Единственным четким и конкретным объектом оставалась память. Он залез в рюкзак и вытащил оттуда бумагу и ручку, которые увеличились в размерах вместе с рюкзаком и его телом и остались вполне пригодными для использования. Он попытался бегло набросать свою семью, вызвав в памяти фотографию с телефона. Внутренним взором он ясно ее представлял: столик в закусочной, курточку Флоры из лилового флиса, Терезу, смущенно потиравшую обручальное кольцо. Но он не смог все это зарисовать. Художником у них в семье была Тереза. В те немногие часы, которые ей удавалось выкроить, она писала красками удивительные вещи: яркие пейзажи, гнедых лошадей с блестящими мускулистыми телами, безжалостно- ироничные автопортреты. Она знала все о законах света и тени в живописи. Она видела композиции там, где Бен вообще ничего не мог разглядеть. Сам он рисовал, как детсадовец, которого попросили набросать портрет подозреваемого в убийстве. Чем тщательнее он работал карандашом или кистью, тем хуже становился портрет. И тем забавнее. Флора безжалостно высмеяла его последний творческий опыт. Она заглядывала ему через плечо и с характерной для нее прямотой говорила: – Рисовальщик из тебя никакой, пап. Бен рассмеялся. Теперь он мог вызывать подобные воспоминания. Он мог оказаться в доме и грезить о Терезе и детях, превращая эти грезы в реальные остатки прошлого. Эти грезы представляли собой прямую противоположность жизни «до тропы», когда он сидел дома в окружении бесившихся детей и воображал, что рыбачит на речке где-то вдали от дома. Теперь фантазии поменяли направление. Обычные мирские радости представлялись такими далекими и чуждыми. Бен скомкал листок и швырнул его вниз. Прежде чем тот шлепнулся в стоячую кровь, подлетела еще одна ворона (или та же самая?) и подхватила его на лету. Он скомкал еще один лист и бросил в птицу, но промахнулся. Ворота замка манили его. Он вплотную приблизился к большому провалу между концом каменного мостика и узким уступом под воротами и заглянул в застывший внизу ров. Одному богу ведомо, что произойдет, если свалишься в этот водоем, кишащий разнообразными обитателями. Это там обитают Студни? Или те, многоротые? Он наклонился через провал и уперся руками в стену замка. Положение не самое удобное. Если он шагнет прямо на уступ, ему не хватит места, чтобы опустить подъемный мост, не задев своего исполинского тела. Поэтому он уцепился гигантской рукой за верхний край моста, опершись другой рукой о стену, а потом резко рванул мост вниз к своим ногам, выровнявшись на краю проема, когда цепи туго натянулись, а мост, рухнув перед ним на самый краешек дороги, едва не размозжил ему пальцы ног. За мостом находился не каменный входной шлюз, а несколько двустворчатых стеклянных дверей высотой метра два с половиной. Окошки были из дымчатого стекла, так что Бен не смог разглядеть, что же внутри. С двух сторон желтели яркие наклейки с надписью «ОСТОРОЖНО! АВТОМАТИЧЕСКИЕ ДВЕРИ». Выглядели они как двери гостиничные. Бен совсем было собрался ступить на подъемный мост, как вдруг удерживавшие его цепи начали скрипеть и скрежетать. Металлические стержни, крепившие правую цепь к каменной стене замка, вылетели прочь, а сама цепь с оглушительным грохотом рухнула на деревянный мост, превращая дерево в щепы, летевшие вниз, в кровавый ров. Вскоре мост начал разваливаться на части, тяжелые обломки дубовых бревен валились прямо на стаю лиловых лебедей. Часть моста через ров исчезла, а мертвые лебеди плавали по поверхности плазмы. Остался лишь маленький уступ напротив автоматических двустворчатых дверей. В рюкзаке лежала огромная банка очищенных помидоров, от которых Фермона наотрез отказалась. Бен вытащил банку, на этикетке которой хвастливо заявлялось, что помидоры «обогащены ликопином», и вывалил содержимое в рот, словно пил из пакета с соком. Затем он швырнул пустую банку в ров, отошел на десять шагов назад, разбежался к проему, отделявшему дорогу от ворот замка, и прыгнул изо всех сил. Приземлившись, он с размаху врезался в стеклянные