Я предавался любви с Джулией на спутанных простынях, на бархатных диванах и даже на мраморных полах, наслаждаясь первобытной роскошью, с которой никто из нас никогда не сталкивался. Я запоминал ее обнаженные бедра, изгиб спины, золотистые волосы, клубничные губы, которые спасли меня так давно, когда я впервые сказал ей, что меня зовут Дарлинг. А теперь я сделал ее тоже Дарлинг. Стекло все время звало меня. Я слышал его ранним утром, в моменты между сном и бодрствованием, в приятный момент пробуждения. Стекло шептало о том, что будет, и о том, кем я стану. Пока я слушал, мой успех был обеспечен. — Расскажи мне еще раз, откуда у тебя талант к стеклу, — спросил меня однажды Гораций, когда мы прогуливались по засаженному самшитами саду во внутреннем дворе импозантного дома в Саванне. — Ты явно не из тех, кто родился с талантом. Если позволишь так выразиться, конечно. — Отец Джулии обучил меня. — И поэтому юная Джулия отправилась с тобой? Из-за твоих перспектив? — В Америке человек может добиться всего, что захочет. Джулии тоже понравилась эта идея. Гораций поморщился. — Боюсь, Америка не застрахована от реалий жизни. Чтобы делать деньги, нужны деньги, мой друг. Никакие мечты и фантазии не могут этого изменить. — И все же я здесь. Гораций захихикал и хлопнул меня по спине, его глаза заблестели. — Ты родился богатым? — Да, но с оговорками, — Гораций полез в карман и достал сверкающий камень в оправе из изысканного золота и висящий на цепочке, прикрепленной к пиджаку. — Эта безделушка, как я люблю ее называть — безупречный бриллиант в десять карат. — Он ухмыльнулся, когда я наклонился ближе. — Это, конечно, означает, что он стоит больше, чем маленькое королевство. Но меня связывает с ним не столько сам бриллиант, сколько его происхождение. Мой отец был исследователем Древнего Египта. Этот камень когда-то был в короне фараона. — Он снова спрятал его. — В тот день, когда мой отец извлек его из гнилых, мумифицированных останков старого барсука, состояние нашей семьи начало увеличиваться в геометрической прогрессии. Кроме египетских сокровищ, мы стали в высшей степени удачливыми. Я намерен оставаться таким и впредь. — Значит, ты веришь, что это волшебный камень? — Друг мой, все алмазы — волшебные камни. В зависимости от того, что вы с ними делаете. В студии, которую предоставил мне Гораций, было все, о чем я мечтал, и даже больше. Я стоял у остекленных окон и смотрел вниз на Ривер-стрит. Мимо лениво текла река Саванна, оживленная буксирами, яликами и баржами, которые боролись за место. По краю улицы шли рабочие, их ботинки и ноги были покрыты грязью и копотью, забрызганы водой и запачканы углем. Их руки были заняты, лица суровы и грустны, одежда — лохмотья шерсти и изношенного хлопка. Я повернулся лицом к старому складу, превращенному в стеклодувную мастерскую. Это была не маленькая лавочка на задворках шотландского поместья. А промышленное производство стекла. Оно было большим. Это было ново. И так по-американски. Группа помощников ходила взад-вперед, перенося мешки с песком, металлические стержни, плоскогубцы и другие инструменты, и каждый из них был занят работой, повторяя технику, которой их научили, для изготовления более простых изделий. Бутылки. Вазы. Пресс-папье. Такие вещи, которые можно было легко хранить и продавать по всему городу, а также в нескольких магазинах на Бротон-стрит — торговом районе, который быстро стал любимым у Джулии. А я тем временем мог свободно заниматься своим творчеством. Сложным. Изысканным. Что бы ни шептало стекло, я знал, как это создать — как будто узор, техника были выгравированы в моем сердце при рождении. Мои люстры были модным товаром. Продавались по запредельным ценам, потому господин Леру сказал, что они этого стоят. Просыпаясь каждое утро, я точно знал, сколько сверкающих кристаллов сделаю в этот день. И непременно после обеда приходил заказ на их изготовление. Теперь я был знаменит благодаря своему мастерству, пунктуальности и удивительной способности изготавливать заказчику именно то, что он представлял себе в