KNIFEРLAY.COM Блоги вашего онлайн-сообщества для взрослых Edge Fetish & Knife Play > По ту сторону лезвия, Фантазии юзера BladeDriver, название поста > Воспоминания На самом деле это не очень весело. На самом деле, как только вы прицеливаетесь, это даже немного разочаровывает. Все происходит слишком быстро – пиф-паф, и кончено. Не то что нож, когда вы видите все, каждый надрез, каждую каплю жидкости, вытекающей из умирающего; то, как боль стягивает кожу, когда каждая мимическая морщинка гипертрофирована, как будто нарисована. Пиф-паф. Это так… безлично. Я видел, как у него подогнулись колени. Я видел ее страдания. Ладно, по крайней мере, ей было больно. Сколь коротки ни были ее страдания, по крайней мере, их можно всегда с удовольствием вспомнить. Скоро это станет тем, что у меня есть, просто воспоминаниями. Видео будут удалены, и все мои прекрасные фотографии, все эти триумфальные моменты тоже скоро исчезнут. Мне жаль с ними расставаться, правда. Но пора. Я знаю каждую картинку наизусть, дорожу каждым моментом, запечатленным на них, каждым звуком, каждым запахом. Сегодня вечером я брошу свои снимки в огонь и буду смотреть, как они желтеют, как загибаются их уголки, как чернеет и воспламеняется их середина. Вообще-то это очень приятно. Никогда не позволяйте этому ускользнуть… первый зажженный в году камин, осенние листья, первая снежинка… маленькие радости. Жизнь проносится слишком быстро. * * * «Быстрее, чем ты думаешь, сукин ты сын», – подумала я и стала искать способ прокомментировать этот блог и прочесть на сайте некоторые подробности. Чтобы оставить комментарий, пришлось зарегистрироваться. Я оставила сообщение под последним постом пользователя BladeDriver: Я не успокоюсь, пока не найду тебя. К.С. Я волновалась за всех, кто был мне близок, – за Нила, моих родителей, моего брата, даже Дайану. Я надеялась, что такой вызов заставит убийцу сосредоточиться исключительно на мне. И без того было слишком много побочного ущерба. Я по электронной почте отправила на телефон лейтенанту Бриту Уильямсу ссылку с объяснением. Нил нашел этот блог, Брит. Это Уишбоун, я в этом уверена. Проверьте даты. По крайней мере, одна запись была сделана после ареста Чарли. Я вышла из дома Раузера и, заперев дверь, вспомнила, как миллион раз выходила с ним из этого дома, смеясь или споря о чем-то. Мы так долго были хорошими друзьями, отчего казалось, что мы с ним вечно то смеялись, то спорили. Я забралась в «Импалу» и покатила по Пичтри в сторону Пьемонтской больницы. Мне так жутко хотелось выпить, что у меня сводило зубы до самых «восьмерок». Я все время думала про нож в доме Чарли, который полиция нашла у него под матрасом. Первый обыск ничего не дал, а второй обнаружил окровавленный нож? Что-то тут было не так. Боже, почему я не прислушалась к своим инстинктам? Уишбоун знал, что Чарли – наш главный подозреваемый. Полиция Атланты из кожи вон лезла, стараясь обнародовать это. Они даже организовали утечку его фотографии. Воспользовался ли этим Уишбоун, подставил ли Чарли, чтобы сбить полицию со следа? Чарли в любом случае бандит. Отправить его за решетку, получить передышку, отдохнуть, заняться планами – и вновь начать убивать. Неужели Уишбоун и вправду не поленился и нарочно подложил зазубренный рыбацкий нож, унесший столько жизней? Или же просто оставил его там, где его наверняка подобрал бы Чарли? Игра для этого типа убийцы была всем, более соблазнительной и азартной, нежели примитивные порывы жестокого серийного преступника. Играть, уклоняться, дразнить тех, кто пытался его остановить… Это был крючок. Это было единственной причиной убийства Доббса, выстрела в Раузера. Потеха. Щекотка нервов. И не важно, кто стоял на пути. Убийцу больше не интересовал конкретный тип жертвы, кто-то, кто что-то там