– Неужели ты и правда надеялась на обратное? – Попытаться стоило. – Ло, малейший промах… – Я была осторожна. – …любой малейший промах, – продолжает Лев, и его тон ожесточается, – скажется на мне. Если кто-то обнаружит, что ты пытаешься собрать информацию у наших недругов под ложным предлогом, чтобы использовать ее в своих интересах… Как, по-твоему, Проект оправится после этого? Это был неоправданный риск. – Может, и стоит рискнуть, если ты все равно собираешься его потерять! – Думаешь, я сижу сложа руки? – спрашивает он. Глаза жжет от слез. – Не знаю. Ты не делаешь никакого заявления. Не защищаешься, не даешь опровержение и не… – То, что я не отвечаю на чью-то ложь, не значит, что я не заставлю за нее ответить. – Я просто не хочу все это потерять. – Мой голос срывается. – Я не могу все это потерять. Его лицо смягчается. Вздохнув, Лев заключает меня в объятия, и странное напряжение между нами испаряется. Касаясь губами моего лба, он говорит: – Ты все еще хочешь присоединиться к «Единству»? – Да, – шепчу я. – Для этого тебе надо пройти крещение. Быть крещеной – значит очиститься от грехов и стать искупленной. Но сначала ты должна отпустить все, что сковывает тебя. – Что ты имеешь в виду? – Ты должна освободиться от прежней жизни, к которой привязана. Вода смоет оставшиеся связи и очистит твою душу. Из воды ты выйдешь обновленной, верующей и совершенной. Но сначала нужно отпустить все, что сковывает тебя. – Что я должна сделать? Лев наклоняется ко мне, нежно убирает с моего лица прядь волос. Он говорит, что завтра я с Фостером вернусь в Морель, соберу дома свои вещи, попрощаюсь с прошлой жизнью, как-либо связанной с городом, и моим домом станет этот, вместе со Львом, навсегда. Он говорит, что я должна отпустить то, что определяет меня, прежде чем вступлю в Проект: все свои травмы, страхи, желания… – Писательство? – Тебе оно будет не нужно. Мой пульс учащается. Я пытаюсь представить мир, в котором буду жить без этой части себя. – Ты сказала, что видишь в написании правды величайшую возможность почувствовать себя живой, – говорит Лев. – Но в «Единстве» ты будешь жить правдой. Нигде в другом месте ты не будешь чувствовать себя такой живой, как здесь. 2017 Если бы их семья знала, как Би с Фостером поступили со Львом, как они предали его, стены их веры ослабли бы и пошатнулись. Все было бы потеряно. Лев даже не мог окружить себя славой от сотворения нового чуда – воскрешения Эмми – без угрозы подорвать основу построенной всеми ими организации и их веру в будущий рай. Хватало и того, что об этом знают они. – Отдай мне кулон, – приказал ей Лев. Каждый взгляд на висящий на его шее кулон возвращает Би в ночь, проведенную в фермерском доме, к покрывающему ее поцелуями Фостеру, к его телу, прижатому к ней. Кулон должен вызывать жгучий стыд, напоминая о ее грехе, но Би не признает за собой греха и не стыдится, поскольку результат его – Эмми. Она не может сожалеть о создании чего-то столь чистого и светлого. Эмми – прямая противоположность той тьме, которая, по словам Льва, живет в Би. Эмми – ближайшее к Богу существо. Лев понимает чувства Би и не бросает попыток очистить ее. – Ты – величайшее испытание. Твой грех живет столь глубоко внутри тебя, что ты его уже не осознаешь. Но я заставлю тебя увидеть его, сколько бы на это ни потребовалось времени. Я спасу тебя. Фостер спасен. Искупление пришло к нему другим путем, и порой Би подозревает, что отпущение его греха тоже является ее наказанием. Фостер на собрании отвечал за свой грех перед всеми братьями и сестрами. Им не сказали, в чем именно заключается его проступок, достаточно и того, что совершение оного признал Лев. Фостер отдал свое тело во власть Льва – живая жертва, и Би помнит его крики, помнит, как желала отделаться так же легко. После исцеления Фостера перевели в главный дом. Сделали охранником. Он постоянно находится при Эмми, наслаждается ролью «дяди». Статус пониже папы, но все же дарит ее любовь. Фостер окутан всепрощением Льва. Это их разделяет. Когда Эмми праздновала свой первый день рождения, ей дали торт. Би восторженно смотрела с дальнего конца комнаты, как сидящая на высоком стульчике дочь измазала в креме личико и руки. Это смотрелось по-детски очаровательно. Кейси подскочила вытереть ее пухленькие пальчики и мордашку, и Эмми