— Спрыгнул с голубятни, подхожу — мама родная! — продолжал рассказывать Агеев. Зина подумала о своем непутевом муже, которого в прошлый вторник, среди ночи, чуть не до смерти изволтузили хулиганы. В понедельник у него была получка, и он после работы зашел к своим старикам, вернуть отцу деньги, которые одалживал на штраф за вытрезвитель. Как водится, засиделись, поди не одну бутылку выжрали. А на улице какие-то парни у него закурить попросили. Отмахнулся: у меня, дескать, не табачная фабрика! И тут его будто бревном шарахнули. Сразу отключился, даже не помнит, как мордовали. Только под утро домой еле живой приполз и, ясно, без получки. — Никак убили его? — спросила Зина у Агеева про покойника и всхлипнула, подумав, что и ее Виктора могли до смерти забить. Ответить Агеев не успел: откуда-то подошли двое мужичков с подозрительно лиловыми носами. Поздоровались с Агеевым за руку и внимательно оглядели труп. — Вроде как встречались, — высказался один из них. — Вот и я, похоже, видал его где-то, — покивал Агеев. — Надо же: пригреб на кой-то леший сюда ночью! Второй мужичок указал своим лиловым носом на валявшуюся неподалеку от покойника бутылку: — Известное дело. Его приятель потянулся к бутылке рукой, но Агеев сурово одернул его: — Не трожь! Тот послушно попятился, скептически заметив: — С-под лимонада!.. — Все равно не трожь! — сказал Агеев. — Может, на ней отпечатки есть. Подошли женщины-маляры и какая-то толстозадая молодая блондинка. А когда появились тут две богомольные старушки, Зина и не заметила. Не видела она и как подошел симпатичный сероглазый мужчина в голубой безрукавке. Раздвинув старушек, он приблизился к покойнику, склонился над ним и, всмотревшись в мертвый профиль, покачал головой: — Не старый еще! — Затем спросил у Агеева: — Не знаешь, кто такой? — Разберутся, кому положено, — ответил Агеев. — А милицию вызвали? — Ну, а как же? — озлился на него Агеев. И почти в ту же минуту с улицы на школьный двор въехал желто-синий милицейский УАЗ-фургон, из которого вышли мужчина и женщина в штатском. Женщина натянула на руки резиновые перчатки и принялась осматривать и ощупывать труп, а мужчина стал опрашивать свидетелей. Подскочил на мотоцикле участковый инспектор Первушин и с ходу начал наводить порядок: зевакам велел отойти подальше, а Агеева и одну из женщин-маляров попросил быть понятыми. Поговорив с Агеевым и взяв у него объяснение, мужчина-следователь подошел к Зине и тоже начал было задавать ей разные вопросы, но Зина вовремя сообразила, что потом ее как свидетельницу затаскают по судам, и заявила, что сама ничего не знала, пока не подошел Агеев. Тогда участковый послал ее за Судейкиным, ночным сторожем. Когда, выполнив это поручение и забежав на обратном пути к себе домой, Зина вернулась к школе, труп уже увезли. Агеев сказал ей, что мужчина помер своей смертью, и это записано в протоколе, который он, Агеев, прочитал, прежде чем поставить свою подпись. Опасных для жизни повреждений не имеется. И кости целы на ощупь. — Ну, если б убийство! — и Агеев вспомнил, как лет пять назад у них в семейном общежитии, в котором он и по сию пору мается, зарезали парня. — Человек десять на трех машинах прикатили — из уголовки, из прокуратуры и еще откуда-то. Каждую соринку с полу подбирали и в мешочки упаковывали. А тут вон только покойника осмотрели, протокол написали и до свидания. Бутылку и ту позабыли прихватить, — он поддел носком ботинка валявшуюся на земле «евробутылку» из-под лимонада и отшвырнул подальше от яблони, к гаражам. — Кто парня-то зарезал — нашли? — Месяца через два, — ответил Агеев. — Шурин же и убил. — Больно долго искали. — Тебя там не было! — осклабился Агеев. — Ты, поди, сразу бы углядела, куда следы ведут. В тот же день замели бы голубчика. А про тебя в газете бы пропечатали. С портретом! Зина дурашливо хохотнула и пошла мыть полы, не подозревая о том, что в памяти ее, помимо других впечатлений этого утра, отпечатались кое-какие картинки, приоткрывающие, если рассматривать их под определенным углом зрения, тайну смерти незнакомого ей человека, труп которого только что увезли в судебно-медицинский морг. Подключаются прокуратура и уголовный розыск Старший