– Думаешь, за тобой сейчас следят? – Не знаю. Наверно, это не имеет особого смысла. Здесь повсюду камеры. Он наверняка знает, что мы просмотрим видеозаписи. – Все равно лучше не рисковать. Не торопись, дай нам несколько минут, если можешь. Ты едешь на север по 75/85, верно? В «Импале»? – Въезжаю на эстакаду. Я слышала, как Раузер по рации вызвал подмогу. – Хорошо, Кей, езжай к выезду с Кэпитол-авеню, на Полларде сверни налево и затем езжай в объезд, вокруг бейсбольного стадиона. Там будет несколько светофоров. Будь настороже. Ради Христа, запри двери. У нас рядом есть подразделения. Я поручу закрыть все съезды. Надеюсь, сумею найти кого-нибудь, кто сядет тебе на хвост перед Лэнгфорд-Паркуэй. – Он помолчал. – Ты уверена, что это не приступ паранойи? – Думаю, он хочет проверить, напугало ли меня его письмо. Он должен знать, что залез нам под кожу. Это дает ему чувство контроля над нами. Все равно как передвигать по доске шахматные фигуры. Я снова посмотрела в зеркало заднего вида. Ничего. – Главное, не останавливайся, Стрит. Мне насрать, если посреди дороги выскочит Тоня-мать-ее-Хардинг [14] и начнет вертеть задницей. Главное, не останавливайся. Я знала, что беспокоило Раузера. Мы оба слишком много знали о том, как убийцы находят своих жертв. Мой разум автоматически начал оценку риска. Во вторник после полуночи движения почти нет. Чтобы разбить окно автомобиля и оглушить водителя, потребуется всего несколько секунд. Я же была не вооружена. Не имело значения, что у меня есть лицензия на поимку беглых преступников и разрешение на ношение оружия. Если только я не сопровождала беглеца под стражей, я не могла иметь при себе оружие в самолете, и даже в этом случае после 11 сентября потребовались бы некоторые действия. – А толстяк с битой тоже там будет? – спросила я Раузера. – Или Тоня выскочит и начнет кататься одна? Когда нервничаю, я шучу – одна из тех вещей, которые так ненавидел мой бывший муж. Дэн считал, что я прибегаю к юмору для того, чтобы оборвать любой серьезный диалог, все, что могло бы привести к более глубокому пониманию моих основных проблем. О господи… Можно подумать у Дэна есть глубина, чтобы распознать основную проблему. Раузер также не всегда ценит момент или вкус моих шуток. На этот раз он не рассмеялся. – А если толстяк будет мне ею угрожать? – спросила я. – Мне остановиться? Раузер все же усмехнулся. – С тобой действительно что-то не так, Стрит. Да ты и сама это знаешь, верно? Я перезвоню через пару минут, – сказал он и отключился. В зеркале заднего вида на меня, словно кошачьи глаза из темноты, смотрели фары. Каждая машина позади меня, каждая машина, что проезжала мимо, заставляла мое сердце биться чаще. Что это было, что за жуткое чувство? Боже, как же мне хотелось победить его, убежать от этой угрозы, от этой штуки, которую я ощущала затылком, которая обжигала мне кожу… Я не хотела оказаться так близко. Но, возможно, это была ложь. Что если жизнь, которую я прожила, мысли, которым я позволила занять мой ум, вещи, которые я читала, изучала, говорила, говорила и говорила, создали некое магнетическое поле, притягивающее меня к нему. Насилие – вещь, которая пугает меня так сильно, что у меня от нее сводит зубы, которая интригует меня так глубоко, что я не могу от нее убежать. Я подумала: не свернуть ли мне на следующем съезде, выключить фары? Может, стоит быстро нырнуть в первый же переулок и попытаться понять, действительно ли за мной следят. Но я придерживалась плана Раузера. Мне в Бюро вдалбливали плюсы командной работы, и не зря. Любое индивидуальное действие может привести к тому, что преступник избежит ареста, а когда преступник убивает людей, полагаться на авось просто непростительно. В паре миль впереди силуэт центра города напоминал поставленную вертикально зазубренную шахматную доску. Еще один жаркий августовский вечер. Вонь авиационного керосина все еще была свежа в моих ноздрях. Обычным вечером я бы опустила верх, хорошенько разогналась, но это не был обычный вечер… Тишину ночи разорвал звук, глухой и безошибочно узнаваемый как выстрел из винтовки. Он прервал эту мысль, покромсал мои нервы и выплюнул их. Передняя часть моей машины вильнула к тротуару. Я