– Я умею водить. – Но не водишь. Кейси заметила одну интересную вещь. – Какую? – Ты почти никогда не смотришь на дорогу. Смотришь на руки или следишь за поездкой по приложению в телефоне, лишь время от времени бросая взгляды в окно, и то, если найдешь в себе для этого силы. Лев ищет подтверждение сказанному на моем лице, и я уверена, оно выдает мои чувства. Мне это ненавистно, но он абсолютно прав. Однако я держу рот закрытым. – Я от очень многого отказывался из боязни получить за это от матери. Жил в постоянном ожидании наказания, думая, что могу его предотвратить. Я… – Лев запинается, его взгляд становится отстраненным. – …проходя мимо городской церкви, я каждый раз чувствовал… притяжение. Мне отчаянно хотелось войти. Но я знал, что взбешу этим мать, которая считала себя покинутой Богом и оставленной гнить в этой Вселенной. Я был слаб. Склонял голову пред ее гневом, а не пред Его Словом. И потому я всегда проходил мимо, пока однажды… не смог. Бог выбрал меня, но я тоже должен был сделать выбор. Должен был отпустить все то, через что прошел. Должен был принять пережитое, чтобы освободиться от него. И как только я это сделал, во мне освободилось место для Божьей благодати, и Бог направил меня на мой путь. Меня давно не беспокоит былая боль, Ло. Но ты… ты живешь своей болью. Живешь пережитым и боишься открыться новому. Я смотрю в свои записи, не видя ничего от застилающей глаза злости. – Мне хотелось бы услышать от тебя вопросы поинтереснее. И с моих губ срывается тот, который не был записан: – Если Проект «Единство» для всех, то почему всегда отвергал меня? – Помимо того, что тебя в нем не хотела видеть Би? Поморщившись, протягиваю руку и выключаю диктофон. – Нельзя присоединиться к Проекту ради кого-то кроме Бога, и нельзя присоединиться к Проекту без веры, – отвечает Лев. – Твоя сестра, к примеру, бежала от того, через что прошла с тобой, но она также бежала к Богу. В ней жила вера. Я откидываюсь на спинку стула, во рту горький привкус. Невероятно, как Лев успел все так обернуть, что я и запись выключила, и снова превратилась в травмированную девочку, которая сейчас воет от боли. – Ты веришь в Бога, Ло? – спрашивает Лев. – Я верю только в то, что вижу. Он указывает за мою спину. – Смотри. Обернувшись, натыкаюсь на свое отражение в зеркале по другую сторону комнаты. Даже отсюда виден мой шрам, рассекающий лицо белой молнией. – Денэм, – останавливается у моего стола Пол. – Минутка есть? Отрываю взгляд от компьютера: – Что случилось? – Собираюсь подпортить тебе жизнь. – Тогда у меня для тебя плохие новости, Пол. – Смешно. Слушай, нужно все, что запланировано у меня на этой неделе, отменить и перенести на две недели позже. Выразительно смотрю на него. – Ну, боˆльшую часть из запланированного. Всем касающимся рекламы и спонсоров пусть займется Лорен. Если с ней не захотят говорить, скажи, что меня придется ждать две недели. – Если они не захотят со мной говорить, скажи, что нам не нужны их деньги, – кричит со своего места Лорен, и Пол ухмыляется. – Да что происходит-то? – Если бы тебе было нужно это знать, тебе сказали бы. Пол уходит в свой кабинет, и я перевожу взгляд на Лорен. Она улыбается, глядя в монитор, – значит, ей сказали. Видимо, происходящее вне моей компетенции. – А знаешь, – не глядя на меня, весело говорит Лорен, – пока Пол занят, кофе будешь готовить мне. В обеденное время звонит мобильный – «Автосервис Рипли». Моя машина починена, и мне ее нужно забрать. На самом деле это автомобиль Пэтти. Десятилетний «Бьюик», поставленный в гараж, как только доктора сообщили ей, что за руль Пэтти больше нельзя. Она отдала машину мне со словами, что я буду дурочкой, если не стану пользоваться ею. Я оказалась дурочкой. Платила за место в гараже, позволив «Бьюику» гнить. В выходные машина не завелась. Моя промашка обошлась в немаленькую сумму, но теперь «Бьюик» на ходу. Вместо обеда я отправляюсь за ней и обмениваю наличные на ключи. Потом так долго стою возле водительского сиденья, что кто-то интересуется, в чем проблема. – Ни в чем, – тускло отвечаю я. Сжав губы, тянусь к дверной ручке и замечаю, как сильно дрожит рука. Открыв дверцу, забираюсь внутрь, регулирую под себя сиденье и вставляю ключи в замок зажигания. Двигатель оживает – и меня накрывает ужас. