– Ага, а еще там будет мороженое, – поддразнила она. – И домашний пирог. – Веди меня, – ответил он. Вскоре они уже шли рука об руку по главной улице мимо маленьких прилавков, магазинов и контор, музыка вела их в парк с площадью как минимум в два ухоженных акра. По краям были расставлены желтые и белые фонари, прямо рядом с тканевыми навесами, под которыми местные жители, в основном женщины средних лет, продавали кусочки пирога, завернутые в пакетик, домашнюю помадку, бутилированную воду и банки содовой. В вагончиках оживленно торговали мороженым и сахарной ватой. В киоске двое мужчин подавали хот-доги и гамбургеры. На сцене пять музыкантов и певица в голубом платье с блестками пели серенаду публике из двухсот человек, сидевших на стульчиках или на покрывалах, которые выглядели так, будто они из 40-х или 50-х. – Мы как будто в прошлое попали, – сказал Демарко. Все прохожие смотрели на пару; в основном все кивали и улыбались. Демарко узнал некоторых с похорон бабушки Джейми. – А вот и пироги, – сказала Джейми. – И каков твой выбор? Широкий стол ломился от пирогов со всевозможными ягодами, фруктами и другими начинками. – Тут и думать не надо, – ответил Демарко. – Пирог с пеканом и двумя шариками ванильного мороженого. – А мне яблочный пирог, – сказала Джейми. – Я истинная американка. Когда улыбающаяся женщина развернула их заказ и нагнулась над контейнером с мороженым, мужской голос, громкий, грубый и злобный, привлек их внимание к вагончику. Мужчина, примерно пяти с половиной футов ростом, в сапогах на толстых каблуках, с густой копной черных волос, зачесанных на лоб, ругал двух девочек, одной из которых было лет десять, другой на пару лет меньше. Лицо и мускулистые руки мужчины были сильно загорелыми, нос широким и плоским, короткая шея туго натянута, артерия вздувалась, когда он кричал на детей. Обе девочки стояли неподвижно, если не учитывать их рыдания и дрожь. Женщина, которую Демарко посчитал их матерью, стояла сзади, опустив голову, но ничего не делала, чтобы как-то их успокоить или остановить поток ругани мужчины. Демарко повернулся к женщине, которая протягивала его пирог. – Вы не могли бы положить это в холод на минутку? – сказал он и зашагал к орущему мужчине. Когда он положил руку на плечо мужчины, крик внезапно оборвался. Удивившись, возмутитель спокойствия обернулся и оказался так близко, что Демарко хорошо увидел неестественно низкую линию волос у этого мужчины и разницу в цвете и густоте в том месте, где парик сменялся слегка седеющими, жиденькими волосами. – Могу я с тобой поговорить, дружище? – спросил Демарко. Он не дал мужчине шанса отказаться, а просто, слегка взяв под локоть, проводил его к тротуару, где они оба повернулись спиной к глазеющей толпе. На сцене блестящая девушка пела «Зеленые глаза». – Я просто должен отметить, какая у тебя прекрасная семья, – сказал Демарко. – Это твоя жена и твои дочери, я полагаю. Ты счастливчик. Выражение лица мужчины медленно сменилось от плотно сжатых от гнева губ на подхалимскую ухмылку. – С ними, правда, столько хлопот. Я поднял голос слишком сильно? Прости. Я просто пытался перекричать музыку. – Конечно, – ответил Демарко. – Музыка такая громкая. Но суть в том, что… они всего лишь дети, понимаешь? И так унижать их – это неподобающее поведение. Не важно, публично или нет. – Ой, да они же понимают, что это всего лишь крики. Надо же иногда привлекать их внимание, разве я не прав? Ты не отсюда, да? Я тебя что-то не узнаю. Демарко улыбнулся и придвинулся чуть ближе. – Есть термин, который называется «жестокое обращение с детьми», друг мой, тебе бы неплохо его узнать. Знаешь ли, мы, из правоохранительных органов, не особо его любим. Уже округлившиеся глаза мужчины стали еще шире. Еще до того, как он успел задать вопрос, Демарко знал, что сейчас последует, и крепко сжал его плечо. – Сержант Райан Демарко, полиция штата. Наслаждайтесь концертом. И позвольте это вашей семье. Он развернулся и оставил мужчину стоять на