Я бросилась к ней, обхватив ее за плечи. — Позови Фрэнсиса. Я замерла, едва уловив ее просьбу. — Уитни, — стонала она. — Не двигайся. — Я выскочила из комнаты и побежала по коридору. — Фрэнсис! — мой голос пронзительным эхом разнесся по дому. — Фрэнсис! Мгновением позже по лестнице загрохотали тяжелые шаги. Фрэнсис шел впереди, Эфраим, все еще мокрый от дождя, отставал от него на пару шагов. Фрэнсис схватил меня за руки. — Что такое? Где Эддисон? — В моей спальне. Он кивнул и побежал по коридору. — Вторые дети часто рождаются раньше. — Сказал Эфраим, выглядя слишком невозмутимым. — На целый месяц раньше? Вдруг что-то не так. — Все будет хорошо, жена, — успокоил он. — Фрэнсис более чем квалифицирован. Не успела я огрызнуться, как раздались обеспокоенные голоса мамы и Адель, которые спешили по лестнице. Фрэнсис уже шел обратно к нам, он нес Эддисон на руках, бережно прижимая к себе. — Нет времени везти ее в город. — Что? — выдохнула мама из-за моего плеча. Она и Адель прислонились к перилам, обе запыхавшиеся и растрепанные. — Она не может рожать здесь. У нас ничего нет для родов. — Нам ничего и не понадобится, если все будет идти так, как должно идти. — И откуда ты знаешь? — спросила мама. — Ты же ветеринар. А не врач. — Не имеет значения, — сказал Фрэнсис. — Возьмите полотенца, кокосовую воду и рюмку водки. — А водка зачем? — спросила Адель, скорее забавляясь, чем беспокоясь. — Мне, — прорычал Фрэнсис, повернув за угол к их спальне. — Будь я проклята, — сказала Роза, сидя в своем кресле-каталке у подножия лестницы. — Мне приснилось, что так и будет. — Тогда не мешало бы нас предупредить, — проворчала Адель. — Ты бы не поверила. — Роза перевела взгляд на мою мать, которая все еще стояла рядом со мной. — Нора, сделай, как просил Фрэнсис. Все будет хорошо. — А твои сны всегда сбываются? — спросил Эфраим. — Почти никогда, — ответила Роза, пожав плечами. — Но, когда они сбываются, это ужасно приятно. Из спальни Эддисон донесся вопль. Глаза Адель расширились. — Господи, и я выпью рюмку этой водки. Я брела по длинному темному коридору, мои ноги двигались одна за другой в ровном ритме. Мне нужно было уйти. Подальше от шума. Туда, где не будет слышно сестру. Это была странная мысль, что из такой боли может родиться что-то прекрасное. Это было прекрасно. Но мои нервы были открытыми ранами. После двух лет тщательного избегания последние несколько дней были слишком тяжелыми. Похороны. Свадьба. Теперь вот это. И я здесь. В Дарлинг-Хаусе. Несу в себе проклятие, которое систематически отнимает у меня тех, кого я люблю. Мне нужно было уехать. Если что-то случится с Эддисон или ребенком, я никогда себе этого не прощу. Воздух вокруг меня потрескивал от энергии. Какие бы невидимые лица ни прятались в доме, все они не спали и знали о происходящих переменах. В мире зарождалась новая жизнь. И моя сестра была в центре этого процесса. Дойдя до конца коридора, я свернула направо и быстро шагнула в большую, знакомую дверь, затем захлопнула ее за собой. Большой зимний сад. Гигантское четырехэтажное помещение со стеклом и старинными металлическими рамами, блестящим мраморным полом и сотнями сочных экзотических зеленых растений. Сложная мраморная лестница вела с первого этажа на четвертый, затем переходила в узкую лестницу на чердак, соединив все этажи дома в единое великолепное пространство. Стеклянные наружные стены позволяли любоваться болотом с высоты. Но самым привлекательным аспектом атриума был цвет. Сверху донизу все, что не было сделано из мрамора или стекла, окрашено в темно-синий цвет. Более насыщенный, чем небесно-голубой, не такой зеленый, как бирюзовый, а где-то посередине все помещение было окутано голубым цветом. Гулла-Гичи8 верили, что духи не могут пройти через воду. Поэтому, чтобы отгородиться от злых духов, таких как Бу-Хаг9 и Плат-Ай10, многие красили крыши, ставни, двери в синий цвет. Со временем эта традиция распространилась и на внутренние помещения, например, спальни, и на общие помещения, как в этом доме. Но помимо поразительных видов и уникального выбора краски, в зимнем саду было что-то особенное. Что-то эфемерное и странное. Когда я была ребенком, то часто приходила сюда. То ли для того, чтобы побыть в одиночестве и подумать, то ли потому, что видела или слышала что-то, что меня пугало, это место было для меня убежищем. Местом отдыха. Где тихо. Безопасно. Но все красивые и безопасные места имели свои секреты. Я представила себе дверь внизу лестницы. Она всегда была заперта. Сколько себя помню, всегда была заперта. Облицованная с одной стороны одиннадцатью латунными замками и выкрашенная в более насыщенный синий цвет, чем все остальное помещение, она была источником домыслов поколений и детских кошмаров. Ни у кого не хватало смелости попытаться отомкнуть замки и открыть дверь. Слава Богу. Не хватало только, чтобы на нашу семью свалилось еще одно проклятие. Окинув взглядом темное болото за окнами, я пересекла площадку второго этажа и присела на верхнюю ступеньку, посмотрев на первый этаж. Затем затаила дыхание и прислушалась. Ничего не было слышно. Абсолютная тишина. Как будто здесь вообще не происходило ничего примечательного. Я вздохнула и прислонилась к перилам лестницы. Когда ураган пройдет и уровень воды спадет, мы сможем легко перевезти Эддисон в больницу, не так ли? Я не знала достаточно обо всем этом. И в этом была моя собственная вина. У меня слишком давно не было полноценного разговора с сестрой. Вспышка молнии осветила зимний сад, за ней последовал раскат грома. Оконные стекла задрожали. Мост еще некоторое время будет затоплен. Моя сестра ушла туда, куда я не могла последовать, в дикое место, где никто не мог остановить происходящее. Даст Бог, моя маленькая племянница ворвется в этот мир с воплем, так же внезапно, как его покинули наши близкие. Снова сверкнула молния. Снова, почти сразу, раздался раскат грома. Дождь почти горизонтально стучал в окна. — Уитни. Я напряглась. — Уитни, милая девочка. По спине пробежал ледяной холодок. С тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет, и стекло начало говорить со мной, взывая ко мне в любое время суток, я привыкла к тому, что в моей голове звучат голоса. Но это было не в моей голове. И это было не стекло. — Уитни, выпусти меня. Оцепенение, похожее на покалывание, охватило кожу головы и опустилось до ступней. Мой взгляд устремился вниз, где за углом у подножия лестницы ждала запертая дверь. — Выпусти меня. Клянусь, я буду добрым. Странное, внезапное желание охватило меня. Я должна была увидеть ее. Дверь.