– У самого такой есть, к чему ты это? – А к тому, что, если вас не предупредили о моих полномочиях, я могу прямо сейчас позвонить и организовать вам инструктаж. – Да ладно… – И еще. Впредь, будьте добры, пожалуйста, обращайтесь ко мне на «вы» и исключительно по имени-отчеству. Вы меня поняли? – Так точно. Есть. Виноват. Разрешите идти, Александр Кириллович? – Он встал и шутовски приложил ладонь к виску. Больше всего в тот момент мне хотелось просто и без филологических изысков послать его на хрен, но, как истинный дипломат, я бледно улыбнулся. – Не обижайтесь, Юрий. Уверен, что мы с вами прекрасно сработаемся. Он что-то буркнул и отошел. Буквально на второй день по прибытии нам удалось прихватить одного из активистов того самого фронта, правда, невысокого ранга, с помощником. Я распорядился доставить захваченных на нашу временную базу за городом и подготовить их к работе. Прибыв на место, я застал картину из серии «не к столу будет сказано». Связанный по рукам и ногам активист бился, как в припадке эпилепсии, и что-то мычал сквозь кляп, наблюдая вытаращенными глазами, как Юра режет его помощника. Просто режет на куски, с милой улыбкой на устах. – Что вы делаете? – заорал я. – Работаю, уважаемый Александр Кириллович, работаю, – безмятежно ответил тот. – Тут кровушки немного пролилось, осторожно, не упадите. – Немедленно прекратить! – Не понял… – Вижу, что не поняли. Уберите этого, – я указал на разделанного на части помощника, – и оставьте нас вдвоем. Прошу понять меня правильно. Я и сам – далеко не ангел, и мне не раз приходилось проводить «интенсивные допросы в полевых условиях». Но чтобы так радостно пластать живого человека на куски… Вечером того же дня Юра заявился ко мне и затеял скандал. Оказывается, у него появился план действий и он уже успел сообщить о нем в Центр. – Надо просто пойти по цепочке, Александр Кириллович! Можно просто Саша? – Нет. – Ладно. Мы захватим все руководство фронта и обменяем всех их на Ткачука. Что скажете? Очень хотелось ответить: «Скажу, что вы – просто мудак, Юрочка», но я сдержался. – Скажу, что это невозможно. Руководство слишком хорошо охраняют. – Вы просто не знаете, на что я способен. – Почему не знаю, не далее как сегодня днем имел возможность убедиться. Мы будем действовать по-другому. – Как? – С умом. – Объясните. – Завтра все и узнаете. – Я не счел нужным объяснять этому душегубу-энтузиасту, что нет смысла захватывать первых лиц и пытаться наладить обмен. Вторые лица никогда на это не пойдут, напротив, даже обрадуются, что нашими стараниями вышли в лидеры. Еще в Москве, в спешном порядке изучая имеющиеся на эту банду материалы, я обратил внимание на некоего банкира по имени Абу Али. Проработал все, что на него имелось, и сделал вывод о том, что финансовые потоки этого самого фронта проходят именно через него. После беседы с обделавшимся от ужаса пленным я запросил Центр, и полученная оттуда информация позволила сделать кое-какие выводы. – Как хотите, уважаемый Александр Кириллович, – заявил, уходя, уязвленный по самое некуда Первухин. – Но, когда все это закончится, я с очень большим удовольствием набью вам морду. – А последствий не опасаетесь? – полюбопытствовал я. – Не очень. – Ни черта он не боялся, генеральский сынок и любимец руководства, верил, что все, как всегда, сойдет ему с рук. На следующий день, ближе к вечеру, мы прихватили достопочтенного Абу Али на квартире любовницы. Он даже не успел снять штаны. Несмотря на уважительную приставку к имени, этот господин оказался не таким уж и старым и не робкого десятка, а самое главное – чертовски хитрым и умным сукиным сыном и очень неплохим психологом. Он с ходу предложил мне три с половиной миллиона долларов и мертвого Ткачука через четыре дня. Видимо, того уже вовсю начали «потрошить». Пришлось даже немного его попрессовать, прежде чем он стал сотрудничать. В этой суете я совсем упустил Юру. Пока я мотался туда-сюда, организуя обмен генерала на банкира, этот змей-искуситель успел с ним очень плодотворно пообщаться… Вечером следующего дня Первухин просто и без особых затей провел со мной встречу «без галстуков» один на один. – Слушай сюда, Шурик. – Я, кажется… – Заткнись. В сложившейся