двери и отскочил от них. Ему с трудом удалось сохранить равновесие, чтобы не рухнуть в разверзшуюся внизу прожорливую пропасть. Не успев выпрямиться, он снова согнулся, отвернувшись от стен замка и схватившись за ногу. Внутри у него все натянулось: кожа, волосы, ладони, пальцы ног. Длинные волосы исполина стремительно укорачивались. Бен рухнул на узенький уступ: грудь, живот, руки и ноги вновь начали сжиматься – снадобье из пистолета постепенно теряло силу. Он снова обрел свой прежний рост – метр восемьдесят. Это было бы просто замечательно, если бы от мучительных конвульсий и спазмов он не скатился с горы. Бен успел схватиться за край уступа и не рухнул в алую бездну. Силы в руках у него прибавилось, но вес тела тянул вниз, и он чувствовал, что пальцы взмокли от пота и начинают скользить. Он сползал с края уступа. Отчаянным движением Бен подтянулся на руках и забросил ногу на уступ, но тут руки свело судорогой. Двери бесшумно распахнулись перед ним, открыв взору пустой современный гостиничный вестибюль: сверкающие белым мрамором полы, черные светильники, огромный черный фонтан в центре вестибюля, где вода стекала вниз по граням черных гранитных кубов, несколько высоких столиков с изящными черными барными табуретами. Два эскалатора вели на неброскую белую эспланаду. Бену удалось перебросить через край уступа вторую ногу, и он откатился в безопасное место, ловя ртом воздух и оглядывая вестибюль. В глубине его, чуть справа, помещалась длинная белая стойка, за которой стоял низкорослый пожилой мужчина, пристально, не мигая, смотревший на Бена, но не произносивший ни слова и не предлагавший помочь путнику, лежавшему ничком на пороге гостиницы. В конце концов Бен поднялся на ноги и вошел внутрь. Двери наглухо закрылись за ним. Когда он легонько топнул по лежавшему на полу коврику и помахал руками, двери не открылись. Теперь уйти из гостиницы стало невозможно. Глава двадцать первая. Гостиница Он снова сделался нормальным человеком, и все в нем пропорционально соответствовало окружающей обстановке: тело, одежда, рюкзак. Это вызывало смутное чувство разочарования. Между Беном и портье стоял небольшой круглый каменный столик с вазой посередине, где лежали фрукты, предлагаемые посетителям за счет заведения: яблоки, груши и апельсины. Он прихватил яблоко, прежде чем поздороваться с несколько жутковатого вида пожилым портье, походившим на восковую фигуру: лицо его было покрыто толстым слоем тонального крема, каждая прядь волос четко просматривалась невооруженным глазом, занимая именно ей отведенное место на бледной коже черепа. Выглядел он так, словно его состряпал свихнувшийся кукольник. Бен осторожно приблизился к портье. – Здравствуйте. Портье ничего не ответил, сунул руку в ящик под стойкой и вытащил пластиковую карточку-ключ, которые встречаются во всех гостиницах двадцать первого века. Он подержал карточку у магнитного сканера, пока тот не пропищал, а затем вложил ее в буклет, написав на внутренней стороне синей ручкой «906». Он оставил незаполненным поле для пароля к вай-фаю, после чего протянул буклет Бену. – Это мой номер? – спросил Бен. Портье ответил лукавой полуулыбкой. Позади Бена рядком стояли лифты. Портье указал ему на них рукой, но Бен не торопился. Ограничивающие тропу линии исчезли, так что он мог безбоязненно и в свое удовольствие осмотреть гостиницу. Слева от кубического фонтана находился изящно отделанный зал с полностью укомплектованным баром. Там никого не было. Ни барменов. Ни клиентов. Стояло лишь несколько столиков, но все с перевернутыми стульями на столешницах, словно они больше не обслуживались. Бен подошел к одному из них и развернул матерчатую салфетку. Оттуда выпали вилка, ложка и толстый острый нож с зубчиками. Он схватил второй такой же сверток с соседнего столика и сунул в рюкзак. Портье, намеренно не раскрывавший рта, прошагал за стойку и положил тонкие руки в старческих веснушках на холодный мраморный прилавок. Бар явно был еще открыт. Что бы это ни было за заведение, по