XV Уже тогда майор уходил от нас другим человеком. Скорее всего, он даже ещё и не знал об этом, и никто из нас не догадывался. Лишь Рамон, наш командир, команданте революции… Откуда? Вот вопрос, на который не дано найти ответ человеку. Но искать следует. Санчес уже начал движение по пути восхождения. Это он спас Француза в Камири. Солдаты пытали его, щелкали в висок незаряженным пистолетом. Только он в тот момент не знал, что пистолет не заряжен. Они брали молоток и почти без замаха, чтоб не сделать дырку в черепе, били его по лбу. Они выбивали из рафинированного социалиста признания. «Кто стоит во главе партизан? Неужто сам Че Гевара?» Что ж, оставить без ответа вопрос, который вбивают в тебя молотком, способен не каждый. Они хотели добить его, и Санчес спас ему жизнь. Как ему спас жизнь наш командир… А ведь многие – Роландо, и Коко, и Маймура, и другие – не хотели, чтобы пленных отпускали живыми. И Лоро – Хорхе Васкес Виянья, бесшабашный, отчаянный Лоро. А Че терпеливо убеждал нас, что именно милосердие – истинный меч революции. «Да, не мир, но меч. Но… В ножнах из чистых помыслов», – говорил он со свойственным ему будничным пафосом. Тогда, когда наша война уже началась, слова командира звучали сухо и отрывисто, как взмахи стального мачете. Он уже не приправлял обильно истину язвительным юмором, как это бывало раньше. Так чаще бывало, когда он отчитывал Лоро. Раз, ещё в Каламине, он застукал того вернувшимся с очередного свидания. Лоро умудрился и в аскетических буднях партизанской войны завести себе в Лагунильясе деваху. На все руки мастер, он решал в своих вылазках вопросы обеспечения отряда провизией и целую массу прочих. Заодно и мял в амбаре дочку одного из зажиточных крестьян. Надо признать, до сих пор отчётливо помню его сочные, одуряющие рассказы в мелькающем свете пламени ночного костра: о том, какая у его ненаглядной Пресенсии упругая грудь, какая роскошная попка, какая она гибкая и ненасытная, жадная до неистовой ласки, словно черная пума… Он был мастер рассказывать, Васкес Вианья… бесшабашный, отчаянный Лоро… С того дня, как он пропал, отряду перестало везти. Так твердил Камба, точно каркал, предрекая нам новые трудности. Они втроем – Камба, Лоро и Дариэль Аларкон – шли впереди, прорубая остальным дорогу своими мачете. Мачетерос обычно выдвигались метров на тридцать вперед арьергарда. Так было и в тот день, когда мы совершали очередной нескончаемый переход, по шагам отсчитывая время до привала. Его время вот-вот должно было подойти. Вдруг раздались истошные крики, потом выстрелы. Наша цепочка, действуя по давно отработанной схеме, тут же затаилась, залегла там, где кого застал переполох. Помню это исчезновение, не раз, словно по волшебству, происходившее на моих глазах. Вот наша цепь, как нескончаемая, громоздкая гусеница, из последних сил ползет и ползет вперед, монотонно оглашая путь звоном котелков и чашек, как караван в пустыне. И вдруг… сигнал дозорного, или выстрел, или ещё что-нибудь и… Тишина. Ты лежишь, вжавшись в устланную, словно зеленым ковром из листьев и веток, землю, и вокруг только зелень травы и кустов, и покрытых мхами деревьев, и никого. Только муравьи и клещи ползают по твоему потному, грязному лицу. Так случилось и в этот раз. Мы затаились и ждали. Минут через десять, показавшихся нам бесконечными часами, оттуда, где слышались крики и выстрелы, показался Камба, чуть позже – Бениньо. Они оба молчали, не глядя друг другу в глаза. – А Лоро? – спросил их Мигель. Рамон назначил его командующим авангардом, вместо смещенного разгильдяя Пинареса. – Лоро шел первым, – наконец, начал Бениньо. – Мы прорубились к поляне. Надо бы выждать, осмотреться. Но вы же знаете Лоро. Ему не сидится. У него будто перец в одном месте… Мы еще были по эту сторону поляны, а он почти пересек её, шёл по открытому месту. А навстречу солдаты, не менее десяти. Нам с Камбой и с тридцати шагов было видно, как у них у всех челюсть отпала: партизан, посреди леса, и прет прямо на них, как ни в чем ни бывало. – Да, это в духе Васкеса Вианьи, – в восхищении цокнул, перекладывая винтовку в руках, Анисето. – Лоро… Он, видимо, сразу смекнул, что к чему. Так же, вальяжно, с опущенной винтовкой, как на прогулке по джунглям, идя прямо на них, он вдруг вскинул свою «М-1» и. пустив в солдат пулю, с истошным криком бросился в левую сторону. Они все присели от неожиданности, а один, стоявший по центру, повалился, так больше и не поднявшись. Лишь после секундного замешательства все они скопом бросились следом за Лоро… – Он сразу во всем разобрался и решил увести солдат подальше от нас, от отряда, – произнес Коко. Но никто и не думал, что