тротуаре; Джейми все еще тихо говорила с женщиной и ее детьми. Девочки не встречались с ней глазами, а смотрели только на свою маму, столь же забитые, как и прежде. Демарко вернулся к прилавку с пирогами и выудил из своего кармана пятидолларовую купюру. Джейми подошла к нему спустя несколько секунд. Они понесли свои тарелки и пластиковые ложки к краю лужайки за шумной толпой. Они сели там, скрестив ноги, и начали есть пирог. – Как-то аппетит немного испорчен, – сказал он ей. Она взяла немножко мороженого, подождала, пока оно растает у нее во рту, и проглотила. – Ты знаешь, почему он на них кричал? – Я не спрашивал, – сказал Демарко. – Потому что каждая хотела по одному фруктовому льду. Он сказал им, что они толстые жадины и должны разделить один. – Да уж, во льду много калорий, – отметил Демарко. Он снова прошелся взглядом по толпе, чтобы найти девочек. – Толстые? – повторил он. – Да их если даже рядом поставить, его шея все равно толще будет. – Успокойся, малыш. – А как тебе этот парик? – спросил Демарко. – По мне, так похож на коровью лепешку. Джейми улыбнулась и ждала, пока он выговорится. – Могу поспорить, ему этот нос разбивали кучу раз. Я так сильно хотел просто врезать ему по лицу. Она дважды похлопала его по ноге. – Карликовый неандерталец, – пробурчал он, а потом покачал головой из стороны в сторону. Спустя полминуты он медленно и глубоко вдохнул, а затем выдохнул через рот. Затем дважды моргнул, чтобы снова сосредоточиться. – Прости, если смутил тебя, – сказал он. – Ты меня не смутил. Часть меня хочет, чтобы ты хоть иногда забивал на все это, но другая часть… Боже, малыш. Почему люди должны быть такими жестокими? – Те семь девушек тоже начали меня преследовать, – кивнул он. – Давай просто послушаем музыку, хорошо? – вздохнула она. – Это вроде бы похоже на то, что любите вы, старики, да? – Моя мама любила, – улыбнулся он. От его взгляда, такого далекого и меланхоличного, у нее запершило в горле. – Ешь свой пирог, – сказала она ему. – А то у тебя мороженое тает. Глава семидесятая Летом после девятого класса Райан вымахал до целых шести футов. Чуть раньше, в том же году, холодным апрельским вечером, когда температура упала почти ниже нуля, его отца нашли мертвым на стоянке шумного бара. Пуля небольшого калибра попала прямо возле сердца. Его нашли с расстегнутой ширинкой, с торчащим наружу пенисом. Кровавый след указывал на то, что он стоял у задней стены здания, чтобы помочиться, затем повернулся, когда стрелок приблизился, и был застрелен в упор. Потом он подполз к стене здания, которая была где-то за пятнадцать футов, и там впоследствии скончался. Стрелявшего так и не нашли. Райан не мог не видеть связи между его стремительным ростом и смертью отца, будто тяжесть его присутствия, которая всегда давила на него, наконец-то растворилась. Тем летом Райан устроился укладчиком асфальта на подъездных дорожках, бригада состояла в основном из пьянчуг средних лет, которые двигались так, словно были сделаны из той же медленно застывающей смолы, что и сам асфальт. Его работа состояла в том, чтобы нести то, что просили нести, и сгребать то, что просили сгребать. С каждым днем его джинсы становились все короче, футболки – все теснее, а мышцы – все крепче и сильнее. Даже будучи самым молодым и низкооплачиваемым членом команды, он каждую неделю приносил домой больше денег, чем его отец, и заполнял холодильник и шкафчики их трейлера едой, которую они с матерью никогда не могли себе позволить. Он пытался уговорить маму бросить курить и лучше заботиться о себе, но сошлись они лишь на том, что она перестала курить в трейлере, когда там был Райан. В таком случае она стояла на передней ступеньке с открытой дверью и выпускала дым в их скудный двор, как будто вся проблема была только в дыме. Он думал, будь она моложе, мама тоже преобразилась бы в отсутствие отца. Снова стала бы счастливой женщиной, которая пела под радио и после пары бокалов вина вытаскивала своего сына в их узенькую комнату и