Нам не хватало его любви и участия, как не хватало и матери, которой мы не успели узнать. Все, что нам о ней известно, мы с Кайденом почерпнули со слов других ведьм, поскольку отец чаще угрюмо молчал, храня о ней память особняком ото всех, в том числе от родных детей. В ковене говорили, что сама Королева сидов позавидовала красоте Дейдре, разгневалась и наслала на нее проклятье, и ни ведьмовская магия, ни колдовство друидов не способны были его снять. Спасти удалось лишь детей, и только ковену мы с братом обязаны жизнью. Регина искренне посочувствовала Эвелин. В какой-то мере она разделила ее горе и ощутила, как в груди разрасталась засасывающая пустота, а привкус жасмина на языке сменила горечь потери. – Мне очень жаль. – Меня отец никогда особенно не жаловал. Говорил, я слишком похожа на мать, и не мог даже спокойно на меня смотреть. Зато Кайден сейчас – лучший его ученик, гордость клана. Эх, если б он еще не был таким страшным упрямцем… Регина помолчала немного, а потом осмелилась спросить: – Почему вы ссорились? Эвелин лишь отмахнулась. – Не бери в голову. Кайден… Он… В общем, иногда он делает то, чего я не в силах понять и оправдать, пусть он мне и брат. Регина не стала мучить Эвелин расспросами, но в голову закрались смутные подозрения. Она слышала, как Эвелин просила брата чего-то не делать, явно того не одобряя. И встретила его Регина в лесу, возле злополучной скверны… Что Кайден там делал? Мог ли он сотворить темное таинство? – А возвращаясь к Кэссиди… – Эвелин поставила пустую кружку на столик. – О ней давно ходит дурная слава, во многом благодаря ее матери. Водить с Кэсс дружбу может быть опасно. Она тебя испортит. Регина хотела было спросить у Эвелин и о своей маме, но их прервал нежданный голос из-за спины: – И как давно я порчу юных ведьм, Эвелин? Они испуганно обернулись: в дверях гостиной стояла Кэссиди – оперлась на дверной косяк и скрестила руки. Ее рыжие волосы казались ярко-красными, отражая отблески пламени, а в глазах опасно плясали огненные искры. Эвелин мастерски сдержала себя в руках и никак не отреагировала. Она молча встала и, проходя мимо Кэссиди в дверях, тихо сказала ей: – Ты знаешь, о чем я. На этих словах Эвелин гордо вышла из комнаты. Кэссиди резко повернула голову к Регине и ехидно бросила: – Чего расселась, «Ведьма из Блэр»? Вместо сбора местных сплетен о моей персоне, пойдем лучше займемся действительно полезными вещами. Они с Кэссиди снова заняли библиотеку, продолжая штудировать пухлый травник. В ковене состояли девять молодых девушек, не считая наставниц, но порой казалось, что никто, кроме них двоих, сюда не заглядывает. Тусклый свет, что пробивался сквозь витражные окна, выхватывал порхающие в воздухе золотистые пылинки. Регина боялась нарушить молчание и украдкой посматривала на соседку по комнате, которая сосредоточенно листала книги и выискивала важную информацию. В какой-то момент Кэссиди уставилась на стол перед собой, перестала переворачивать страницы и уверенно сказала: – Знаю, какой вопрос тебя мучит, «Ведьма из Блэр». – Она заправила кудрявую прядь за ухо. – Может, хватит меня так называть? – раздраженно попросила Регина, закатив глаза к потолку. – Много интересного Эвелин насплетничала обо мне? – спросила Кэссиди, захлопнув книгу и сложив поверх нее острые локти. – Не очень, – честно ответила Регина, рассматривая на ветхих страницах зарисовки болотного багульника. – Сказала, ты напускаешь на девушек страх. – По-твоему, я повинна в том, что их заячьи сердечки так трусливы? – Кэссиди хохотнула. – Они просто завидуют. Знают, что я лучшая, и доказать обратного не могут. – Эвелин сказала, ты часто нарушаешь запреты… – Слушай. – Кэссиди наклонилась к ней ближе, перебив. – Плевать я хотела на эти запреты. Ковену чертовы тысячи лет и правила не меняются со времен племен-основателей, а мир с тех пор шагнул далеко вперед. Мне не нравится жить по старушечьим законам, чтить каждый день на этой святой земле, словом, быть паинькой во всем. Я могла жить в обычном мире, в обычной семье, но меня вырвали оттуда и обрекли на одинокую жизнь, которую я даже не смогу посвятить самой себе. Разве тебя это не бесит? – А как же «прыщавые мальчишки и дурацкие лекции в колледже»? – едко напомнила Регина ее собственные слова и откинулась на спинку стула. Кэссиди поджала губы и согласно закивала. – Иного в твой первый день я не могла сказать, прости – мне хотелось тебя утешить. Пойми, нас приучают к таким мыслям. Это похоже на секту: всем внушается один образ мышления, и мы обязаны ему следовать. И какое-то время ты идешь по указанному пути, пытаешься не поддаваться соблазнам внешнего мира, но в один момент внутри тебя будто что-то щелкает, – и ты понимаешь: