Ему потребовалось минут двадцать, чтобы спуститься по пологому склону правого ответвления тропы и увидеть на самом ее краю сложенную красную палатку. Чуть правее от нее находился пруд с плавающими в нем утками. Вдалеке Бен заметил, как тропа огромными кольцами завивается вверх по еще одной горе (опять?), пересекая несколько естественных сводов, и уходит к высокому черному замку. Солнце уже садилось, и в лиловых сумерках фасад замка выглядел угрожающе: сплошные острые шпили и узкие арки, словно он был построен из клыков. Внезапно Бен услышал со стороны замка пронзительный визг, словно кого-то пытали. Он поднял глаза и увидел крылья огромного, страшного чудища, раскрывшиеся на вершине одной из жутких зубчатых башенок. Было слишком далеко, чтобы разглядеть морду или тело чудища. Он увидел лишь дьявольские черные крылья размахом больше дома. Они замахали вверх-вниз, поднимая за собой тугой ветер. Вскоре чудище, державшее в лапах что-то большое, скрылось за замком. Бену тотчас захотелось где-то укрыться. Он быстро поставил палатку и расстегнул вход. Едва нырнув за полог, Бен обнаружил, что оказался в библиотеке с высоченными, метров в шесть, потолками. На потемневших дубовых полках выстроились тысячи томов в кожаных переплетах. В углу располагался небольшой письменный стол с лампой с абажуром из дымчатого стекла, золоченым письменным прибором и стопкой писчей бумаги, аккуратно лежавшей на зеленом сукне стола. Рядом со столом стояла широкая кровать с витыми ножками, застеленная белым пуховым одеялом. Одеяло было толстое и пышное, словно свежевзбитое суфле. Все помещение очень походило на библиотеку какого-нибудь нувориша конца девятнадцатого века. Бен чувствовал запах клея от старинных фолиантов. Бен подошел к столу и схватил из стопки желтоватый лист бумаги. Почерк у него был просто ужасный. Дома благодарственные письма всегда писала Тереза, потому что все написанное его рукой походило на требования выкупа. Однако, насколько он мог судить, в библиотеке не было ни лэптопов, ни планшетов. Бен взял из письменного прибора ручку и начал писать как можно разборчивее: Дорогая Тереза! Не знаю, получила ли ты мою последнюю записку, но все, что я могу тебе сказать, – это то, что я оказался в заключении и, возможно, останусь там очень надолго. Я не совсем представляю, как объяснить случившееся. Бен остановился и взглянул на черновик. Что бы ты подумала, если бы получила вот такое послание? Ты бы решила, что твой муж сбежал. Он швырнул ручку об стену. Потом пошел и поднял ее. Бен часто поступал так с неодушевленными предметами: бросал их, пинал, а потом пытался в некоем роде загладить вину, чиня их или же поднимая и аккуратно водворяя на место. Он был серийным крушителем предметов. Дорогая Тереза! Ты не получишь это письмо, но я все равно напишу его тебе ради сохранения собственного рассудка, потому что произошло нечто ужасное. Просто знай и верь, что я люблю тебя. Весь этот ужас, что разлучает нас, может продолжить держать нас в разлуке очень долго. Я знаю, в глубине души ты веришь, что это произошло не по моей воле. Я не сбежал и не сошел с ума. Тропа, на которой я оказался по чистой случайности, теперь держит меня в заложниках в далекой стране. Но я никогда бы от тебя не отдалился, если бы мог. Никогда. Ни на день. Ни на час. Я вернусь. Оставайся на месте и держись, потому что я обязательно вернусь. Я люблю тебя. Бен. Он залпом осушил бутылочку воды и сунул туда письмо. Когда он вышел из палатки с бутылочкой в руках, пролетавшая мимо ворона выхватила ее у него и тотчас скрылась из виду. Правда? Ворона? Она, наверное, доставляла письма сатане во плоти. Он вернулся в палатку, взял из стопки еще один лист и сверху написал «ДНИ». Затем сделал четырнадцать пометок. Завтра вечером он поставит пятнадцатую. Он сбросил ботинки, носки, штаны и рубашку. Сложив их у кровати, он нырнул под мягкое одеяло, которое поглотило его и, казалось, залечило все раны. Он как будто лежал в опиумном тумане. Очень быстро веки его отяжелели и не осталось ничего, кроме дивной плотной черноты. * * * Он почувствовал, как его толкнули в плечо. – Бен. Бен. Ты не спишь? Это Тони? Тони Уоттс? Именно так Тони Уоттс всегда и говорил, когда ты ночевал у него дома. Вы просто обменивались вопросами «Ты не спишь?» до самой утренней зари и не спали вообще. Но это же было двадцать пять лет назад… Нет, погоди, двадцать… Нет-нет, пять… Нет, погоди-ка, о чем это мы говорили? Сегодня же суббота, так? Мы целую неделю ждали этой ночевки. Бен проснулся в плотно застегнутом красном спальном мешке. На нем были полосатые трусы и вытянувшаяся черная футболка группы «Металлика». Они лежали в подвале. Никакой волшебной палатки с библиотекой. Подвал в доме матери Тони Уоттса. Город Бернсвилль, штат Миннесота. 