своем воображении. А иногда и лучше. В одночасье компания Darling Glass стала известна в самых престижных салонах и клубах на Восточном побережье Америки. А я, маленький мальчик по имени Дарлинг, стал богатым человеком. — Инвестиции. Сложные проценты. Вот в чем секрет, — сказал мне Гораций однажды вечером, когда мы сидели в его саду, освещенном лампами, и курили сигары. — Сложные проценты — вот что превращает просто состоятельного человека в богача. В тот вечер я вернулся домой, в свой четырехэтажный таунхаус на Джонс-стрит, поприветствовал дворецкого, а затем побежал наверх и занялся любовью с Джулией, оперный жемчуг все еще обвивал ее восхитительную шею. Она обхватила мое лицо руками, целовала мои губы и шептала, что любит меня больше всего на свете. Я обнимал ее, когда она уснула, и думал о сложных процентах. Глава 13 Уитни Дарлинг Уитни Дарлинг. Разбита. Стекло своим шепотом разбудило меня, я очнулась глубоко под одеялом, еще испытывая отголоски сна о сверкающих люстрах и мальчике с изумрудно-зелеными глазами, и на мгновение не смогла вспомнить, почему должна была грустить. Крепкий аромат кофе приблизил меня к окончательному пробуждению. Пожалуйста, еще немного. Я не спала так крепко уже несколько недель. После родов Эддисон была отчаянно уставшей, но не настолько, чтобы не дать имя новорожденной. Алиса Генриетта была совсем крохой, с голубыми глазами и голосом, способным разбудить мертвого. К счастью, она быстро освоилась, прижавшись к груди матери, под пристальным взглядом Фрэнсиса и плачущей бабушки Норы. Около трех часов ночи я забралась в свою постель, в голове все гудело. За несколько часов я столкнулась с неизвестной сущностью за дверью у подножия лестницы в зимний сад, а затем стремительно стала тетей при самых драматических обстоятельствах. И я разговаривала с Эфраимом. Не слово здесь и там, сказанное в перерывах между волнами разочарования, а действительно поговорила с ним. Конечно, я была на адреналине, а он — под воздействием нескольких стаканов виски, но каким-то образом за эти минуты мы окунулись в приятную гармонию давно минувших дней. Мой желудок предательски затрепетал при воспоминании о беспокойстве, прозвучавшем в его голосе, когда он окликнул меня в зимнем саду, и том, как он бросился ко мне и притянул к себе, готовый отразить любую опасность. А в чем, собственно, заключалась опасность? Мои глаза и уши обманули меня. То, что показалось мне вспышкой белых юбок, было всего лишь вспышкой молнии, несомненно. А стук в дверь был вызван грохотом трубы под потолком или оседанием дома. А голос? Я зажмурила глаза от утреннего солнца, бьющего в окно, и снова, уже сильнее, сжала губы. Скрип половиц у кровати заставил меня напрячься. Я почувствовала на себе чей-то взгляд. И замерла. Сердце учащенно забилось. Очевидно, я сама себя накрутила. В Дарлинг-Хаусе это не так уж сложно сделать. От детского хихиканья рядом с подушкой моя кровь заледенела. Я рефлекторно вскочила с кровати, одной ногой уперлась в пол, а другой запуталась в простынях и уставилась на виновника. Перси сиял улыбкой из-под маски Бэтмена. Я плюхнулась обратно на кровать. — Перси, боже мой. Из-за тебя я постарела на десять лет. — Ты не слышала, как я вошел? — он ухмыльнулся. Я потерла глаза. — Определенно нет. — Я становлюсь лучше! — он прислонился к матрасу. — Ты знала, что Бэтмен был ниндзя? — Это так? Он кивнул. — У тебя волосы в беспорядке. — Правда? — я притянула его к себе, мои пальцы искали места, где ему было щекотнее всего. Он мгновенно разразился задыхающимся смехом. — Ты прекрасна! Ты прекрасна! — Я так и подумала, что ты сказал именно это. — Я отпустила его, погладив по голове. — Ты уже познакомился со своей сестренкой? — Фрэнсис говорит, что маме нужно поспать. Я познакомлюсь с ней, когда они проснутся. — Фрэнсис прав. Твоя мама хорошо потрудилась, чтобы привести в этот мир Алису. — Как? Я замешкалась, не найдя слов. — Думаю, этот вопрос лучше задать твоей маме и Фрэнсису. Перси кивнул и выбежал из комнаты, стук его маленьких ножек эхом разносился по коридору.