изо всех сил пыталась удержать управление. На моих глазах колесо оторвалось и вприпрыжку полетело через дорогу. Меня занесло – на скорости шестьдесят миль в час на трех колесах и пустом крыле. И тут зазвонил мой телефон, аккурат в тот момент, когда я со скрежетом пересекла белые разделительные линии и вылетела на обочину. Помню, как меня боком занесло к металлическому ограждению моста впереди, помню, как руль не слушался меня, помню, как фары позади меня подкрадывались все ближе. Но не помню, как ударилась о лобовое стекло. Глава 19 Возможно, вас удивит – а может, и нет – то, что я на редкость хороший пациент. Я не из тех, кто жалуется на то, что вынуждена лежать неподвижно, и ноет о том, что хочет немедленно вернуться к работе. Нет. Только не я. Я абсолютно не имею ничего против того, чтобы долго спать, бесконечно пялиться в телеэкран и есть с подноса. Я была бы признательна за глоток демерола в одном из этих маленьких картонных стаканчиков, но, видимо, от сотрясений мозга лекарств не дают. Нет-нет. Им нравится держать вас в состоянии бодрствования. Пара дней неподвижности, и кто-то каждые полчаса или около того заглядывает вам в зрачки, вот что вы получаете. Когда Раузер сказал, что мне крупно повезло, потому что у пациентки в соседней палате в результате автомобильной аварии сломано двадцать костей и ей дают сильные обезболивающие, я представила себе, как я, пока она спит, стырю с ее прикроватного столика пару-тройку таблеток. Согласитесь, что это пустая трата времени – попасть сюда и хотя бы немного не побаловать себя. Ведь это больница. Тут можно сидеть на веществах и не терзаться чувством вины. Нил, который провел бо́льшую часть своей взрослой жизни, испытывая на себе вещества, влияющие на настроение, так серьезно отнесся к моим жалобам, что пропал на часть дня и вернулся с партией своих домашних кексов с марихуаной и горсткой зелено-белых капсул, от которых, как он клялся, у меня закатятся глаза. Пока он не смотрел, я выбросила неизвестные таблетки в мусор, а кексы отложила в сторону. Я была в больнице Пьемонт в Мидтауне, не помня, как попала сюда. Пролежала без сознания четыре часа, прежде чем от пульсирующей головной боли открыла глаза и увидела трех главных мужчин моей жизни, смотревших на меня сверху вниз, – Раузера, Нила и моего отца. Всем троим явно пригодились бы расческа и свежая рубашка, все трое провоняли табачным дымом. Я была крайне удивлена, что оказалась здесь, да и вообще где-то. Вспомнила, как на меня на бешеной скорости летело ограждение, и в момент ужасающей ясности подумала, что ошиблась. Это было нечто большее, нежели просто слежка, все это было подстроено, этот человек был позади меня и хотел меня убить, хотел вывести из строя мой автомобиль, схватить меня и играть со мной в свои игры, мучить меня и бог знает что еще. Думаю, в эти секунды неконтролируемого полета перед моим мысленным взором промелькнули все сцены убийств и все кровавые снимки, какие я когда-либо видела. – Я на небесах? – слабо прошептала я, подыгрывая им. Раузер закатил глаза. – Она в норме. Мой отец, человек серьезный, который никогда не понимал моего чувства юмора, поцеловал меня в лоб и своими грубыми руками прикоснулся к моему лицу. – Нет, детка, ты в больнице. – Он сказал это медленно и очень громко, как будто у меня был поврежден мозг. Спасибо, папа. – Твоя мама ушла за кофе. Она скоро вернется. С ней Дайана. – Ты разрешил ей принести кофе? Замечательно. Это должно помочь мне от головной боли. – Надо было снабдить твою старую машину приличными ремнями безопасности, – продолжил отец. – Мне же это даже в голову не пришло. Эти старые ремни просто не справились со своей задачей. Прожив с моей матерью сорок лет, отец научился брать на себя ответственность за все. Если что-то шло не так, виноват бывал только он, и никто другой. Исключения случались редко. Вина была просто частью совместной жизни с матерью. – Это не твоя вина. – Я взяла его руку – любое движение вызывало боль – и посмотрела в его водянистые голубые глаза. – Как там моя машина? – Разбита так же сильно, как и ты, – сказал он и мотнул головой в сторону Раузера. – Аарон отбуксировал ее в полицейский участок, она побудет