крайней мере оно отличалось куда более либеральными законами касательно спиртного, нежели Пенсильвания. Бен подошел к бару и пристроил рюкзак на табурете. Он даже не удосужился спросить двойной виски. Было ясно, что портье не произнесет ни слова. Поэтому Бен указал на бутылку и показал два пальца. Портье кивнул и наполнил бокал. Затем он зачерпнул лопаткой несколько кубиков льда и поднес ее к бокалу, ожидая от Бена дальнейших указаний. Бен показал один палец, и портье бросил в бокал кубик льда, после чего поставил его на стойку. Он глядел на бокал, пока тот не запотел и капельки воды не стали стекать вниз, образовав мокрый кружок у самого его основания. – Деньги? – спросил Бен. Портье покачал головой. Бен взял бокал с мокрой стойки и сделал маленький глоток. Это был настоящий виски. Без всяких обманов. Без всяких ядов. Настоящий, честное слово, нормальный виски. Носки впивались в лодыжки, и даже волосы на ногах болели, словно он слишком долго не снимал туго сидевшую бейсболку. Тело и мозг постанывали от каждого дивного глотка. Бен чувствовал вкус дома холодным зимним днем. Он знаком попросил освежить бокал. Портье тут же исполнил просьбу. В дальнем конце бара виднелись двойные двери из дымчатого стекла. Сделав еще пару глотков, Бен поднялся и подошел к ним, оглянувшись на портье в ожидании одобрения. Тот кивнул, и Бен ступил на коврик, после чего двери автоматически открылись. Снаружи оказался вымощенный плиткой внутренний дворик. Посередине его располагался небольшой, отделанный черным кафелем бассейн, по углам которого стояли шезлонги. Сбоку на встроенных в стену полках лежали полотенца. Справа от бассейна на возвышении виднелся открытый камин, выложенный из камня, по периметру которого загибалась каменная плита, куда можно было присесть. Камин окружала уличная мебель из кованого железа с жесткими подушками и небольшими столиками, куда постояльцы могли ставить разнообразные фруктовые коктейли по пятнадцать долларов за бокал. Внутренний дворик опоясывала ограда из черных алюминиевых прутьев высотой раз в пять выше роста Бена. Он заметил, что из дворика открывался вид на лежавшие вдалеке виноградники у подножия пологих, залитых солнцем холмов. Это походило на рай: тяжелые, налитые гроздья свисали с лоз, опиравшихся на деревянные колья (колья, а?), оливковые деревья росли на склонах холмов, а свет предзакатного солнца, казалось, вбирал в себя эту картину, создавая видимую ауру. Бен подошел к ограде и свободной рукой схватился за холодный прут, держа в другой руке почти допитый второй виски. Ему захотелось выпить по третьей. По сотой. Портье тоже вышел наружу, застыв у двойных дверей, остававшихся открытыми в вестибюль. Бен допил виски и схватился за ограду обеими руками, упершись ногой в прут, готовый взобраться наверх. Он взглянул на портье в ожидании одобрения. Тот покачал головой. Тогда Бен взял опустевший бокал и встряхнул его. Портье кивнул и удалился, чтобы наполнить его по третьему разу. Закатное солнце начало багроветь, и Бен заглянул в каменный камин. Топка была заполнена мелкими синими камушками, из-под которых торчали две тонкие газовые трубы. Когда портье вернулся с полным бокалом, Бен указал на камин. Портье вновь кивнул и подошел к белому выключателю у ограды дворика. Вспыхнувшее пламя обдало жаром кожу так же, как виски обожгло изнутри. Бен опустился на один из окружавших камин стульев и принялся задумчиво глядеть на огонь. Ему не хотелось думать об Энни Дерриксон, но он ничего не смог с собой поделать. Теперь это было нормально. После нескольких рюмок всегда становилось вполне нормальным чуть притушить чувство вины. Затем он подумал о Терезе и детях. Никакой полицейский спецназ и никакие силы особого назначения его не нашли. И, конечно же, не найдут. Они могли обшарить каждый квадратный сантиметр земной поверхности – и все равно бы не нашли. Может, уже состоялись похороны. У него не выдалось времени написать завещание или отдать распоряжения касательно захоронения. Он находился в том