символизировал. Он мог оставаться невидимым. Чарли Рэмси прекрасно исполнял роль козла отпущения. Уишбоуну не было нужды всплывать на поверхность и пытаться убить Раузера. И все же он был где-то поблизости, с такой силой движимый своим ненасытным эго, что не мог оставаться в тени… На светофоре, на перекрестке Четырнадцатой улицы и Пичтри, у меня зазвонил телефон. – Ты в порядке, Кей? – Это была Дайана. – Надеюсь, ты бережешь себя? Что я могу для тебя сделать? – Я в порядке. Правда. Я возвращаюсь в больницу. Думаю, Раузеру становится лучше. – О Раузере заботятся врачи. А ты должна позаботиться о себе, – настаивала она тихо, но твердо. Я молчала. – Мы все соскучились по тебе здесь. Может, тебе не стоит так много времени проводить в больнице, как ты считаешь? Отвлекись. Маргарет говорит, что у нас для тебя есть куча работы. И я так скучаю по тебе… Мой телефон звякнул, сообщая мне, что у меня есть непрочитанная электронная почта. – Ладно, мне пора. Не волнуйся, Дайана, со мной все в порядке. Честное слово. Я позвоню тебе, если ты мне понадобишься, хорошо? Люблю тебя. Я проехала светофор и остановилась в зоне высадки пассажиров перед Колониал-сквер. Брит Уильямс прислал электронное письмо, в котором говорилось, что полицейское управление связалось с фетиш-сайтом, публикующим блог пользователя BladeDriver. Они запросили все данные об этом пользователе, включая имя и пароли, адреса, номера телефонов, но чтобы все это получить, потребуется повестка в суд, а это займет время. Уильямс согласился с тем, что блог был посвящен убийствам Уишбоуна, но не согласился с тем, что у нас есть доказательства того, что это писал сам Уишбоун. Любой, кто внимательно следил за ходом расследования, мог сочинить эту небылицу и опубликовать ее. Тот факт, что стиль и интонация были практически идентичны письмам Уишбоуна, которые получили мы с Раузером, Брит не был готов принять в качестве довода. В конце концов, письма были опубликованы в прессе, и им мог подражать любой. Он сообщил шефу про блог, в котором в ночь, когда стреляли в Раузера, была сделана запись, достаточно подозрительная, чтобы повлечь расследование. Но, как сказал мне Уильямс, в расплывчатых бреднях этого блогера не было ничего, что связывало бы покушение на убийство Аарона Раузера с Уишбоуном. По его мнению, Уишбоун пойман, находится под стражей и нейтрализован. Стрельбу в парке мог открыть любой бандюган, у которого были личные счеты с Раузером или, возможно, с кем-то видным в правоохранительных органах. Я перевела дыхание и поняла, что дрожу. Воздух был свежим, но все еще слишком теплым, чтобы содрать с нас зимнюю одежду; листья на деревьях не опали и, вероятно, будут висеть до Рождества. Череда японских кленов на Пятнадцатой улице уже стала вишнево-красной. Колониал-сквер и Музей искусств Хай с ног до головы были украшены к празднику. Национальное радио передавало речь президента о реформе здравоохранения. Группа людей стояла в очереди в соседний ресторан. Жизнь шла своим чередом, не останавливаясь, несмотря на чью-то душевную боль или трагедию. Я чувствовала себя вне всего этого. Боль способна сделать с вами такое. Полное самопоглощение. Я была зла на Уильямса. Он подвел меня. Я ответила на его письмо. Полная хрень, Брит. Как бы поступил Раузер, окажись на больничной койке ты? Чего бы это ни стоило, независимо от того, что сказал шеф, вот что он сделал бы. Мой телефон звякнул через пару секунд после того, как я нажала «Отправить», – оповещение о новом сообщении, с неизвестного адреса. Приятно получить от тебя весточку, Кей. Пожалуйста, отдохни, моя дорогая девочка. Какой скучной была бы жизнь, если б кто-то не бросал мне вызов? У. Сообщение, которое я разместила в блоге BladeDriver, очевидно, было доставлено. Я посидела минуту, пытаясь взять себя