- Сегодня? – уточнил хрипло, когда на том конце провода замолчали. - В двадцать один тридцать. - Буду, - пообещал Тимофей, отложил телефон и вышел в коридор. Там Лапушка что-то эмоционально доказывал Илье. Заметив Тимофея, оба замолчали и уставились на него. Тимофей машинально потер челюсть, на которой красовался огромный кровоподтек. - Завражский, - глядя прямо ему в глаза, сказал Лапушка, - будь мужиком, выйди к ней. Тимофей прошел мимо и скрылся к комнате. Закрыл за собой дверь и стал аккуратно собирать свои вещи. В коридоре о чем-то тихо говорили, но желания вслушиваться не было. Желаний вообще не было. Хотелось только поскорее уйти из этого дома, чтобы не поддаваться искушению и не смотреть в окно, уехать из этого города, чтобы не думать о том, что она сидит близко, только руку протяни и дотронешься, исчезнуть из этой страны, оказаться там, где все просто и понятно: есть свои и чужие и нет никаких полутонов. - Тим, - дверь приоткрылась, и Илья осторожно засунул в щель нос, - выйди, надо поговорить. Тимофей поморщился. До вечера была еще куча времени, он собирался принять душ, когда еще доведется помыться в комфортных условиях, побриться и выпить кофе. Но эти двое не дадут ему и секунды спокойно посидеть. Будут выколупывать душу чайной ложкой. Значит, нужно уезжать прямо сейчас. В конце концов, в городе полно мест, где можно спокойно посидеть за чашкой кофе. А горячий душ… Да имел он эти удобства. Ему и холодный сгодится, заодно остудит голову. Тимофей подхватил рюкзак и вышел в коридор. - Ты куда? – напряженно спросил Илья, глядя, как Тимофей обувается. - Пора, - отозвался брат. – Труба зовет. - Так еще две недели, - растерянно сказал Илья. - Уже нет, - возразил Тимофей. – Сегодня. - Я отвезу, - сказал младший брат и взял ключи от машины, видимо понял, что спорить сейчас бесполезно. Лапушка промолчал, вот только Тимофею показалось, что посмотрел на него … с презрением. Втроем они спустились на лифте, вышли из подъезда. Женщина на скамейке, словно почувствовав что-то, подняла голову и посмотрела в их сторону. - Тим, - сказал Илья, - так нельзя. Надо поговорить. - Надо, - согласился Тимофей и пошел в сторону скамеек. Марта, не отрывая глаз от приближающегося Тимофея, поднялась со скамейки и вскинула голову. Капюшон съехал, открывая лицо, а у Тимофея перехватило дыхание. Она была белой. Абсолютно, без единой кровинки на лице. И на этой болезненной бледности особенно ярко виднелись разбитая губа и безобразный огромный синяк на половину лица. Почти как у него самого. Марта перехватила напряженный взгляд Тимофея, и повернулась так, чтобы хоть немного скрыть разбитое лицо. От этого ее жеста, наивного и гордого одновременно, сердце бухало о грудную клетку, словно пытаясь вырваться наружу. Стало мучительно стыдно себя и жалко ее. Нашел на кого руку поднять. Она же маленькая, худенькая, много ли ей надо. А он ее кулаком в лицо. Но тут же перед глазами встала другая картина: кровать в гостиничном номере, полуголый мужик и Марта, сидящая на нем. Кулаки непроизвольно сжались. Движение за спиной заставило отвлечься. Тимофей скосил глаза. Позади, в паре шагов от него замерли Илья и Лапушка. Ну, правильно, не доверяют. Мало ли, что он может выкинуть. В таком состоянии, как сейчас, он способен на что угодно. Не доходя до скамейки пары шагов, Тимофей остановился, поправил лямку рюкзака, кашлянул, прочищая горло. Марта стояла перед ним, напряженная словно струна. Казалось, дотронься хоть кончиком пальца, и не зазвенит даже, просто лопнет. Они замерли друг напротив друга. Глаза в глаза. Любимые? Враги? Тимофей не смог бы честно ответить на этот вопрос. Никого он не любил так, как ее. И никто не делал ему так больно, как она. Марта, не мигая, смотрела в серые глаза. Она уже не просила простить ее, не умоляла поверить, не пыталась объяснить. Просто стояла и ждала, что он скажет. И это ожидание отчего-то ужасно разозлило его. Возможно, Тимофею хотелось ее слез, оправданий, признаний в том, что она ошиблась и больше никогда – никогда так не сделает. Скажи она хоть слово, ему было бы легче ее простить. Но она молчала и смотрела на него в упор. Лишь глаза выдавали ее состояние. Огромные, на всю радужку зрачки. Неужели считает себя правой? Не раскаивается? Ничего не просит? Отчего тогда сидит тут, под его окнами, третий день? Или боится, что скажи она хоть слово, и Тимофей снова придет в бешенство и ударит? Он впился глазами в фигурку в мешковатых джинсах и бесформенной толстовке, а Марта только сильнее расправила плечи и подняла подбородок. Волосы взметнулись, открывая лицо. Она не боялась. Ни чуточки, ни капельки. Ни слов его, не действий. Просто ждала. Злость на нее, липкая и горячая, как кипяток, ослепила. Тимофей полез в карман и вытащил толстую пачку купюр. Тех самых, что приготовил, чтобы оплатить задаток в клубе. Подарок подарком, но он еще в состоянии сам заплатить за собственную свадьбу. Не