танцевала с ним. Но вместо этого она стала потерянной и испуганной, будто наконец загорелся зеленый свет, а она вдруг забыла, как водить машину. Она все чаще и чаще проводила вечера, выпивая с Полом, чей голос иногда доносился сквозь тонкие стены трейлера, но, когда Райан стучал в дверь, чтобы проведать маму, Пол всегда смеялся и уверял, что кричит на телевизор. В первый день десятого класса Райан увидел, как один выпускник в коридоре дернул девушку за руку, чтобы оттащить ее от друзей. А когда она вскрикнула от боли и начала плакать, Райан, не отдавая себе в этом отчета и даже удивившись, что он правда это делает, схватил парня за руку, заломил ее за спину и с силой толкнул его в крашеную цементную стену. Когда парень вскочил, опустив голову в ужасной ярости, Райан шагнул в сторону и ударил его по спине кулаком и предплечьем, затем рывком поднял его на ноги и сильно ударил шесть или семь раз, пока нос парня не измазался в крови, а он сам не начал рыдать так же, как Райан в детстве. Спустя несколько минут Райан сидел в кабинете пухлого лысеющего директора, который то читал лекции, то угрожал ему, стоя за своим столом с телефоном у уха, чтобы сообщить матери Райана, что ее сын отстранен от занятий и, когда школьный совет придет к решению, возможно, исключен или даже арестован. Но телефон так и продолжал звонить без ответа. В конце концов заместитель директора спустился в холл, заглянул через стеклянную дверь и коротко глянул на Райана, прежде чем войти и сказать ему: «Встань-ка на минутку». Заместитель директора, который к тому же был тренером футбольной команды, сравнил свой рост с ростом Райана и, к своей радости, обнаружил, что на два дюйма короче. «Чем тебя кормили все лето?» – спросил он, и прежде чем Райан успел сказать, что кормил себя сам, заместитель повернулся к директору и спросил: «И каков ваш вердикт?» На это директор ответил: «Как минимум две недели, а может и весь год, если у вас нет идеи получше». На это заместитель директора, ухмыляясь, повернулся к Райану и сказал: «Мне нужен защитник. Как ты относишься к тому, чтобы толкаться с другими громилами следующие четыре месяца?» Райан посмотрел на директора, который все еще хмурился и слушал телефонные гудки, и ответил: «Мне кажется, я смогу к этому пристраститься». Глава семьдесят первая Они слушали музыку в парке Абердина уже чуть больше часа, и Демарко определенно наслаждался, причем не только любительской группой, но и всей атмосферой Мэйберри – подпевающие старики, матери и отцы со спящими младенцами на руках, бегающие по парку и смеющиеся дети. И тем не менее его мысли постоянно возвращались к семи скелетам, завернутым в пластиковую пленку, к их коконам из клейкой ленты. Все скелеты были собраны на лабораторном столе много лет назад, зубные карты и ДНК сопоставлены с таковыми членов семей. Останки возвращены семьям, которые, как он надеялся, оказали им должное уважение, но все же история оставалась незавершенной. И написание концовки теперь выпало на их с Джейми долю. Последние полчаса они сидели на траве, глядя уже не на группу, а на темнеющее небо или на мигающих светлячков. Он провел ладонью по ее руке, и она, улыбаясь, повернула свою ладонь так, чтобы их пальцы переплелись. Он удивился, как такой простой жест может передать столько информации от одного тела к другому, как химическая и электромагнитная магия может превратить прикосновение в утешение, любовь, желание и благодарность. Он нагнулся у ней ближе и прошептал: – Готова идти? – Да, если ты готов, – ответила она. Он собрал их пустые одноразовые тарелки и ложки в пакет, чтобы выбросить его в ближайшую мусорку. Они встали и обошли толпу сзади. На другой стороне улицы у банка стоял Ричи, прислонившись к банкомату, и разговаривал с другим мужчиной. Демарко наблюдал, как он затянулся косяком и передал его своему другу. – Вон Ричи, – сказал Демарко. – Не хочешь поздороваться? Она проследила за его взглядом, затем схватила его за руку и рывком остановила.