– Ага. Вечно думаешь об остальных. И возможно, Хилари спустится сюда и устроит мне выволочку. – Крутые парни. Цены вам нет. Вот почему вы всегда на Си-эн-эн, не так ли? Раузер какое-то время молчал. – Это была несусветная глупость, Кей. Боже… Не делай этого больше. Я не могу защитить тебя, когда ты выкидываешь такие коленца. – Мне не требуется защита, – напомнила я ему, но мое сердце по-прежнему делало как минимум сто восемьдесят пять ударов в минуту. – Погоди. У нас возле дверей Чарли дежурят полицейские в форме. Они не закрывают ртов, как я и думал. Он говорит им, что все в порядке, и отсылает их прочь. Прикидывается, что не дружит с головой. – Я услышала, как он закурил сигарету. – Ладно, выкладывай, что у тебя есть. – Видишь ли, я знала, что ты захочешь, чтобы я пошла туда. – Я улыбнулась и, чувствуя себя уже спокойнее, вырулила обратно на дорогу. Раузер никогда не был педантом, действующим строго по правилам, но он был хорошим и честным копом. Меня эти ограничения не касались. Больше нет. У частного сектора есть свои преимущества. Я рассказала ему про таунхаус Чарли, о газетных вырезках, особенно о той, что лежала у меня в кармане. Разумеется, мы не могли ею воспользоваться. Раузер даже не мог заказать анализ ДНК, не объяснив, как она попала к нему. – Послушай, – сказал он, когда я закончила. – Мне нужно, чтобы ты выдвинула обвинения, чтобы мы могли взять его и немного встряхнуть. – Выдвинуть обвинения в чем? – Нападение, побои на сексуальной почве, попытка изнасилования. Я ничего не ответила. – Разве это не тот самый вид мошенничества, о котором ты говорила? – спросил Раузер. – Двойной образ жизни, сплошная ложь под слоями притворства. И тогда все встает на свои места – авария, розы… Ты подаешь иск, Доббс хочет, чтобы его допросили, а шеф ничего не может возразить по поводу твоего присутствия, так как именно ты подашь жалобу. Ты видела, как он двигался? Раузера явно несло. Я даже по телефону чувствовала его энергию. – Этот чувак выздоровел, Кей. Он оправился от аварии, но продолжил притворяться больным. – Раузер помолчал. – Ты не думаешь, что это он. – Это был не вопрос. – Я пока не знаю, кто он такой, – тихо ответила я. – Разумно, – сказал Раузер, но в его голосе слышалось напряжение. Мне уже доводилось слышать этот голос. Раузер, когда он пытается не взорваться. В данный момент предостережения ему не требовались. Он явно ждал, что я разделю с ним его волнение. Еще бы, ведь у нас наконец появился подозреваемый! – Но ты ведь согласна, что мы должны выяснить, кто он такой на самом деле? – Да. – Послушай, я понимаю, что тебе нравится этот парень. Нам всем нравился Чарли. Жалкий безобидный Чарли, верно? Не потому ли ему открывают дверь? Это началось как озноб, как дрожь, затем стало электрическим разрядом. Она открыла дверь и улыбнулась. Глава 24 Когда мы прибыли в восточную мэрию, система кондиционирования воздуха не работала уже пару часов. На третьем этаже стояла жарища, как на кухне ресторана. Задействовав свои таланты ищейки, Раузер обнаружил в чулане парой этажей ниже напольный вентилятор и утащил его, прежде чем на него успел наложить руки кто-то другой. Вентилятор был металлический, ржавый, он скрипел при каждом полном обороте и шелестел бумагами, которые Раузер придавил к столу пепельницей в комнате наблюдения, где за односторонним зеркальным стеклом я ждала с ним и детективами Энди Балаки и Бритом Уильямсом. Раузер считал наличие вентилятора в комнате для допросов излишеством. Ему нравилось, когда там жарко. Он даже летом не прочь включить отопление, чтобы никому не было слишком комфортно. Мы воспользовались комнатой наблюдения № 3. Центральная часть стены была превращена в одностороннее зеркало, но, если не считать этого дополнения, она выглядела как и большинство облезлых старых офисов в здании. Окна вдоль задней стены пропускали свет и выходили на Норт-авеню. Стены были блевотно-зеленого