в руки, прежде чем вернуться в больницу. Я скучала по Раузеру. Мне хотелось еще раз поговорить с ним об этом. Хотелось услышать его голос, когда он дразнил меня за мою одержимость. Я не успокоюсь, пока не найду тебя. Я понюхала лосьон после бритья, который нашла в его ванной, мускусный и спокойный, не слишком приторный. Этот запах вернул меня в те моменты, когда он забирался в мою машину или я забиралась в его, когда он приходил на ужин или посмотреть телевизор, и от него пахло именно так. Я также захватила его бритву и крем для бритья. Я остановилась у сестринского поста, чтобы поздороваться. Затем еще один привет полицейскому в форме у двери палаты Раузера. Департамент полиции Атланты охранял ее круглосуточно. У меня вошло в привычку приходить поздно, стараясь не мешать, когда дети были с Раузером. Его бывшая жена приехала на день, и мы понятия не имели, что сказать друг другу. Раузер лежал в постели точно так же, что и прошлой ночью, и позапрошлой, и всеми предыдущими ночами, вот уже две недели. С закрытыми глазами. Свежие повязки на голове, синее больничное одеяло, натянутое до подбородка. Сегодня вечером его дыхание показалось мне сильным, что не всегда было так. В первую пару дней оно был таким слабым и разряженным, как зимний воздух. Я нашла медицинский лоток, наполнила его горячей водой, смягчила ею его густую щетину и нанесла на нее крем для бритья. Очень осторожно провела бритвой по его далеко не идеальному лицу. «Я устала видеть тебя таким затрапезным, словно бродяга», – сказала я ему и прошептала, что мне страшно, после чего теплым полотенцем вытерла с его лица остатки крема для бритья, испуганная и злая-презлая. Вернись ко мне. Глава 37 Я проснулась около четырех утра и обнаружила в комнате медсестру. Она улыбнулась и извинилась за то, что разбудила меня. Ей нужно взять у Раузера анализы, проверить аминокислоты, глюкозу и электролиты, которые текли через катетер прямо в одну из толстых подключичных вен, что извивались в сложном лабиринте мышц и кровеносных сосудов, доставляя его организму достаточно питания, чтобы поддерживать в нем жизнь. Когда она разбудила меня, я спала рядом с ним: вжавшись в кровать с одной стороны, прижавшись головой к его груди, положив руку ему на живот. Прежде чем встать, я прислушалась к его дыханию. Я кивнула, поздоровалась с дежурным копом за дверью, затем побрела к лифту и спустилась вниз, чтобы вдохнуть свежего воздуха, пусть даже на скамейке под резким, флуоресцентным светом у входа в отделение экстренной помощи. Пока я шла по главному вестибюлю, играла рождественская музыка. «С праздниками, – подумала я. – Счастливыми, мать их, праздниками». Что я делала, когда позвонил Нил? Я была близка к чему-то, пока блог не сбил меня с пути. Что это было? Ага, Университет штата Флорида, здание факультета криминалистики и его близость к корпусу факультета изящных искусств. Первая жертва. Но была ли Энн первой жертвой? Я уже начинала думать, что нет. Если убийца совершил свое первое убийство в шестнадцать лет, как он хвастался в блоге, то где они познакомились? Я проверила карман джинсов, чтобы убедиться, что ключи от машины при мне. Вся эта груда материалов об убийстве Чемберс все еще была в машине. Почему бы не выпить приличного кофе и не просмотреть их еще разок? В больнице был киоск «Старбакса». «Пятьбакса», – снова подумала я и улыбнулась, хотя мне было больно вспоминать его шутки и смех, то, как он дразнил меня, его сердитый, хмурый вид, когда он сидел, склонившись над документами по делу Уишбоуна. Больничное кафе было почти пустым – не было еще и пяти утра. Я отнесла свой двойной латте с обезжиренным молоком к столу, где разложила фотоальбомы Энн Чемберс, ее письма родителям, ежегодники – все, что дали мне ее мать и Мэри Дейли из Университета