следователь районной прокуратуры Сергей Алексеевич Брянцев подчищал свой рабочий стол. Рвал и выбрасывал ненужные бумаги. К полудню две проволочные корзины были почти доверху заполнены макулатурой и прочим хламом. Оставался последний ящик, в котором Брянцев держал чай, кофе, сахар, печенье и некоторый запас спиртного. На всякий случай: бывает, что после иного изнурительного допроса просто необходимо расслабиться, иначе потом не уснешь. Или, скажем, после процедуры извлечения со дна какой-нибудь сточной канавы трупа годичной давности. Да мало ли… Выбросив две коробочки из-под сигарет и упаковку от печенья, он извлек на свет божий водочную емкость с портретом Владимира Вольфовича в черном купеческом картузике. Поглядев на этикетку, вспомнил, как они с судмедэкспертом после суточного дежурства по городу… Тот сигнал поступил уже перед самым концом дежурства, часов в семь утра: в смотровом колодце во дворе дома жильцы обнаружили упакованный в мешки женский труп, обезображенный восемью ножевыми ранами. Убитой оказалась учительница, мать двоих сыновей-подростков, проживавшая в этом доме, а убийцей — ее собственный муж. Глава семьи, около полугода не получавший и без того невеликой зарплаты, не выдержал каждодневных попреков супруги, которая вынуждена была, выбиваясь из последних сил, подрабатывать в трех местах. Но не так потрясло Брянцева само это зверское убийство, сколько то, что последовало за ним: вернувшийся из техникума старший сын, увидев леденящую душу картину, взялся помочь отцу избавиться от трупа, и они вдвоем вытащили его ночью во двор дома и затолкали в колодец… По окончании дежурства, покончив со всеми необходимыми формальностями, Брянцев с судмедэкспертом почувствовали острую необходимость на какое-то время вырубиться из той жизни, в которой возможно подобное, и тут «жириновка» оказалась весьма кстати. Задребезжал телефон. Эксперт из морга осведомился: — Я-таки хотел бы знать, куда утекло ваше начальство? — Совещание у главы администрации, Иосиф Борисыч, — вежливо разъяснил ему Брянцев. — Ну да, а тут какой-то беспартийный еврей со своими пустяками… — Что случилось, Иосиф Борисыч? — Не тепер, еще в субботу. Вы нам трупик доставили с улицы Калинина, так уверяю тебя: этот парень не сам крякнул. Его-таки удавили. Послушай, что мы на его шее имеем: горизонтальную незамкнутую странгуляционную борозду![1] — Ну хорошо, имеем… — А в акте написано: «горизонтальная ссадина на уровне щитовидного хряща»! — Понятно: на самом деле ссадина оказалась странгуляционной бороздой… — Немножко не так, Серожа: ссадина прижизненная, она как была, так и осталась! Наконец до Брянцева дошло. — Неужели дежурный эксперт не заметил странгуляционной борозды? — Таки да, не заметила, — со вздохом отозвался Иосиф Борисыч. — Женщина? — Таки да. Но с мужчинами тоже бывает. Так что вы там подсуетитесь и немножко побыстрее приезжайте сюда. — Та-ак… — Брянцев задумался. — Я, правда, с завтрашнего дня в этой прокуратуре уже не работаю… — Что, тебя-таки выгнали? — отечески-участливо поинтересовался Иосиф Борисыч. Брянцев рассмеялся: — Нет, на первый раз, учитывая смягчающие обстоятельства, переводят в областную. — Ага! — задумался Иосиф Борисыч. — Как я понимаю, тепер тебе подавай дела иного масштаба. — Не сразу, пока что я в отпуск собираюсь. — Тем более, тепер тебе не до трупов, — вздохнул Иосиф Борисыч. — Угадали, век бы их не видал! — Но если парень уже на столе, он же не будет тебе лежать и лежать! Пустяковое дело. Брянцев поглядел на часы. — Ваше счастье, что пустяковое, — сказал он. — Есть надежда, что к вечеру управимся? — Чтоб мне больше никогда не кушать фаршированной щуки! — поклялся Иосиф Борисыч: — А в отпуск куда собираешься? На остров Тенерифе? — Есть такой? — поинтересовался Брянцев. — А как же, возле самого экватора! — Далеко, — сказал Брянцев. — И жарища, поди, там несусветная. Нет, нынче я у тестя в саду комаришек решил покормить. Давно обещал помочь старику, да все никак не получалось… — Так мы тебя ждем, — напомнил Иосиф Борисыч. — Вы себе представить не можете, как это приятно, — сказал ему Брянцев, прежде чем положить трубку. — Знать, что тебя еще кто-то ждет, кроме жены и дочки.