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Затем открываю веки и давлю на газ. Я забыла включить заднюю передачу и потому резко даю по тормозам, чтобы не снести, к чертям собачьим, стену гаража вместе с Рипли. Удостаиваюсь полных отвращения взглядов. Включаю радио и, пытаясь сосредоточиться на музыке, выезжаю из автосервиса на дорогу. Первая же появившаяся позади машина вызывает неодолимое желание остановиться и бросить «Бьюик» на перекрестке. Я борюсь с инстинктивным порывом закрыть глаза. Пальцы до боли в костяшках вцепились в руль. Когда я доезжаю до дома, тело настолько одеревенело от напряжения, что я с трудом вылезаю из машины, а потом стою перед «Бьюиком» и смотрю на свое искаженное отражение в кузове, одной рукой сжимая ключи, а другую прижав к щеке со шрамом. Сердце заходится в груди так, словно я только что совершила нечто невероятно смелое и рискованное. * * * Я просыпаюсь посреди ночи, хватая ртом воздух, вся в поту. Приснившийся кошмар медленно ускользает из разума, и я хватаюсь за его шлейф, чтобы понять, что шокировало меня и выдернуло из сна: тень в изножье моей постели, медленно обретающая форму мужчины, тянущего ко мне руки из тьмы. Он давно мне не снился. 2013 Би просыпается одна, залитая светом луны. Обнаженное, не покрытое простынями тело в мурашках, Льва рядом нет. Она сразу чувствует: что-то случилось. Дело не только в том, что Лев не с ней, но и в чем-то другом, гораздо большем, и от этого страшно. Би медленно разлепляет веки. Перекатывается на спину. Глаза не сразу привыкают к темноте, а когда привыкают, она видит Льва сидящим у окна, лицом к ней. – Лев, – выдыхает она. Он не отвечает. Его молчание всегда пугает и подавляет, но сейчас оно напоминает Би о том, как два года назад она вернулась в тихий темный дом с неподвижными качелями во дворе, и каждой клеточкой своего тела почувствовала: в ее мире что-то изменилось, и, когда выяснится, что именно, ничего уже не вернешь. Би осторожно спускается с постели. Обнаженная встает на колени у ног Льва. – Что? – спрашивает она, беря его ладони, поднося их к своим губам. Лев смотрит на нее сверху вниз. Она не может разобрать выражение его лица, и это так сильно пугает ее, что она придвигается ближе и кладет голову ему на колени. Теперь, когда нахлынули воспоминания об аварии, в сознании одна только мысль, которую Би и озвучивает: – Что-то с Ло? Вопрос выводит Льва из раздумий, и он прижимает ладонь к ее щеке. Нежность прикосновения сначала успокаивает, но потом легкая дрожь в руке Льва тревожит еще сильнее. – Роб ушел из Проекта. Как это? Би не понимает. Как кто-то может оставить их? Пусть даже Роб. Она думала, ему стало лучше, они усиленно пытались направить его на правильный путь, а теперь Лев говорит, что Роб сбежал. – Он оставил записку. Лев достает ее из кармана и отдает Би. Она поднимается и читает записку при свете луны. Лев притягивает Би к себе, располагая между своих ног и утыкается лицом в ее живот. Она кладет свободную руку ему на затылок, запускает пальцы в волнистые волосы. Каждое слово Роба жжет каленым железом. Роб пришел в Проект помочь другим, помочь этому загаженному миру засиять, но чувствует себя так, будто поменял одну помойную яму на другую. «Начало было таким многообещающим. Я чувствовал через тебя Бога. Теперь же думаю, что ты возомнил себя богом и что это тебя растлило. Больше я не чувствую Бога». Би медленно качает головой, в ней поднимается ярость. Она не видела более верного слуги Господа, чем Лев. Остальные жалобы Роба она просматривает бегло. Он пишет, что они забрали у него последние пять лет жизни и что он хочет, чтобы ему вернули отданное им во имя Бога. Лев выжидающе смотрит на нее. – В нем нет веры, – говорит она. И он тихо соглашается: – Нет.