больше так жить невозможно. Мы же как в клетке. Регина задумалась. Она и сама скучала по прежней жизни, где все было знакомо, привычно, а самым страшным кошмаром было явиться домой позже десяти часов вечера. – Я понимаю, – кивнула Регина, – но разве ты не боишься Отлучения? Что тебя лишат сил или подвергнут Забвению? – Никто меня не отлучит, дорогая, Керидвена слишком сильно меня любит, – самоуверенно отмахнулась Кэсс. – Я не совершаю клятвопреступничества, как могла тебе наболтать наивная простушка Эвелин. Может, я и люблю изредка пофлиртовать с обычными парнями, но я не отрекаюсь от данного ковену обета. Мне просто нравится иногда подразнить старейшин, поиграть с огнем. Так я хотя бы чувствую себя живой. Отречение от цивилизованного мира – это жертва, которую ты вынуждена принести в обмен на силу. Но никто не предупреждает, насколько эта жертва велика. Из-за того, сколького я лишена здесь, запертая за каменными стенами, порой ощущаю себя неполноценной. Кэссиди уставилась в пол, о чем-то задумавшись. Вид у нее стал угрюмый, под скулами ходуном заходили желваки. С ней сложно было не согласиться. Жить в полном отречении от современного мира по жестким законам ковена может не каждый. Когда столько времени торчишь в замке, возникает чувство, будто ты застрял в средневековье. Даже самолеты не летали над холмом, словно замок находился в мертвой зоне. Вполне естественно, что у Кэссиди возникало желание увидеть нечто большее, чем территория ведьминых угодий. Совсем недавно Регина и сама жила среди людей и понимала соседку как никто другой. – Эвелин легко рассуждать о других с высоты своего полета, – фыркнула Кэссиди. – Она дочь Верховного Друида, потому и задирает свой маленький носик, считая, что ей все дозволено и она имеет право судить других. За братом бы лучше присматривала усерднее: если уж кто и любит нарушать правила, так это ее ненаглядный братец. Слова соседки наслаивались на собственные мысли Регины и услышанные обрывки диалога Эвелин с братом, а полная картина дорисовывалась уже сама собой. Чутье подсказывало: что-то с этим Кайденом нечисто. – Ладно, хватит пустой болтовни, – вздохнула устало Кэссиди. – Будь добра, поставь эти книги обратно. Регина встала из-за стола, вернула книги на свои полки, и подумала: так ли прекрасна эта жизнь, как описывала ее Керидвена, если она отсекает тебя от остального мира; делает особенной, но вечно одинокой; могущественной, но тесно зажатой в рамках строгих правил? Что, если она, как Кэссиди, будет метаться в этой клетке, словно зверь в неволе, норовя переступить запретную черту? Глава 9 Середина осени ворвалась в лес рыжими всполохами и задула холодными ветрами, сбивая с ног. Небо беспрестанно затягивалось серой пленкой и то и дело обрушивало стены дождя на Кайллех-Хилл. Обучение Регины шло своим чередом. Каждый день она постигала теорию колдовского мастерства, ведомая опытом подруги. Вдвоем они прошерстили полсотни пыльных книг, из которых Регина черпала новые знания. Она легко могла отличить теперь огамические руны от древнегерманского Старшего Футарка и начала осваивать руническое письмо. В древних начертанных символах таилась сильная магия. Пожелтевшие страницы старых фолиантов толковали о происхождении магии и появлении первых ведьм; открывали Регине составы простейших ядов и их антиподов-противоядий; снадобья, особо сложные в приготовлении, могли творить настоящие чудеса и даже спасти человека от неминуемой гибели. Силы, пока сокрытые в Регине, могли стать не просто мощным инструментом колдовства, но и опасным оружием против потенциального врага. И хоть Регина по-прежнему опасалась той чертовщины, с которой сталкивалась в прошлом, магия пробуждала в ней неподдельное любопытство. Кэссиди приоткрыла ей завесу неведомого, невидимого мира, который ее окружал. Все вокруг населяли волшебные существа, умело прятавшиеся от чужих глаз. К примеру, фейри, извечные герои всех легенд и сказок, более чем материальны и соседствуют с колдовским сообществом. Но отыскать вход в их тайный мир не каждой ведьме по зубам. Да и книги сходились в едином мнении: фейри лучше не беспокоить, покуда не возникнет острой нужды. Коварный, опасный народ сидов[8] неспроста утаскивал в свои темные недра человеческих детей на протяжении многих веков, а потому на глаза им лучше не попадаться вовсе. В последние дни Регина чувствовала себя так, словно всю жизнь прожила в огромном доме, изучила его вдоль и поперек, но, оказалось, в нем все это время была замурована таинственная дверь, за которой скрывалось неизведанное. В старом замке, среди подобных ей, Регина наконец-то начинала ощущать себя на своем месте. В ученическом коллективе к ее персоне наметилось