потянулась к ней с любовью. Боль от увиденного – от того, что ее дитя тянется к другой женщине, – была столь глубокой и сильной, что непонятно, как ее выдержало сердце. Би выскользнула из комнаты и нашла укромный уголок, чтобы поплакать. Там ее и обнаружил Фостер. Когда она почувствовала его ладонь на своем плече, сердце чуть не выскочило из груди. – Ты в порядке? – спросил он. Би выдернула плечо из-под его ладони. Его Лев послал? Это проверка? Всмотревшись в ее заплаканное несчастное лицо, Фостер задал другой вопрос: – Правильно ли это? Мы правильно поступаем? Тогда она была уверена: да. – Кто ты такой, чтобы сомневаться во Льве? Фостер потрясенно отшатнулся. Би не вознаградили за ее покорность, и теперь она не знает, была то проверка или Фостер был искренен. Она вспоминает об этом сейчас, на третий день рождения Эмми, наблюдая из дальнего конца комнаты, как все окружают ее дочку и поют ей песню. Эмми задувает свечу, забрызгивая слюной торт. На глаза Би наворачиваются слезы, но в этот раз она не сбегает, не желая делать себе больнее еще одной пропущенной важной датой. Она достаточно потеряла. Би встречается взглядом с Фостером. Позже она стоит в том же укромном уголке, где он нашел ее двумя годами раньше, надеясь, что он снова ее найдет и задаст те же вопросы. Он не приходит. Март, 2018 Утром, когда я бужу Эмми, она просится на ручки. Сонная и умиротворенная, утыкается личиком мне в шею, и я несу ее в кухню. Я еще не привыкла к силе ее привязанности, любви и ласки. И отвечаю любовью и лаской после секундного ошеломления, вызванного чудесными ощущениями: маленьким тельцем в моих руках, трепетом крохотного сердечка у моей груди. Как Би могла уйти от всего этого? Я устраиваю Эмми на полу для игры и принимаюсь прокачивать кулинарные мускулы, в которых никогда не видела пользы, поскольку готовила только для себя. Любое блюдо Эмми идет в комплекте с кетчупом – ее любимой «едой», так что я готовлю жареную картошку с яичницей. Если повезет, чуток их найдет путь в желудок малышки после того, как она дочиста оближет их. – Где папочка? – спрашивает Эмми. Пища скворчит на сковородке, и я отхожу налить себе кофе. Споткнувшись об оказавшуюся под ногами Эмми, чуть не разливаю на ее голову горячий напиток. – Черт! – вырывается у меня, и малышка потрясенно закрывает ладошкой рот. Я велю ей никогда не повторять это слово, и она озорно улыбается. Я сотни раз видела, как Фостер без происшествий передвигается в занимаемом Эмми пространстве. Получится ли у меня освоиться так же здорово? – Где папочка? – повторяет вопрос Эмми. – Говорит с Кейси и дядей Фостером о важных вещах. Когда ты поешь, мы сходим к нему. – Возвращаю Эмми на место, положив ладонь на ее плечо. Из-под жарящейся картошки брызжет маслом. – Осторожнее у плиты, Эмми. Она сцепляет ручки за спиной с видом: «Кто? Я?» И этим так напоминает Би! Завтрак готов, и я сажаю Эмми на детский стульчик. Накладываю еду в тарелку, поливаю ее кетчупом «Хайнц» и ставлю тарелку перед малышкой. – Хмм! – говорит Эмми, изучая ее содержимое. Маленькая вилка не удостаивается чести быть использованной. Эмми решает, что руками есть намного удобнее. Я поклевываю то, что осталось в сковородке, а малышка ест и сбивчиво рассказывает мне историю, состоящую, видимо, из эпизодов различных ТВ-шоу. Я пытаюсь следить за ее ходом, пока Эмми умудряется одновременно есть и расписывать мне свой вымышленный, склеенный из кусочков мир. Вскоре она поднимает испачканные кетчупом руки, показывая, чтобы ее сняли со стула. Нехотя позволяет себя перед этим вытереть. Потом ловко пристраивается у меня на бедре. Я несу Эмми из кухни в гостиную, где ее подкарауливает «лошадка». Атара обожает Эмми и трогательно нежна с нею. Малышка может дергать ее за уши и тянуть за хвост и в ответ получит лишь только любовь и ни капли агрессии. Атара лижет личико Эмми, наверняка чуя в ее дыхании съеденный завтрак, и та заливается смехом. Из кабинета Кейси доносятся голоса. Я говорю Эмми, чтобы она осталась с собакой, обещая вернуться через минуту. Дверь в кабинет чуть приоткрыта на щелку, и, подходя к ней, я слышу: – Что сказал арендатор? Замедляю шаг и прислушиваюсь, хотя если бы до моих ушей должен был дойти этот разговор, меня бы пригласили. – Что тот смылся из квартиры в начале 2017 года, – отвечает Фостер.