штата Флорида, – склонилась над картой кампуса и вновь задумалась, был ли кампус тем местом, где Энн Чемберс впервые встретила своего убийцу? Я столько раз листала ежегодник, но ничто не бросилось мне в глаза. Возможно, пришло время начать проверять каждое имя в этом кампусе в течение последнего года жизни Энн. Я представила себе, как она выходит из здания факультета изящных искусств и ее замечает убийца. Что было в ней такого, что разбудило в нем жестокость? Он преследовал ее? Они познакомились, подружились? Я снова вспомнила Старую Эмму, которая сказала мне, что Энн с кем-то встречалась. Может, это был не он. Может, она отвергла его ухаживания. Студент? Преподаватель? Или же ни тот, ни другой? Я ощутила всплеск досады. В кафе ввалился интерн в бледно-зеленой форме и бахилах, выглядевший так, словно не спал целый месяц. Он заплатил кассиру за маффин и кофе, но как только зазвонил его телефон, торопливо ушел, оставив несъеденный завтрак на столе. Я отправила Нилу электронное письмо с вопросом, не может ли он раздобыть информацию о зачислениях в университет, а затем вернулась к ежегоднику Колледжа криминологии и уголовного правосудия. На этот раз я записала имена на каждой странице, одно за другим. Это вынуждало меня сосредоточиться на каждом отдельном человеке, а не на групповых фотографиях, дурацких шутливых снимках на вечеринках и в клубах, и не позволяло мне кого-то упустить. Почти в половине седьмого, когда в окна начал проникать первый свет, а второй латте разъедал мой пустой желудок, мысли стали уноситься к Раузеру, лежащему в постели там, наверху. Я легко могла представить его. Для этого было достаточно просто закрыть глаза: я видела каждую черточку на его суровом лице, каждое движение его губ. Его руки, его запахи и звуки, пищу, которую он любил и презирал. За эти годы я запомнила его и знала наизусть. Но вся моя воля была бессильна заставить его выздороветь. Я вернулась к составлению списка имен. Затем один из снимков как будто соскочил со страницы и ударил меня по лицу. Я пригляделась. Это было групповое фото двенадцати докторантов, которые, согласно подписи, сотрудничали с преподавателями и получили признание за исследования в области уголовного правосудия и поведения. Исследование называлось «Биосоциальные истоки антисоциального поведения». Боже праведный, неужели я что-то нашла? В моем усталом мозгу пронесся поток мыслей, разъедающих и бессвязных. Я смотрела на фотографию и думала о кампусе, кизиловых деревьях, пальмах и виргинских дубах. Где-то здесь Энн Чемберс встретила человека, который впоследствии избил ее до неузнаваемости бронзовой настольной лампой, а затем отрезал ей клитор и соски. Все это время я подозревала, что все это началось там, это взращивание и кормление монстра. Гнев, который Энн Чемберс испытала на себе во время их последней встречи, казался личным. Отрезать ей соски – это был способ сказать: «Я ненавижу тебя, мамочка». Энн символизировала Мать, которая по некоей причине была ненавидима. Теперь мой разум легко порхал, вспоминая многие вещи; фрагменты складывались воедино и картина начинала обретать целостность. Наконец-то родилось нечто, обладающее плотностью и формой, нечто большее, чем просто теория. Я ввела в поисковик название и начала читать, быстро переходя по каждой ссылке, пока не нашла предысторию. Странная одержимость гражданским правом, превращением истцов в жертв; все это было там. У меня пересохло в горле. Уишбоун все это время прятался у всех на виду. «Мужчина из Флориды осужден за жестокое убийство жены». Я искала детали места преступления. Ничего, кроме краткого описания в газетной статье, где жирным шрифтом говорилось, что жертве было нанесено несколько ударов рыбацким ножом. Отец Уишбоуна убил свою жену? Следовал ли Уишбоун примеру