Уитни Дарлинг Я стояла у входа в оранжерею на первом этаже, на пороге дома, так близко от цветника, что можно было повернуться и убежать. В нескольких шагах передо мной, впервые за все время существования дома, была открыта старинная синяя дверь. Мы с Эфраимом вернулись из больницы не более часа назад, и на этот раз нас встретили мигающие огни полицейских машин. По дороге домой Эфраим позвонил офицеру Эвансу и рассказал, что врач сказал о том, что Адель толкнули. И они отправили еще одну группу на расследование. И они провели осмотр, каждый из них ходил взад-вперед по комнате с привидениями, ничего не ощущая. Разумеется, они ничего не нашли. Это было не их проклятие. Но это не помешало им промчаться мимо нас, когда мы вошли в дом, с белыми лицами и в явном шоке. Я слышала, как они шептались о Дарлингах, о наших призраках, о странных вещах, которые происходили в старом особняке у моря. Я не могла их винить. За пределами таинственно открытой двери не было никаких признаков присутствия постороннего. Ни на одной из камер ничего не было видно. Во всяком случае, на тех камерах, которые работали. Естественно, те, что находились в зимнем саду, не работали. И мы все знали, что это не изменится. Пока мы не избавимся от нее. От безумной, зловещей твари, которая навлекла на нас это проклятие. Запах затхлости и старости, аромат давно забытых вещей доносился из открытой синей двери, заполнив пространство передо мной и заставив нос дергаться, а горло сжиматься. Все одиннадцать замков свисали с дверной коробки, сломанные и вырванные со своего места. Я изучала их формы, потускневшую латунь, которая держалась десятилетиями. Я больше не собиралась бежать. Теперь я разозлилась. И была в ярости на того, кто так поступил с Адель. Что бы это ни было, я собиралась найти и уничтожить. Меня не запугать. Больше нет. Пульс стучал в кончиках пальцев, когда я сжимала пучок шалфея и кедра, который дал мне Соломон. Даже здесь, едва войдя в зимний сад, я чувствовала, как она улыбалась мне, невидимая мертвая тварь в углу. В углу давно закрытой комнаты. Спрятанные скелеты всегда в конце концов находили. — Свободен, — прошептало оно. Свободен. Что вырвалось на свободу теперь, когда замки были сломаны? И кто их сломал? Что-то более сильное, чем синяя краска. Между тем, этому призраку не было дела до синей краски. Он не боялся воды. Пыталось ли оно убить Адель? Столкнуло ли оно ее с лестницы? — Почему? — я подошла поближе к затененной комнате. — Что тебе нужно? Столько лет я проносилась мимо, избегая этого места. Сет дразнил меня за это, но я никогда не видела его близко. Но я должна была знать. Знать, чтобы исправить то, что натворила все эти месяцы назад. Эта проклятая склянка с могильной грязью нашла путь из-под дома, и я была настолько глупа, что подняла ее с земли. — Зачем ты это делаешь? Ответа не последовало. Но я почувствовала, что оно улыбалось. Мне было все равно. Я перестала бояться. Находиться перед зияющей дверью было все равно, что стоять по колено в клокочущем черном океане, под поверхностью которого таились всевозможные тайны. Некоторые из них прекрасны. Некоторые — ужасны, с бездушными глазами и острыми зубами, способными разорвать меня на части. Я сделала шаг вперед, затаив дыхание и ожидая, что бледные тонкие пальцы обхватят дверную коробку, прежде чем затащить меня внутрь. Но ничего. Только едкая затхлость и старость. И тишина. Тусклый свет из окон зимнего сада заливал помещение. Это была простая грязная комната, размером не больше шесть на шесть футов15. Совершенно обычная. То, что можно было ожидать найти у подножия лестницы рядом с дверью в сад. Но в центре комнаты стояли выцветшее кресло и старинная детская кроватка. Я достала из заднего кармана мобильный телефон и включила фонарик, а затем шагнула внутрь. Внутрь к мертвой твари. В комнате было холодно. Холоднее, чем в гримерке у Бо. Мое дыхание вырывалось яркими белыми струйками, отражаясь в резком свете телефона. Я протянула руку и провела пальцем по краю люльки, доказывая себе, что она действительно там. Паутина покрывала старое полированное дерево, как забытый муслин. У изголовья матраса лежала маленькая, выцветшая подушечка из розового атласа, похожая на кукольную, в центре которой была вышита изящная буква П. Кресло в гостиной было обито такой же розовой тканью. Комплект. Одно для матери. Другое — для ее ребенка. Я направила дрожащий луч света за детскую кроватку, заглянув в каждый угол. Но там не было ничего, кроме облупившейся краски и старых полов, искореженных и потускневших от старости. Пальцы потянулись к траурному кулону на шее, большой палец нежно провел по прозрачному стеклу и тщательно сохраняемым под ним золотистым волосам. — Что случилось? Ледяной порыв воздуха коснулся моей щеки. Тап. Тап. Тап. Желчь поднялась в горле, позвоночник покалывало, умоляя бежать. Но я оставалась на месте. Я представила себе Адель на больничной койке, ее лицо, покрытое синими, фиолетовыми и зелеными синяками. Я представила Сета, борющегося с течением, которое уносило его прочь. Алистера и его улыбку, которую я больше никогда не увижу. Я не позволю никому больше умереть. — Чего ты хочешь? — мой голос дрожал, но не от страха, а от гнева. — Скажи нам, чего ты хочешь, и мы попытаемся сделать это. Пожалуйста. Уходи. Оставь нас в покое. Звук, похожий на скрежет ногтей по дереву, заставил мою кожу покрыться мурашками. Позади меня. Между мной и зимним садом. Я резко обернулась. Нога зацепилась за что-то, и я с криком полетела вперед, тяжело упав на колени. Мои глаза расширились. На полу между моими руками неровными буквами была нацарапана надпись. Бриллиант. Я хочу его вернуть. Я зажмурила глаза. Напротив невидимой мертвой твари, присевшей рядом со мной. Наблюдавшей за мной. Я застыла, и по моей коже поползло странное, покалывающее онемение. Бриллиант. — Гораций? — прошептала я. — Уитни! — голос Эфраима отразился от стен, вернув жизнь в мои конечности, и я на животе проползла небольшое расстояние до выхода из комнаты. Сильные руки рывком подняли меня и оттащили в сторону. — О, черт возьми, — прорычал Эфраим. — Детская кроватка? Серьезно? — Прекрати, Эфраим. Есть кое-что… — Что? Он слушает? — вена на его лбу грозила лопнуть, когда он крепче прижал меня к себе. — Тогда я буду говорить громче. — Он повернулся к комнате. — Оставь нас, черт возьми, в покое! — Мы можем выйти на улицу? Дрожа от гнева, он поднял меня на руки и понес в сад, а затем рухнул вместе со мной на прохладную траву. — Ты сошла с ума?