больше мы никогда не увидим нашего Лоро. Честное слово, он больше походил на кубинца: такой же внешне безалаберный, бесшабашно-веселый, с трудом втискивающий свою кипучую энергию в рамки строгих предписаний командира. Но перед Рамоном он благоговел, и в сердце своём он был предан нашему общему делу, как, наверное, мало кто из боливийцев в отряде. А ведь Лоро был одним из самых опытных, старых бойцов нашей герильи. Он участвовал в подготовке подпольной сети Ла-Паса вместе с Таней, Риккардо и братьями Передо. – Вот увидите, как Вианья обведет этих олухов вокруг пальца, – не унывая, заметил вечно улыбающийся Ньято. – Да уж, Лоро голыми руками не возьмешь… Все наперебой начали вспоминать, из каких передряг выбирался везунчик Лоро. И, конечно же, своя порция воспоминаний досталась и незабвенной Пресенсии, со слов самого Васкеса Вианьи смачными красками запечатленная в нашем сознании. «Только прикажите, командир», – бывало, говорил он, и в прозрачной глубине его веселых глаз плескалось такое озорное бесстрашие, что все понимали: какой бы невыполнимый приказ не отдал Рамон – хоть захватить Баррьентоса или завоевать Вашингтон – Лоро его обязательно выполнит. А командир, стоя чуть поодаль, в сумрачной тени непроглядного полога из лиан и листвы, молча дымил своей трубкой. Кто знает, может, он уже предвидел страшный, героический конец нашего Лоро? Неужели он предчувствовал, что Васкес Вианья уже ступил на тропу своего восхождения, уже устремился на ту недосягаемую высоту, где он вступит в полное владение самим собой? Или он, герильеро, выполнял сверхсложный приказ своего командира? Кто знает… XVI Лоро Он брел по тропинке. Вернее, продирался, помогая себе мачете по некоему подобию тропинки в непролазных дебрях. Винтовка болталась за спиной бесполезным грузом, который с каждым шагом становился всё тяжелее. Патронов у него не было. Последний он потратил вчера перед самым закатом солнца, когда попытался застрелить обезьяну. Но та без единой царапины скрылась в листве недосягаемой кроны, оставив его без съестных и боеприпасов. Лоро поклялся себе, что не оставит винтовку. Собственно, непрерывное произнесение клятвы в разных её вариантах и заполняло сознание Васкеса Вианьи. Винтовку вам?! А этого не желаете? То-то же… не дождетесь. Вам не достанется этот чертов неподъемный кусок железа, который отбил уже все лопатки… Лоро не сразу обнаружил, что говорит это вслух, будто бы призывая собственный голос себе же в товарищи. Практически каждую фразу он сопровождал очередным взмахом мачете, словно разившим воображаемых и реальных врагов. Все они были воплощены сейчас для Лоро в этих гнусных зарослях, которые, как ползучие гады, тянули к нему свои колючие ветки. Вот вам. Ишь ты, винтовочку им захотелось. Мою милую, за которой ухаживал бережнее и нежнее, чем за любой из девушек. А вот… вот так получите… Ведь именно с его подачи партизаны приспособились смазывать оружие жиром от раздавленных личинок «боро». Периодически то один, то другой из партизан становился обладателем целых залежей оружейной смазки. Кровососущая муха «боро» по ночам в обмен на кровь партизан оставляла у них под кожей свои личинки. Товарищи ухохатывались, когда Лоро вопил, словно продавец в сельской лавке: «Чистый белок! Кому отличное оружейное масло?!» Командир тоже улыбался, шутливо комментируя изобретение Лоро. Вот, говорил он, настоящий натуральный обмен и факт прямой поддержки революции самими джунглями: кровь в обмен на безотказное оружие. Личинок, белых, растущих как на дрожжах, они выковыривали и собирали в жестяную коробочку, предоставленную доктором Моро, а потом с помощью гильзы от патрона превращали их в масло, которое делалось прозрачным и отвратительно пахло. Если не смазывать винтовку, она моментально покрывалась ржавчиной – сначала тонким, еле заметным слоем, который быстро становился бурым, как засохшая кровь. Так случилось у «переростков», ещё в самом начале, пока Рамон не приказал отобрать у них оружие… И чтобы теперь он, Хорхе Васкес Вианья, собственноручно бросил свой «гаранд»? Не-ет! Вот вам, вот, а не мой «гаранд»!.. Разве можно будет потом объяснить командиру причину, по которой он это сделал: оставил винтовку на съедение сельве? Гневный зеленый огонь его зрачков прожигает насквозь, и кому, как не Лоро знать холодное пламя этого взгляда. При одном воспоминании об это взгляде мурашки пробегали по исцарапанной, слоем грязи и пота покрытой коже Лоро. «На мне такой слой жира, – вслух рассуждал Вианья, – что и для винтовки сгодится, заместо личинок «боро». Не-ет, он будет тащить эту чертову винтовку, пока снова не выйдет к своим. Почва стала более каменистой, и