пришлось. Деньги так и остались лежать во внутреннем кармане, а вот теперь неожиданно пригодились. - Возьми, - он протянул Марте купюры. – Приведи себя в товарный вид. Она ничего не ответила, только ноздри раздулись презрительно и глаза нехорошо сверкнули. - Возьми, - упрямо повторил Тимофей и шагнул в ней. За спиной зашипел Лапушка и тихо матернулся Илья, но его уже было не остановить. Пренебрежительно вздернул верхней губой и швырнул деньги ей в лицо. Потом развернулся, обогнул застывших мужчин и вышел со двора. У него внезапно образовалась куча дел. Нужно вызвать такси, покурить, убить время до вылета и постараться не напиться и не сдохнуть от понимания того, что он только что натворил. Му***ак. 35 - Марта, - дернул меня за руку Лапушка. – Марта, очнись! Вопреки всему я не бросилась догонять Тимофея, я даже не смотрела ему в спину. Стояла прямая, будто палку проглотила, и пристально разглядывала собственные кеды, густо покрытые денежными купюрами. Если очень сильно постараться, можно представить себе, что это осенние листья. Мысль показалась мне настолько забавной, что я, запрокинув голову, захлебнулась смехом. - Марта, Марта, - подскочил Илья, - ты чего? Но я могла только смеяться. Лапушка ухватил меня за плечи, прижал к себе и успокаивающе погладил по спине. Безрезультатно. Веселье пошло на новый круг, я лишь смогла выдавить из себя: - Осенние листья. - Что? – озадаченно спросил Илья. - Что, что, - зло ответил Лапушка, - истерика у нее, вот что. - Надо ее успокоить, - сказал Илья, с тревогой глядя на то, как я радостно и немного безумно скалюсь. - Как? - Надо ее по щеке хлопнуть, - неуверенно предложил Завражский – младший. Лапушка прижал хохочущую меня к себе и зло ответил: - Башку включи, придурок. Илья сообразил, что по щеке меня недавно уже хлопали. Так хлопнули, что разбили губу и оставили приличный кровоподтек. И сделал это его старший брат. Парень растерялся, не зная, что сказать. Это почему-то показалось мне очень смешным. Смешнее даже денег под моими ногами, похожих на осенние листья, и я зашлась новой волной истерического веселья. Лапушка не оставлял попыток привести меня в чувство. Поначалу просто тихо и ласково уговаривал не волноваться, потом что-то говорил о том, что Тимофей обязательно одумается и вернется. В конце концов, отчаявшись, тряхнул меня так, что я чуть не прокусила себе язык. И, как ни странно, успокоилась. Вытерла слезы, стараясь не задеть синяк, вернулась на лавочку. Илья и Лапушка пристроились по обе стороны от меня. - Все образуется, - неловко сказал Илья, избегая не смотреть мне в глаза… … Все рухнуло в единый миг. Только тогда я еще этого не поняла. Тимофея оттащили от Валентина, попытались вывести из номера. Но он стоял и безумным взглядом смотрел на меня. Я дернулась к нему. Мне жизненно важно было объяснить, что все это просто инсценировка, что у меня и в мыслях не было изменять ему. Глупая, я была уверена, что как только он узнает правду, все снова станет хорошо. Я дернулась, а он ударил. Не дал пощечину, а именно ударил. Кулаком в лицо. Как врага. Действовал молниеносно. Вот перед моими глазами мелькнули костяшки пальцев, потом резкая боль, и я снова лежу на полу. Позже сообразила, что если бы не Илья, повисший на его руке, Тимофей сломал бы мне челюсть. Он не сдерживал удар, бил что есть силы. Что ж, имел полное право – я была перед ним виновата. Но мне надо было объяснить Тимофею то, что он увидел. Страха не было, была боль и отчаянная уверенность, что все еще можно изменить. Мне невероятно повезло – в номере появилась охрана. Иначе бы я снова сделала попытку приблизиться к Тимофею, а он, почти наверняка, снова бы ударил меня. Но несколько крупных парней вместе с Ильей вывели моего жениха в коридор, а Лапушка тут же оказался рядом. - Давай помогу, - он протянул мне руку. Спина болела, лицо просто горело, а из разбитой губы тоненькой струйкой сочилась кровь. Хороша же я сейчас. Размазала кровь по лицу и, охая как столетняя бабка, поднялась на ноги. - Тебе к врачу надо, - обеспокоено сказал Лапушка, но я отмахнулась. Какой врач? Мне нужно туда, в коридор, к Тимофею. Нам нужно поговорить! Лапушка перехватил меня. - Нет, не ходи. Дай ему успокоиться. - Я должна объяснить, - заявила упрямо, пытаясь освободиться от Лапушкиных объятий. - Нет, Марта. Он сейчас бешенный. Не надо его трогать. Потом, когда остынет, вы поговорите, все выясните. Сейчас – не надо. Пока мы с ним препирались, голоса в коридоре смолкли. Я, наконец, вывернулась из Лапушкиных рук и выбежала в коридор. Пусто. - Марта, - Лапушка вышел следом за мной. Я не хотела ничего слушать. Побежала по коридору к лестнице, спустилась по ступенькам. Как была, босиком, в мятой одежде и с разбитым, залитым кровью лицом, распугивая гостей, пересекла гостиничный холл и выскочила на улицу. Успела заметить, как отъезжает машина Ильи. Тимофей, сидя рядом с братом, мазнул по мне мертвым взглядом и отвернулся.