там, а потом мы отправим ее куда-нибудь на ремонт. Какое счастье, что он увидел тебя на дороге! Раузер подмигнул мне, и я поняла: он солгал моим родителям о том, что произошло там, на шоссе. Но что именно произошло? Несчастный случай? Или в «Импале» кто-то специально поковырялся? Неужели за мной следили? Они поймали преступника? Это был Уишбоун? Ответов мне явно не получить, пока я не проведу некоторое время наедине с Раузером. Но этого не произойдет, пока мои родители находятся рядом. С таким же успехом можно временно забить на все, и пусть они из кожи вон лезут, заботясь обо мне. Из кармана Раузера донесся приглушенный звонок. Он вытащил свой телефон и ответил. Выслушав, сказал: – Дайте мне полчаса. После чего захлопнул свою «раскладушку», наклонился надо мной и провел кончиками пальцев по моей щеке. – Шеф хочет меня видеть, – сказал он и вновь закатил глаза. Раузер не любил, когда его приглашали в кабинет шефа Коннора. По его словам, это никогда не предвещало ничего хорошего. Он уважал Коннора, но их пути разошлись много лет назад. Джефферсон Коннор понимал политику успеха, инстинктивно знал, где и когда нужно подольститься. Раузер поступал с точностью до наоборот, слишком часто бодаясь с начальством и властью. Коннор не только откровенно купался в привилегиях своего положения, он просто обожал бюрократические обязанности. Раузер сопротивлялся всему, что могло помешать ему работать над делом. Когда он наконец принял повышение и ответственность за отдел по расследованию убийств, то вырвал у шефа согласие, что не будет прикован к истеблишменту. Коннор неохотно согласился. По словам Раузера, Джефф Коннор еще не закончил свое восхождение к высотам власти. Он намеревался однажды стать генеральным прокурором, и Раузер верил, что Коннор добьется своего. – Я проведаю тебя позже, – сказал мне Раузер. – Говард, проследи, чтобы она оставалась в постели, хорошо? – Непременно, – ответил мой отец, когда дверь открылась, и, балансируя кофейными чашками, вошла моя мать. За ней следовала Дайана со стопкой пончиков в целлофане из торгового автомата. Уходя, Раузер выхватил один у нее из рук. – Ах, бедняжка… Ты выглядишь просто ужасно! – воскликнула мать. У нее было сияющее круглое лицо херувима, этакая Дебби Рейнольдс [15] на преднизолоне. Она поставила кофе и похлопала меня по руке. – Благослови Господь твое сердечко. Дайана улыбнулась мне сверху вниз. – Разве ты не должна быть на работе? – спросила я ее. – Только не тогда, когда моя лучшая подруга попала в аварию. Маргарет не возражает. Как ты себя чувствуешь? – Как будто меня обмакнули в дерьмо и обваляли в кукурузных хлопьях. Все рассмеялись, кроме моей матери, которая шлепнула отца по руке. – Боже, Говард, ты видишь, чему научил своих детей? – Джимми так не разговаривает, мам. Только я, – сказал я. – Да, но Джимми – гей! – воскликнула мать и по необъяснимым причинам вновь шлепнула моего отца. * * * Мое выздоровление резко оборвалось через два дня. Не обнаружив в моем состоянии больше ничего, что могло бы вызвать тревогу, больница Пьемонта вытурила меня. Устав от дневного телевидения и желейных конфет, я решила уйти мирно. Двигалась медленно, упаковывая те немногие вещи, которые у меня были, в небольшой чемоданчик. У меня болела голова, а укус яппи-бухгалтера на плече все еще горел. Я надела шорты, черную футболку без рукавов с V-образным вырезом и сандалии, которые Раузер предусмотрительно захватил из моей квартиры вместе с предметами первой необходимости – блокнотом, ручками, зубной пастой, расческой, нижним бельем и тампонами. Я не просила тампоны, но Раузер, как всегда, предположил, что когда я выгляжу чем-то недовольной, мне нужны тампоны. Я решила, что в следующий раз, когда он хотя бы попытается поднять на меня бровь, подарю ему его собственную коробку. Я почистила зубы и посмотрела в зеркало на царапины и синяки на лбу, подбородке, щеках и руках. Неужели той ночью в аэропорту я столкнулась с убийцей? Обменялась с ним взглядом, возможно, даже улыбнулась ему? Я как одержимая читала письмо Уишбоуна и была более чем убеждена, что следующее убийство не заставит себя ждать. Убийца был заведен, строчил письма, насмехался, чувствовал себя