цвета с заплесневелой зеленой филенкой. Краска отслаивалась, стоило хоть чуть-чуть прикоснуться к ней. У нас на длинном столе были три монитора, на тот случай если мы решим смотреть допрос таким образом. Видео было также доступно в кабинках у детективов, где у них имелся выбор, за какой из комнат вести наблюдение – 1-й, 2-й или 3-й. Раузер нервно расхаживал взад-вперед, ожидая, когда приведут Чарли. – Где наш всемирно известный профайлер? – спросил детектив Брит Уильямс, потянувшись за чашкой кофе. – Пытается припарковать где-нибудь своего белого коня, – с ухмылкой сказал Балаки. – По идее, он должен быть здесь. – Раузер посмотрел на часы и бросил взгляд на меня. – Но, похоже, он чувствовал себя довольно паршиво. – Я не буду возражать, если он просто останется в своем милом гостиничном номере, потому что если б мудаки могли летать, Доббс был бы семьсот шестьдесят седьмым «Боингом», – парировал Уильямс, сражаясь со старыми окнами. Те явно одерживали победу. – И давно эти сволочи закрыты? Лет сто? – Его белая рубашка прилипла к спине. Он нажимал на окна, постукивал по краям, водил по ним руками, пытался с силой повернуть рукоятку. В углу одного из окон его пальцы нащупали массивный комок липкой паутины, и Уильямс громко выругался и попытался найти, чем бы их вытереть. – Эй, Эйнштейн, – сказал Балаки. – Та штука внизу, что похожа на локоть, это замок. Подними ее вверх, и окно откроется. Уильямс снова выругался, поднял замок и повернул ручку. Окно разделилось на три части и открылось на улицу. Внутрь ворвался горячий ветер, и наши носовые пазухи наполнил химический воздух Атланты. Мои глаза засаднило. Внизу, на Норт-авеню, солнце безжалостно обрушивалось на море автомобилей, ползущих сквозь полуденный зной, отчего казалось, будто улица мерцает и подрагивает, как вода. Это выглядело фальшиво. Балаки подошел, засунув руки в карманы, и немного постоял, глядя вместе со мной вниз. – Видишь клинику диализа через улицу? Вчера я заметил парня, который мочился на парковке. Что-то в этом мне не понравилось, ты знаешь? Открыв все окна вдоль западной стены, Брит Уильямс пододвинул стул к столу и сел лицом к стеклу. На его очень черной коже блестел пот. Он закатал рукава рубашки и расстегнул воротничок. В столь небрежном виде я еще ни разу его не видела. Он положил перед собой блокнот, достал из кармана рубашки ручку и несколько раз щелкнул ею большим пальцем. Раузер продолжал расхаживать взад-вперед. Дверь комнаты для допросов открылась, и внутрь, в сопровождении полицейского в форме, вошел Чарли. Мы с Балаки вернулись на свои места. Вокруг правого глаза Чарли расцвел огромный синяк, нос все еще был крест-накрест заклеен медицинским пластырем. – Че-е-ерт! – протяжно пропел Балаки, как истинный уроженец Южной Джорджии. – Выбила из него все дерьмо, верно, Стрит? К Чарли вернулась его кривая полуулыбка. А также этот странный наклон головы и чуть повернутые внутрь колени – все то, что мгновенно наводило вас на мысль о том, что с ним что-то не так. Это был Чарли, к которому я привыкла и которого даже любила. Если он играл прямо сейчас, если играл последние пару лет, то он был чертовски хороший актер. Чарли арестовали в шесть пятнадцать утра. Полицейские постучали в его дверь, зачитали обвинение – нападение с целью изнасилования. Потом ему зачитали правило Миранды [16] и увезли в участок. Раузер стремился, чтобы это произошло как можно раньше, – он не хотел, чтобы Чарли выспался. Адвокат Рикки Стиклер утверждал во время судебного разбирательства, что Чарли не собирался никуда убегать, что у него не было даже водительских прав или кредитной карты и что он находился под наблюдением врача. Помощник окружного прокурора возразил, что Чарли в прошлом уже совершал насилие в отношении женщин, а также был фигурантом других преступлений и потому должен быть взят под стражу, на что судья заявил, что нет ни достаточных доказательств, ни