возрасте, когда работу используют как повод отложить срочные дела, вроде личных финансов или заключения договора страхования жизни. Он предпочитал зарабатывать небольшие деньги, вместо того чтобы ломать голову над тем, как ими распорядиться. Но Тереза знает, что надо делать. Она человек практичный. По прошествии необходимого времени она примет тот факт, что он исчез, а затем устроит дома скромные поминки с блюдами сандвичей и чашами соусов (она готовила прекрасные соусы). Она станет держаться изо всех сил, пока все не разойдутся по домам, а потом вдоволь выплачется наедине с собой. Через год она, наверное, снова станет ходить на свидания. Может, выйдет замуж. У детей появится новый папа. И потихоньку все забудут о Бене, так ведь? Он не хотел исчезать, но все-таки пропал. Прямо как его никудышный старикан. Вскоре образуется новая экосистема и без следа скроет его могилу. Сердито сжав в руке бокал, Бен поставил его на край камина, так и не допив. Он заснул в шезлонге прямо в одежде. Уже ночью портье осторожно похлопал его по плечу, и Бен медленно открыл глаза. Ему не понравилось прикосновение портье – создавалось впечатление, что оно может кого-то чем-то заразить. Портье поднял палец вверх. Настало время подняться в свой номер. Глава двадцать вторая. Номер 906 Бен прошел через двойные двери дворика, пересек вестибюль, миновал стойку портье и остановился у лифтов. Один. На сей раз портье не последовал за ним. В дальнем и замкнутом уголке вестибюля Бен услышал, как из вмонтированных в потолок колонок тренькала легкая музычка: апофеоз черного юмора. Двери лифта раскрылись, и Бен сверился с буклетом, где лежал ключ от номера. Страницы его пестрели дежурными фотографиями улыбающихся детишек и держащихся за руки счастливых парочек, запечатленных на фоне внутреннего дворика. 906. Его номер находился на девятом этаже. Он зажал кнопку с цифрой 9, и двери сомкнулись у него за спиной. Когда они вновь открылись, он оказался в ничем не примечательном гостиничном коридоре с ничем не примечательными фотографиями на стенах и дешевенькими бра между ними. В коридоре сильно пахло обойным клеем. Он подошел к номеру 906, вытащил ключ-карту, приложил ее к черному сенсору под дверной ручкой, и тот замигал красным. Еще одна попытка. Снова красный. Он попытался в третий раз, повернув ручку. Опять красный. Тут он пнул дверь ногой. Когда Бен развернулся по направлению к лифту, прямо перед ним стоял рото-демон. Сплошные рты. Рты вместо глаз. Рот вместо носа. В длинных жиденьких волосах кишели пятна ртов, выросших на коже черепа. Все рты были раскрыты, испуская зеленоватую слюну и что-то неразборчиво бормоча. Их дыхание представляло собой жуткое облако испарений. Издаваемые рото-демоном голоса заполнили коридор, словно сонм проклятых. Чудище потянулось к Бену, и он заметил в его ладонях два алчных рта, рты покрывали и его предплечья. Бен в такой спешке попятился назад, что упал на пол, и рото-демон бросился на него. Бен завизжал от ужаса, когда демон ухватил его за руку и впился в нее ртом-рукой, вонзив в плоть гнилые зубы и отрывая кусок, словно ожившая опухоль. Бен рванулся прочь от демона, когда тот оторвал от него кусок плоти и принялся с аппетитом ее поглощать. Вскочив на ноги, Бен ринулся в конец коридора, а демон двинулся за ним, медленно, но неотвратимо. Рука у Бена уже начала гноиться, рана кровоточила и расширялась. Он видел, как по ее краям вырастают зубы, а в руке появляется какое-то углубление. Вскоре там образовался язык. Рука Бена начала бормотать. Чудовище приближалось. В конце коридора показалась дверь с надписью «ЛЕСТНИЦА», но когда Бен попытался распахнуть ее, та оказалась запертой наглухо. Демон снова схватил его и впился в одежду, и Бен заметил рты на шее чудища, открытые и жаждущие корма. Пистолет. Ему нужен пистолет. Почему он все время держал его в рюкзаке? Он запустил туда здоровую руку и нащупал оружие, но когда вытащил, это оказался пейнтбольный пистолет, который он раздобыл в пещере у Фермоны. И тут он вспомнил: в потертом фолианте говорилось, что надо чем-то забить рты, чтобы одолеть демона. Забить краской. Он прицелился из пистолета в демона и влепил ему в морду маленький шарик из оранжевого латекса. Одного выстрела оказалось достаточно, чтобы отбросить демона назад. Бен стрелял снова и снова, попадая во все отверстия на шее и груди чудища. Демон рухнул на пол, визжа от боли, покрытый кошмарными пятнами всех цветов радуги. Бен видел, как демон отчаянно пытался выплюнуть латекс, издавая жуткие звуки и извиваясь, когда его рты захлопывались. Бен перевернул демона и увидел рты, усеивавшие его спину и ноги. Он выстрелил и в них, а затем – в голодную бормочущую рану у себя на руке. Заполненная краской пасть закрылась, губы сомкнулись и исчезли, заменившись кожей, оставив после себя веселенькую оранжевую горошинку. Стерев краску, Бен увидел на коже бледную светлую линию, которая не исчезала. Теперь он обнаружил на полу человеческое тело. Мужское. Покрытое с ног до головы яркими пятнами. Бен сполз на пол, прислонившись к стене, дрожа и потирая свежий шрам на руке. Он сдернул с себя рубашку, высматривая незамеченные раньше рты и прислушиваясь, не раздается ли из его тела какое-нибудь неясное бормотание. Но ничего такого не происходило. Он бегом вернулся к номеру 906 и отчаянно попытался снова вставить ключ-карту. На этот раз – слава богу – загорелся зеленый. Он повернул дверную ручку, влетел в номер, с треском захлопнул дверь, запирая ее на все замки и цепочки. Рты… О господи, рты. Ему продолжали мерещиться рты и их жуткие, ядовитые выдохи. Никто его не услышит в этом непритязательном гостиничном номере. Ничего страшного. Бен визжал и бился головой о дверь, а потом достал настоящий пистолет и быстро приставил его к сердцу. После пятого яростного удара головой о дверь он вспомнил… …ткань другой нежити… Ингредиент раскаленного яда для Вориса находился прямо за дверью. Кто знает, сколько еще он там пролежит? Возможно, какая-нибудь дьявольская уборщица подметала гостиничные коридоры раз в час и убирала останки нежити. А этот яд ему понадобится. Он взял банку из-под маринованных овощей и приоткрыл дверь. Мертвое тело по-прежнему лежало в коридоре. У него вновь выступили нос и глаза. Теперь оно походило на обычного человека. Бен опустился рядом с ним на колени и коснулся его щеки – холодной и застывшей. Бен развернул салфетку, которую прихватил снизу. Нож оказался зазубренным и острым, как бритва. – Извини, – обратился Бен к телу, вонзив нож ему в руку и вырезая небольшой кусочек плоти оттуда, где когда-то был рот. Кровь в теле уже свернулась и загустела. Из надреза не вытекло ни капли. Бен бросил кусок плоти в банку и рванулся обратно в номер. И снова заперся на все замки и цепочки. Ему хотелось спать. И поспать на самом деле было нужно. Но как? Он поглядел на нож. Он так легко рассек человеческую плоть, словно прошел через слой арахисового масла. Легче легкого провести им себе по шее и поглядеть, как оттуда хлынет кровь, – недолгая боль в обмен на вечный сон. Нож мог освободить его. Никаких ртов. Никаких великанов. Никаких восхождений на горы и форсирований мостов. И никакой неопределенности. Нет. Он вытер нож о салфетку и снова аккуратно завернул его в нее вместе с вилкой и ложкой, приготовив все для еды в номере. Его временное жилище представляло собой апартаменты, гораздо более красивые, чем любой гостиничный номер, где ему довелось побывать раньше. Он и представить себе не мог, что в гостиницах могут быть такие светлые и просторные помещения. Там имелись кухня, огромная ванна-джакузи, две большие кровати в главной спальне, обе застеленные и украшенные шоколадкой в серебристой фольге. На столике, стоявшем в углу, возвышалась ваза со свежими цветами рядом с блюдом с сырным и фруктовым ассорти по соседству с бутылкой шампанского, охлаждавшегося в ведерке со льдом. Из-под блюда торчал небольшой конверт. Бен положил рюкзак на кровать, подошел к столу, вытащил конверт и, надорвав его, прочел написанное на небольшой карточке: