– Я думала, твой отец – большой сторонник «Единства». Прямо вижу усиленную работу мысли Кейси. Ее взгляд потерянно мечется, не находя, за что зацепиться. Разговор вышел далеко за рамки работы Проекта и затронул столь личное, что она не знает, как об этом говорить. В конце концов она опускается в кресло за столом. Никогда не видела ее такой поникшей и слабой. – Ты когда-нибудь… – начинает она и обрывает себя. – Ты ведь слышала мою речь на проповеди? – Меня выпроводили сразу после нее. – Я каждый раз произношу одну и ту же речь. О том, что у меня было все, и о том, что я ничего не хотела, чувствовала себя никчемной и надеялась на скорую смерть. – Кейси медленно поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. – Это даже не половина того, что я чувствовала. Если бы ты знала, через что я прошла, прежде чем Лев нашел меня, ты бы… – Она качает головой. – Я… – Расскажи. – Ты не должна меня об этом просить. И не делала бы этого, зная, о чем просишь. – Кейси прикрывает веки. Из уголка ее глаза скатывается слезинка, и она поспешно ее вытирает. – Скажу тебе только одно: мой отец – больной человек. И то, что мне известно о нем, уничтожит его. Ее тон не оставляет шансов на дальнейшие расспросы, и от его жуткой отстраненности у меня внутри все переворачивается. – Если он сделал что-то действительно ужасное, возможно, и нужно его уничтожить. – Так он гораздо полезнее. – Я правильно поняла сказанное тобой? – не сразу спрашиваю я. – А как ты его поняла? – Он финансирует инициативы Проекта в обмен на твое молчание? – Он купил нам это здание. И два других. – Кейси наклоняется вперед. – Мы годы собирали бы деньги на открытие наших центров. Ты хоть представляешь, сколько голодных ртов мы кормим каждый божий день? Койки уже на девяносто процентов заняты. Сегодня предстоит холодная ночь. Бесчеловечно оставлять людей спать на улицах в такой холод. Ты хоть представляешь, какие связи нам необходимы, чтобы спасти многие и многие жизни? – Выходит, цель оправдывает средства? – Мой отец, возможно, не примет искупления за свои грехи, – отвечает Кейси, – но это не значит, что он не может за них заплатить. Пусть будет так, я не против. – А Лев? – Это мое дело. Он не вмешивается. Мой отец принимает наши условия, поскольку у него нет выбора, но время от времени в наши дела влезает брат. Как сегодня. Он жаждал увидеть нечто вроде восстания, но никто не пришел, да, Ло? – Я никого не видела, – говорю, неловко поерзав. – Что, по-твоему, это значит? Кейси слабо и коротко улыбается – очень печально, потом опускает взгляд на свои руки. Она всегда была для меня загадкой. Я видела в ней скорее не человека, а исполнителя функций, которые необходимо выполнить в какой-то определенный момент. Лицо Проекта «Единство». Преграду между мной и Би. Сейчас я вижу ее настоящую, и не уверена, что мне это по душе. – Если бы Артур устроил эту встречу полгода назад, я бы на нее пришла, – признаюсь ей. – Из-за Би и из-за тебя. Она задумчиво разглядывает меня. – Наверное, любые мои слова покажутся тебе неубедительными. – Но я хочу их услышать, Кейси. – Помнишь нашу с тобой последнюю встречу? Она имеет в виду встречу до проповеди. Разве я могу ее забыть? Проект проводил сбор средств в общественном центре Мореля. Даже не помню на что. Я не знала, будет ли в нем участвовать Би, но Кейси точно должна была присутствовать, а я к тому времени так отчаянно нуждалась в ответах, правдивых ответах, что мне было плевать, кого я там встречу. Мне было семнадцать, и дойти удалось лишь до двери. Путь преградила Кейси. До сих пор помню свои ощущения в тот момент: мир рушится вокруг, и я снова становлюсь тринадцатилетней. Я словно почувствовала наступление конца еще до того, как он произошел. Я рыдала, кричала и звала сестру. Кейси схватила меня за руку и поволокла прочь. Не помню, что она говорила, но ясно помню ее тяжелый непреклонный взгляд. Я обессилела, растеряв весь свой пыл. Ушла домой и проснулась утром с утратой той последней частички себя, которая так крепко цеплялась за прошлое. Я словно умерла. – Я сделаю что угодно для защиты нашей работы и замысла Льва, – произносит Кейси. – Ты представляла собой угрозу для них, поскольку не могла принять того, что Би… – Ты говорила, что я не нужна ей… – И говорила тебе правду. Я скрещиваю руки и смотрю в сторону. – Теперь ты знаешь, что это было правдой, – замечает она. – Но ты никогда не говорила мне почему. – Мой голос надламывается. – Как, по-твоему, я должна была… как еще я могла реагировать? Все выглядело так, будто ты скрываешь ее от меня. – Мне не всегда удавалось держать себя в руках, – признает Кейси. – На свете очень, очень мало людей, способных вывести меня из себя, но ты одна из них. У меня вырывается смешок. – Слабое утешение. – Наши с тобой встречи и разговоры всегда заканчивались одинаково, Ло. Лев часто повторял мне, чтобы я вела себя с тобой аккуратнее, потому что ты… Кейси резко обрывает себя, и лицо у нее такое, что понятно: просить ее закончить фразу бесполезно. Но как же мне хочется, чтобы она это сделала! Потому что я что?.. – Но он сам никогда не встречался с тобой лично, не знал, какой упрямой, безрассудной и решительной ты стала. Меня это слегка пугало… – Пугало? – эхом повторяю я. – Да. И я терялась, не зная, как, уважая желания Би, действовать настолько осторожно, насколько этого требовала ситуация. Частенько я реагировала на тебя инстинктивно, необдуманно. А ведь могла бы действовать дипломатично и тонко. Зная то, что я знала, могла бы, должна была бы по крайней мере попытаться. – Кейси беспомощно пожимает плечами. – В любом случае я понимала: тебя ничто не остановит. Что бы ты ни думала обо мне, Ло, я никогда тебя не недооценивала. Наверное, мне следует принимать это как извинение. Другого от Кейси Байерс не дождешься. В ответ лишь киваю. Во мне нет прощения. Есть только болезненное принятие того, как много я потеряла, и понимание, что пора безропотно двигаться вперед. Больше мне ничего не осталось. Да, Кейси могла вести себя со мной по-другому, но какая теперь разница? Ничего не изменить. – Любимым развлечением моего отца было обесценивание меня, – говорит Кейси. – Он хотел опустошить меня. Для него я была просто телом. А потом пришел Лев и увидел не только тело, но и душу. – Она поднимает на меня горящие глаза. – Ты знаешь, каково это, Ло? Когда тебя по-настоящему видят? Следующее интервью со Львом на ферме Гарреттов назначено на конец недели. А так как в будни я работаю в «СВО», такое ощущение, что у меня уже больше никогда не будет выходных. По дороге слушаю знаменитую проповедь Льва от 2014 года – ту, на которой он якобы предсказал результаты выборов 2016-го и их последствия. Его голос шелестит в моем ухе, пока «Бьюик» мчит по дороге. Сегодня мне в машине полегче, но лишь чуть-чуть. Лента шоссе пуста, и в отсутствие других машин моя тревожность стихает до тихого шепота. – «Мне пришло откровение». Голос на записи приглушен, словно она сделана через карман пальто или куртки. – «Через два года наша страна погрузится во тьму, принесенную мужчиной без масок. Он действительно тот, за кого себя выдает. Он призовет построить стену величия на гнилом фундаменте. Первым ее кирпичом будет страх. Вторым – невежество. Третьим – ненависть. Соседи станут врагами. Слетят маски. Придет тьма. Люди сплотятся в своей ненависти. Невинные умрут. Пострадают дети». Сколько бы «кроличьих нор», в которые я свалилась, ни таил Проект, я не могу найти ни малейшего доказательства, что эта запись – фальшивка или подделка. Лев произнес эти слова. Они многое значили для людей тогда, а сейчас значат еще больше. – «В это темное время будет вершиться история, но не забывайте: всякий, рожденный от Бога, побеждает мир»[19]. Запись прерывает звонок мобильного. От неожиданности я вздрагиваю. Хватаю телефон с пассажирского сиденья и включаю громкую связь. – Алло? – Молчание. – Кто это, черт возьми? Раздаются гудки. Снова включается аудиозапись проповеди. – «Укрепитесь в своей вере вместе со мной, и наша вера победит мир». Я стискиваю руль. Ферма выглядит безлюдной. Я паркуюсь и, выйдя из машины, разглядываю дом. Интересно, как в его стенах идет жизнь без свидетелей вроде меня. Когда знаешь, что за тобой наблюдают, неизбежно начинаешь играть на публику. Вот мне и хочется знать, как выглядит тут повседневная жизнь. Становится ли дыханье твое молитвой благодарности и безмятежности, когда ты пробуждаешься ежедневно, ощущая себя частью чего-то большего? Каково это – пробуждаться, ощущая подобное? Никто не выходит встретить меня. Я долго наблюдаю за входной дверью, чтобы убедиться в этом, затем беру сумку и направляюсь в противоположную от дома сторону, к сараю. Сначала Лев проводил в нем первые собрания «Единства», потом тот стал служить местом проведения ежегодных проповедей – до того как слушателей стало слишком много и пришлось разбить шатер. Дверь в сарай приоткрыта. Я ступаю внутрь и осматриваюсь. Хм. Я ожидала увидеть нечто более… сельско-простецкое. Почему-то представлялся Лев, проповедующий бок о бок со свинками. Однако сарай основательно отремонтировали. Такие здания обычно арендуют для свадеб: чистые, с блестящим деревянным полом, художественно расставленным вдоль стен старым сельскохозяйственным инвентарем и подчеркивающими общую эстетику тюками сена. Запах сена щекочет нос. В самом центре сарая стоит Фостер. Я вошла так тихо, что у меня есть возможность рассмотреть его, прежде чем он осознает, что уже не один. Его голова запрокинута, но, проследив за его взглядом, я не понимаю, на что он смотрит. – Лев, скорее всего, в доме, – говорит Фостер, заметив меня, – ждет тебя. – Знаю. – Внимательно разглядываю его. На нем синие джинсы, военная зимняя куртка, черные перчатки. Если бы я не видела, как он проводит осмотры на проповеди, сейчас бы догадалась, что в Проекте он отвечает за безопасность. Его светлые с рыжинкой волосы уже доходят до плеч, бородка по-прежнему ухожена. – Ты, значит, что-то вроде личного телохранителя Льва? Его явно коробит слово «телохранитель».