непобедимым. А поскольку я появилась на месте преступления вместе с Раузером, поскольку меня наняли, чтобы объяснить мотивы убийцы, он попытался втянуть и меня. Он хотел показать мне и всем нам, что мы в конце концов не такие уж и умные. Нил доставил справочные файлы по Энн Чемберс, Бобу Шелби, Алише Ричардсон, Лэй Кото, Дэвиду Бруксу и Уильяму Лабреку. Шесть жертв, которых мы теперь могли назвать поименно. Шесть! Шесть человек, замученных и убитых ради того, чтобы удовлетворить жажду крови психопата… У меня закололо сердце. Читая эти файлы, я просматривала также информацию, которая у нас уже была, пытаясь сложить воедино психологические зарисовки и оценку рисков, основанные на образе жизни каждой жертвы – друзьях, круге общения, профессиональной деятельности, привычках и даже болезнях. К больничной стене кусочками синего малярного скотча, который нашел для меня кто-то из обслуживающего персонала больницы, я прилепила карточки размером три на пять со своими заметками. Полиция не смогла определить, была ли за мной слежка в аэропорту в ту ночь, когда у моей машины оторвалось колесо и полетело без меня через всю автомагистраль. К тому времени когда прибыл первый полицейский, а через несколько минут и Раузер, все было кончено. Некий гражданский чувак видел аварию и остановился, чтобы мне помочь. Полицейские, зная, что они здесь затем, чтобы перехватить любого, кто будет преследовать меня с намерением причинить мне вред, обнаружив человека, открывающего дверцу моей машины, предположили самое худшее. Они повалили доброго самаритянина на землю животом вниз, надели на него наручники и потащили в участок, где его допрашивали так дотошно и так долго, что можно не сомневаться: он никогда больше не совершит доброго поступка. Мужчина сказал, что видел, как «Импала» без предупреждения свернула с дороги и врезалась в перила моста. Никто, кроме него, не остановился, поклялся он; несколько машин пронеслись мимо, даже не сбавив скорости. Той ночью, остановившись, он, вероятно, спас мне жизнь. Скорее всего, мне этого никогда не узнать. Но я представила себе, как убийца проехал мимо места происшествия, в ярости при виде нежданного спасителя, которого он не предвидел. Криминалистическая лаборатория пришла к выводу, что мое левое переднее колесо было намеренно повреждено. Однако я не удивилась тому, что они не обнаружили никаких вещественных доказательств, кроме отметин, говорящих о том, что злоумышленник был вооружен инструментом, который не соответствовал гайкам на моем колесе. Никаких следов ДНК. Никаких отпечатков пальцев. Теперь мы знали: в то время как площадки для почасовой парковки в аэропорту находятся под постоянным наблюдением, камеры на долгосрочной парковке установлены только в стратегических зонах – входе, выходе, лифте и лестнице. Камеры на въезде и выезде направлены в две стороны – на водителя и вниз, чтобы фиксировать заднюю часть автомобиля и номерные знаки. Все эти записи будут тщательно изучены. Однако имелись десятки других способов попасть в Хартсфилд-Джексон и выехать из него. Аэроэкспрессы приходили прямо в аэропорт, и, разумеется, еще были такси и маршрутные автобусы. Но мы надеялись на что-то другое. По словам Раузера, внутри терминалы аэропорта похожи на казино в Вегасе. Спрятаться просто негде. Записи с нескольких камер и точек в аэропорту и за его пределами находились в полицейском управлении, и Раузер поручил паре копов просмотреть их, следуя по моему маршруту от ворот и до выхода, изучить снующие вокруг меня толпы. И доложить Раузеру обо всем, что представляло хоть какой-то интерес. Я подумала о грудах почты, что будут ждать в моем офисе, о голосовых сообщениях. Я так и не доставила законным владельцам кассеты, которые конфисковала у Роя Эчеверриа в Денвере. Мне не хотелось делать вид, будто я попала в автомобильную аварию. Подкупить Нила, чтобы тот заправил полы рубашки и доставил кассеты, показалось мне хорошей идеей. Старый добрый шоколадный торт из «Южных сладостей» обычно помогал его уломать. – Эй, ты, – сказал позади меня Раузер. Я резко отвернулась от заметок на стене моей больничной палаты. – Давай присядем и поговорим минутку, прежде чем я отвезу тебя домой, хорошо?