отца-убийцы, подражая ему? Или отец просто взял вину на себя, чтобы защитить сына, обнаружившего в себе страсть к убийству? Неужели я права? Неужели все началось с матери? Было ли это то самое убийство, что было описано в блоге, то, которое в шестнадцать лет ничуть не повлияло на успеваемость убийцы в школе? Я ошиблась в одном. Энн Чемберс была не первой жертвой Уишбоуна. Возможно, мы никогда не узнаем, сколько их было до нее. Отец Уишбоуна умер во Флориде, на раскаленном электрическом стуле после долгих лет, проведенных в камере смертников. Там была статья о женщине, которую он убил. Она была своего рода знаменитостью южной арт-сцены. «Местная художница отдает долг сообществу», – гласил заголовок. Я пробежала статью глазами, пока не нашла ее фото. От сходства с Энн Чемберс, студенткой и художницей, у меня тотчас перехватило дыхание. Я буквально увидела это наяву. Энн Чемберс выходит однажды из здания факультета Изящных искусств, юная, жизнерадостная и такая наивная – художница, как и убитая мать. Сходство с ней настолько поразительное, что в мозгу начинающего убийцы вспыхивает огненная буря. Мои глаза впитывали каждую деталь групповой фотографии в ежегоднике. Уишбоун. Во мне нарастало жуткое жжение, словно я глотала лаву. Она разливалась по моей крови, мое лицо горело огнем. У меня чесались кулаки, во мне кипела лютая ненависть. Я думала о Раузере, о той ночи в парке, о его объятиях. И чувствовала себя злее и беспомощнее, чем когда-либо в моей жизни, даже в те дни, когда я бывала слишком пьяна, чтобы вылезти из пижамы. Этот монстр отнял у меня слишком многое. Слишком многое отнял у Раузера. Я потянулась за телефоном и позвонила. – Кей, послушай. – Голос Брита Уильямса звучал мягко, почти нежно. – Все мы хотим выяснить, кто сделал это с нашим лейтенантом, но пытаться вновь открыть дело Уишбоуна… Сейчас нам нужно двигаться вперед. Если ты хочешь помочь, помоги нам сделать это. – В тюрьме сидит не тот парень, Брит. – В этом-то все дело. С тех пор как Чарли Рэмси взяли за задницу, у нас не было ни одного убийства с таким почерком. Так что одного текстового сообщения мало, если мы хотим, чтобы это дело сдвинулось с места. Ты всегда зациклена на вещдоках, Кей. Дай мне их, и я посмотрю, что я могу сделать. Но когда я пойду к шефу, у меня в руке должно быть нечто большее, чем мой член. Я была готова прибить его с досады и отчаяния. Но, разочарованная, все же подавила в себе желание выплеснуть на него свой гнев. – Я знаю, что ты любишь его, – добавил Брит, и, к моей великой досаде, я почувствовала, как к моим глазам подкатились слезы. – И вы все тоже его любите, – сказала я. – Он доверяет мне, Брит. Он всегда доверял моему внутреннему голосу… Ты это знаешь. И тоже должен мне доверять. Послушай, даже если ты считаешь, что я совсем рехнулась, пожалуйста, сделай мне одолжение, потому что Раузер сделал бы. Достань для меня отчеты с места этого убийства во Флориде. Мне нужны подробности. Это все, о чем я прошу. Я могу поручить это Нилу, но будет быстрее и надежнее, если с тамошней полицией свяжешься ты. По идее, это в юрисдикции полиции Таллахасси. Снова молчание, а затем: – Какого черта? Мне что, больше нечем заняться? Я поднялась наверх, снова проверила, как там Раузер, и холодным утром, кутаясь в пальто и сдувая со стаканчика кофе клубы пара, стала ждать на скамейке в больничном саду. Опавшие листья огненного клена прилипли к росистой земле. Девять тридцать утра. Я в третий раз проверила свой телефон. Включен. Максимальная громкость. Пропущенных звонков нет. Наконец, когда я была готова швырнуть его на землю и растоптать, он зазвонил. – Ты хотя бы представляешь, скольких трудов стоило получить архивное дело из Флориды? – спросил Уильямс. – Можешь встретиться со мной в двенадцать тридцать?