1990-й. Да, в девяностом году это было. Почти наверняка. Бен ощупал себя. Он был моложе. Мягче. Нет, погоди, ты всегда был таким молодым и мягким. Шрама на лице нет. Но откуда бы появиться шраму у тебя на лице? Он повернулся и увидел Тони с растрепанной черной челкой, лежавшего рядом с ним в своем спальном мешке. – Ты не спишь? – снова спросил он Бена. – Нет, – ответил Бен. – А ты? – Тоже нет. А вот старушка моя спит. Давай-ка я тебе кое-что покажу. Тони встал и стряхнул с себя спальный мешок. Вот так из них вылезали все тринадцатилетние: не расстегивали молнию и не вылезали. Просто вставали и выходили, словно из магазинного пакета выскакивали. Подвал дома миссис Уоттс находился в беспорядке за исключением маленькой гостевой комнаты, которой мальчишки пользовались каждый раз, когда Бен оставался ночевать. Там было все, что нужно: два спальных мешка, кассетный магнитофон (у Тони была лучшая коллекция кассет… Бен обожал открывать коробки и изучать прозрачные пластиковые кассеты, запоминая хронометражи), затрапезный телевизор и игровая приставка «Нинтендо». Миссис Уоттс разрешала им брать туда с собой пиццу, печенье или попкорн, если им хотелось, потому что она была такая классная. Отец Тони все время находился в отъезде, может, даже навсегда. Тони рассказывал, что его отец в командировке на Ближнем Востоке, где разрабатывает новый вид жестянки для кока-колы со специальной вкладкой, мгновенно делающей напиток ледяным, как только откроешь банку. Не нужно никаких холодильников. Бен думал, что это просто потрясающе. За пределами гостевой комнаты находилось типичное подсобное помещение с верстаком и массой инструментов мистера Уоттса, которыми очень долго не пользовались. А еще там в углу стоял автомат для игры в пинбол. Они играли на нем часами, настолько поглощенные игрой, что миссис Уоттс частенько не удосуживалась пожелать им спокойной ночи. Она просто не хотела портить друзьям полное погружение. Но в ту ночь пинбол Тони не интересовал. Он провел Бена по застеленным истертым ковром ступенькам в гостиную, к бару мистера Уоттса. Затем он нагнулся и вытащил оттуда бутылку с прозрачной жидкостью. – Персиковый шнапс, – торжественно объявил он. – Ух ты. – Это еще не все. – Он запустил пуку в недра бара и извлек тонкий пластиковый пакет, раскрыл его и протянул Бену, чтобы тот заглянул внутрь. – Зацени-ка. Петарды и ракеты-шутихи. Прямо-таки целый арсенал. Таким запасом можно машину взорвать. – Рядом с домом их поджигать нельзя, потому что моя старушка проснется, – сказал Тони. – Можно в парк двинуть. – Давай рванем туда. Их тренировочные штаны валялись на полу в гостиной, где они их бросили. Миссис Уоттс слишком устала, чтобы поднять их или заставить мальчишек сделать это. Они быстро оделись и натянули кроссовки (всегда уже завязанные – Бен все время ходил с рваными задниками, потому что надевал кроссовки ударами пяток, пытаясь натянуть их, не возясь со шнурками) и ветровки. – Хочешь взять выпивку? – спросил Тони. Это был важный вопрос. Самый важный вопрос. – Я возьму фейерверки, – ответил Бен. – А ты держи выпивку. – Только не урони их, дубина. Земля, наверное, мокрая. – Не уроню. Клянусь. – Ладно. Тс-с! Они тихонько открыли входную дверь. Домашний кот Уоттсов не поднял никакого шума. Затем они выскочили в кажущийся бесконечным лабиринт улочек Бернсвилля. Это был пригород без изысков. Богатенькие ребятишки здесь не обитали. Этот район предназначался для средненьких белых ребят и тянулся на несколько километров. Можно было идти квартал за кварталом и так и не пересечься с шоссе или широким бульваром. Поздно вечером в этом районе все казалось возможным, особенно когда тебе тринадцать лет. В конце Коббл-драйв находилась средних размеров игровая площадка, отделенная небольшим затоном и деревцами. Этого вполне хватит, чтобы им укрыться. По дороге Тони притормозил у какого-то дома и сорвал с газона несколько цветов. – Вот гляди-ка. Он засунул цветы в почтовый ящик, и они изо всех сил припустили под горку в сторону парка. – Слышь, парень! – прошептал Бен. – Ты что, спятил? – Сам попробуй. Это так прикольно. И Бен попробовал. Прямо у парка он нарвал на газоне цветов и швырнул их на капот припаркованного у дома «БМВ». Оба хихикали без остановки. – Вот это да, чувак, – сказал Тони. – Машину эту теперь как обгадили. – Ну да. В парке Тони открыл бутылку шнапса. – Первым будешь? – Не-а, брат, – отказался Бен. – Твоя выпивка. Тебе и честь. Тони уставился на бутылку. – Не знаю, брат. Моя старушка взбесится, если вдруг заметит. – Да не боись ты. Пей давай! – Ладно! Ладно! Но когда я тебе ее передам, ты много-то не пей. Чтобы моя мамаша не усекла, что там убавилось. – Ты пить-то будешь или нет? Тони сделал глоток и скорчил рожу. – Неплохо! – соврал он. – Во, ты и вправду выпил. Тони протянул бутылку Бену. Тот замешкался. – Давай, брат, – произнес Тони. – Бред какой-то. – А кто теперь боится? Должен выпить. Бен сделал глоток. Как всегда в первый раз, все было не так ужасно. Как-то раз он понюхал водку своего старика и отшатнулся. Но теперь… По крайней мере кто-то постарался придать выпивке какой-то аромат, понимаете? У нее действительно был вкус персиков. Бен почувствовал себя расслабленным и раскованным.