потепление. Проходя мимо нее в трапезной, девушки приветственно кивали или тепло здоровались, улыбаясь, а в гостиной больше не оставляли ее демонстративно и даже могли перекинуться парой слов. Регина гадала, не стараниями ли Эвелин переменили к ней отношение ведьмы, но была рада, что тень Кэссиди перестала на нее падать. Но и с рыжей подругой отношения нисколько не испортились. Хоть Кэссиди не жаловала других учениц, гордо возвышаясь над ними, на Регине это никак не сказывалось: они по-прежнему болтали о всякой чепухе перед сном, занимались в библиотеке или в садовой беседке, беззаботно шутили, узнавая друг друга ближе. Регина видела, что в глубине души Кэсс была веселой, задорной и заботливой, но снаружи была испещрена терновыми шипами. Казалось, Кэссиди не замечает осуждения, с которым на нее смотрят, когда заходит в гостиную, как обходят ее стороной в столовой и ни словечка не скажут в знак приветствия. Непонятно было, действительно Кэссиди все равно или же ей удалось отрастить прочную броню и нацепить маску безразличия. Так и сейчас, когда вдвоем с Региной они сидели на берегу озера Глендалох в сумеречной мгле, лицо ее было спокойно, а голос, привычно саркастичный, не выдавал и тени тревоги. Озеро, подобно зеркалу, отражало редкий для октября закат, розовыми и оранжевыми мазками разрисованный на горизонте. Легкий ветер колыхал их длинные волосы, забирался под темно-синие плащи и приятно холодил кожу. Регина сидела бок о бок с подругой, то улыбаясь ее остротам, то закатывая глаза от дружеских издевок, и сознавала, что так спокойно и хорошо ей не было с самого прибытия в Кайллех-Хилл. Ворон, нарезавший круги над озером, широко расправил крылья и легко спланировал в их сторону, метко приземлившись на выставленное запястье Кэссиди. Она провела пальцами свободной руки по его гладким черным перьям на маленькой головке, отчего, как показалось Регине, ворон довольно прикрыл глаза, наслаждаясь. – Почему у твоего ворона еще нет имени? – спросила Регина, не сводя глаз с красивой птицы. – Не знаю, – задумчиво нахмурила лоб Кэссиди. – Я не привыкла к живности, вообще-то, но с этим пернатым мы сразу нашли общий язык. Я ведь его, когда нашла, думала, он и двух дней не протянет: у него было сломано левое крыло, и он беспомощно скакал по земле в лесу. Его бы непременно задрала лиса или другой хищник, но мне стало жаль вороненка, и я забрала его к себе. Я выхаживала его, таскала ему мясо да хлебные крошки с кухни. Так и выходила. Летать он поначалу не мог: так, пролетит с кровати до стола, и все на том. Но когда крыло полностью зажило, он взял – да и вылетел в раскрытое окно. Я тогда думала, ну все, вот и покинул меня последний друг, не попрощавшись даже. Да только вот он вернулся часа через два. Наверное, охотился в окрестностях, а когда набил брюхо – прилетел обратно. Кэссиди снова провела пальцами по лоснящимся перьям. Ворон влюбленно глядел на хозяйку. – На блошином рынке удалось достать для него клетку, – продолжала Кэссиди. – Помню, однажды Керидвена увидела ее и сильно ругалась, что я снова совершаю вылазки в город. А вот про ворона внутри клетки ничего не сказала, будто и не заметила даже. Вечно она замечает только плохое, а истинной красоты под самым своим носом ни за что не разглядит… Кэссиди взмахнула рукой, давая ворону взлететь, и тот снова воспарил в небо. – Давай назовем его По, – предложила Регина, следя за черной точкой в облаках. – По? – засмеялась Кэссиди. – Смешно звучит. Что это означает? – Это в честь одного писателя, – пояснила Регина и начала зачитывать выученные когда-то строки: «И вскричал я в скорби страстной: “Птица ты – иль дух ужасный, Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда”…»[9] – Да ты, никак, стихи тут декламировать собралась? – перебила ее Кэссиди смеясь. – Великая Мать, пусть будет По, только умоляю, не продолжай! Ненавижу поэзию. И Регина послушно замолчала, улыбаясь до ушей. Кэсс покопалась в своей холщовой сумочке, переброшенной через плечо, и, к удивлению Регины, выудила из нее сигарету с зажигалкой. Откинув с зажигалки металлическую крышку, Кэссиди поднесла ее к сигарете и затем закурила с таким видом, как если б делала это каждый день. Регина изумленно уставилась на подругу. – И давно ты куришь человечьи сигареты? – Ой, да брось, святоша, – отмахнулась от нее Кэсс, как от надоедливого комара, и затянулась. – Я уже призналась тебе, что люблю иногда побаловать себя трофеями из внешнего мира, и раскаиваться в своих грехах не собираюсь. На-ка, лучше, затянись тоже. Кэссиди протянула ей дымящуюся сигарету. Регина, нервно улыбаясь, взяла ту из ее пальцев, сделала пробную затяжку и тут же зашлась в приступе сильного кашля. Горло нещадно саднило.