ситуации я отстраняю тебя от руководства операцией. Сиди тихо и не отсвечивай. Если не будешь дергаться не по делу, оставлю в живых, да еще и деньжат подброшу, – тут он подмигнул: – Согласен? – Я немедленно звоню в Центр. – Значит, не сложилось. – Он молниеносно схватил меня за горло и сжал стальными пальцами. – Как бы ты хотел умереть? – От старости, – просипел я, из последних сил оставаясь в образе. – Боюсь, что не получится. – А что скажут твои? – Это уже не твоя забота. – А он? – И я повел головой влево. Надо же, этот супермен купился на такой незатейливый трюк. Он только немного отвернул голову, а я сбил захват с шеи круговым ударом левой изнутри и от все души приложил его хуком с правой в висок. Он рухнул на земляной пол как подрубленный. Четверо сидели на ступеньках, глядя в небеса. Остальные трое отсутствовали, они охраняли подступы к базе. – Женя, – позвал я, массируя горло. – Да, – отозвался заместитель командира группы, капитан Евгений Самохвалов, невысокий чернявый крепыш. – Ваш командир валяется внутри отключенный и связанный. Есть ко мне претензии? – Проиграли, – сообщил своим Женя и, уже обращаясь ко мне, – претензий нет. – Кто проиграл? – слегка ошалел я. – Когда он пошел к вам разговаривать, мы с ребятами поспорили, чья возьмет. Они ставили на него, я – на вас. Теперь с них пиво. – А если бы он? – Пришлось бы пеленать, а то совсем заигрался, урод. – Самохвалов встал со ступенек. – Наши действия? – Лично вам я приказываю вступить в командование группой. – Слушаюсь. – Первухина доставить в наше посольство, передайте нашим, чтобы его первым же бортом отправили в Москву. По дороге ни в какие разговоры с ним не вступать. – Ясно. – Вот телефон, звоните, вам подтвердят мои полномочия. – Не надо, я уже в курсе. – Известите остальных. – Есть. Через два дня Родина встречала героев: всех нас, военного атташе и живого, только слегка потрепанного генерала. Что касается лично вашего покорного слуги, то дело до объятий и поцелуев не дошло. Я сразу же загремел под служебное расследование. Как выяснилось, генеральский сынок Юра умел пользоваться не только ножичком. Он удивительно ловко состряпал донос, и добрые две недели мне пришлось писать объяснительные, оправдываться, разве что не каяться. Хорошо еще, что за меня вступился Терехин, к тому времени уже адмирал и, как я узнал позже, группа в полном составе подала рапорты о произошедшем. Спасибо ребятам. За то дело меня все-таки наградили. Через полгода и чем-то очень несерьезным, типа юбилейной медали «За образцовый проезд в трамвае». «Крота» вычислили. Им оказался тот самый помощник военного атташе, единственный из всех, причастных к этому делу, с кем рассчитались быстро и по справедливости. Первухину, насколько мне стало известно, объявили всего-навсего выговор, даже не строгий. А еще через четыре месяца его донельзя успешная карьера внезапно закончилась. Юра, что называется, не по чину выступил в одном популярном московском кабаке. Ему приглянулась дамочка, коротающая время в компании пузатенького субъекта в костюмчике стоимостью в полугодовую зарплату начальника Юриного начальника, и он, недолго думая, предложил ей «бросить этого борова» и присоединиться к «настоящему мужчине». Завязалась оживленная дискуссия, в которой самое деятельное участие приняла охрана спутника той самой красотки. Первухин без особого напряга отключил охраняющих тело, а самому охраняемому нахлобучил на голову фаянсовую супницу с еще не остывшим куриным супчиком, после чего покинул поле битвы по-английски, то есть не попрощавшись. Освобожденный ресторанной прислугой от столь экзотического украшения пострадавший начал мстить сразу же, даже не стряхнув с ушей лапшу. Отточенным движением он выхватил из внутреннего кармана испохабленного бульоном пиджака свое оружие – «скромную» телефонную трубку, украшенную по периметру драгоценными каменьями, и набрал парочку заветных номеров. Все, чего смог добиться Юрин папа, это невозбуждения уголовного дела по факту. «Настоящий мужчина» вылетел из доблестных вооруженных сил, обгоняя собственный мат и визг. Поговаривали, что после случившегося он изрядно «присел на стакан» и в итоге сгинул где-то в дебрях недорогих распивочных.