вероятной причины для содержания подозреваемого под стражей, и что старые закрытые дела из других штатов не являются веским поводом, и, пока у Чарли нет абсолютно никаких контактов с предполагаемой жертвой – со мной, – он рассмотрит вопрос об его освобождении под залог. Если Чарли согласится на допрос, залог составит пятьдесят тысяч долларов. Рикки Стиклер с важным видом ввалился в комнату для допросов, сел рядом с Чарли и похлопал его по руке. – Ты скоро уйдешь отсюда, Чарли. Документы уже оформляются. Сидевший рядом со мной Уильямс скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и кивнул в сторону одностороннего зеркала и адвоката Чарли. – Юридическая контора с большими деньгами. Дороговато для велокурьера. Несколько минут мы наблюдали за обоими мужчинами по другую сторону стекла. Стиклер ослабил галстук и снял пиджак. Духотища в комнате возымела свое действие. Под пиджаком его бледно-голубая рубашка была влажной от пота и помятой. Раузер посмотрел на часы, набрал в телефоне несколько цифр и стал ждать. – Где, черт возьми, наша новая суперзвезда? Ублюдок даже не отвечает на звонки… Уильямс, ты пойдешь со мной. Мы не можем ждать. – Он заткнул полы рубашки за ремень и осклабился. – Как я вам? – Просто шик, лейтенант, – сказал Балаки, и все захихикали. Полицейский юмор. Я не всегда его понимаю. Я увидела, как в комнату для допросов вошел Уильямс, затем Раузер. Комната была унылой и голой, лишь стол, четыре стула, пара старых регистраторов вентиляции и кондиционирования воздуха на стенах. Никаких окон. Раузер сел напротив Рикки Стиклера и Чарли и бросил на стол папку из плотного картона. Уильямс сел в конце стола. – Извините за жару, ребята. Старые здания, как вы понимаете. Может, водички или чего-нибудь еще? – Раузер подождал ответа – тот последовал от Стиклера: «Нет, спасибо», – затем на миг посмотрел на Чарли и улыбнулся. Я видела, как в уголках его глаз собрались морщинки. – Чарли, дружище, что, черт возьми, стряслось? Ты упал с велосипеда или что? На тебе живого места нет, приятель. – Я знаю, что ты злишься, – сказал Чарли Раузеру. Знакомая невнятица вернулась. Едва заметная, как будто кто-то выпил лишний стакан вина. – Извини, честное слово, мне стыдно. Я люблю ее. Я не нарочно. Раузер взял папку, открыл ее и притворился, будто читает. – Здесь написано, что ты проделывал нечто подобное уже три раза, Чарли. Тогда это тоже было не нарочно? – Лейтенант, – встрял Стиклер. Это был симпатичный парень лет тридцати, с рыжеватыми волосами. – Мой клиент уже много раз проходил обследование. У нас есть томограммы мозга, показывающие повреждения, полученные в далеком прошлом. Он принимает около двадцати антипсихотических препаратов. Он отказался от лекарств. Он совсем неагрессивный. Верно я говорю, Чарли? Чарли покачал головой. – Нет. Я хороший парень. – Чарли, тебя иногда по-настоящему охватывает злость? Когда тебе хочется что-нибудь разорвать, или даже кого-нибудь? – гнул свою линию Раузер. – Не отвечай, – приказал Стиклер. – Ага-а-а, – сказал Чарли, растягивая слово, прямо как Дастин Хоффман в «Человеке дождя». – Иногда я реально злюсь. – Черт, – пробормотал Балаки. Он сел рядом со мной на стул, который освободил Уильямс. – Он вообще никак не пытается себя выгородить. «Я реально злюсь». Будет трудно заставить присяжных поверить, что с его головой он может предстать перед судом. – Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал, Чарли? – спросил Раузер. – Нет, сэр, мистер Мэн. – Тот яростно замотал головой. – То есть ты только насилуешь? Стиклер поднял руку и повысил голос: – Не отвечай на этот вопрос. Лейтенант… Его прервал Уильямс, впервые подав голос: – Ваш клиент фигурирует в расследовании убийства, советник, и у нас было соглашение. Вы должны посоветовать ему ответить, или же мы снова заберем его завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, пока не получим разъяснений. Вам это понятно?