заросли уже не сплетались в сплошную, непроходимую стену. Два последних дня его мучило нечто более тяжелое, чем ствол за спиной: жажда и рана в ноге. С голодом он понемногу боролся, отрезая полоску за полоской от покрытого червями куска вяленой конины. Но без воды стало совсем тяжело. Но даже и сейчас, с дыркой в правом бедре, походка Лоро сохраняла подобие расслабленной беззаботности. Ему повезло, что пуля прошла навылет. Да, тем двум раззявам, на которых он натолкнулся под Таперильяс, повезло значительно меньше. Так что нечего пенять на судьбу: его дырка в ноге против двух аккуратных смертельных дырочек в их тушах – это чистая лотерея. И кровотечение прекратилось достаточно быстро. Не зря тебя кличут везунчиком, Васкес Вианья. Не зря бабы так и липнут к тебе. Врёшь, проклятая сельва, от Вианьи уныния не дождешься. Вчера, когда он почувствовал, что от жажды, ранения и голода мозги его начинают заплетаться в этих чертовых ядовито-зеленых хитросплетениях, чтобы подбодрить себя, он стал разговаривать с этой проклятой сельвой. Что ж, дело пошло на лад. Сельва, глупая, безмозглая хищница, выслушала всю правду, горькую, как матэ командира, о себе и о чертовых армейских патрулях, когда он набрел на источник. Он чуть не прошел мимо. Хорошо, что голос его ослабел, и поток ругательств, которые он шептал, стиснув зубы, не заглушил еле слышного, драгоценного журчания под большим валуном. Ага! Ха-ха-ха… Он растянулся прямо возле источника, маленького серебряного ключика, и так и лежал, припав к ледяной, сводившей зубы и морозившей глотку воде, не мог оторваться от ее вкуснейшей вкуса. Вкус у этого серебряного ключика – как у лимонада, шипящего желтыми пузырьками в стакане из толстого запотевшего стекла, с трещиной наискосок. Этот стакан купил ему, пятилетнему мальчугану, отец в баре Кочабамбы. На пыльной, прожаренной солнцем улице колом стоял одуряющий зной, а он боялся попросить у отца пить. Отец был строг с маленьким Васкесом и со всеми его братьями и сестрами. Он как сейчас помнил широкую, заскорузлую, словно покрытую изнутри лаком, ладонь отца, натруженную работой ладонь, в которой лежала его маленькая ладошка. И вдруг отец остановил его посреди этого пыльного, убитого зноем города, и спросил: «Хочешь воды, сынок?» Странно, почему теперь взгляд отца так напоминал взор командира. Это Рамон смотрел ему прямо в глаза и спрашивал одними глазами: «Хочешь воды, сынок?» Нет, взрослому не понять… Нельзя большими словами передать восторга и счастья детского сердца и ощущенья горящим лицом внезапной прохлады просторного бара, и лицо прекрасной улыбающейся женщины. Удивительно, как она походила на Таню… И голос отца: «Дайте нам лимонаду…» И запотевший стакан, протянутый через стойку обнаженной, прекрасной, белой и полной рукой, унизанной кольцами и браслетом. Он принял стакан и чуть не выронил его от неожиданности: такой он показался холодный. Как кусок льда с самой макушки заснеженной Анкоумы. «Пей по чуть-чуть. Он холодный», – совсем не строго произнес отец. А ладонь женщины провела по его вихрастой макушке. Многих женщин знал в жизни Лоро, но, как не искал, так и не нашел ни у одной из них таких рук – белых, прекрасных… Когда Лоро очнулся, уже стемнело. Оказывается, он заснул прямо возле источника. Лоро никуда не спешил. Он умыл лицо и растерся ледяной водой до пояса, снова припал к роднику и неторопливо, глубокими глотками напился, наполнил флягу и лишь после этого тронулся дальше. «Теперь-то я быстро выберусь к нашим», – говорил сам себе вслух, бодро ковыляя по каменистой расщелине. Лоро не сразу понял, что случилось. Ему показалось, что его собственная винтовка ударила его прикладом в затылок. Это, действительно, был приклад, но автомата «М-2». Принадлежал он, видимо, солдату в этих стоптанных ботинках, которые почти упирались в глаза поверженному ударом на землю Лоро. Удар получился сильным, но пришелся вскользь и не лишил Лоро сознания. Поэтому он, не мешкая и не особо вникая в обстановку, прямо так, из положения лёжа, ударил мачете по этой ноге, прямо поверх ботинка. С визгливым криком фигура в хаки стала валиться на землю, и Лоро неожиданно резко, даже для себя, вскочив на ноги, всадил своё лезвие в живот падающего. Рядом стоял ещё один солдат. От неожиданности он растерялся, и лицо его, с округлившимися от страха глазами, даже не изменило своего выражения, когда Лоро наискось, наотмашь, полоснул его своим мачете аккурат по горлу. Он даже сам в душе удивился и похвалил себя, насколько быстро и ловко у него это вышло. Он нашинковал их точно, как лианы и ветки, мешавшие ему возвращаться к своим. Это была последняя мысль, посетившая Лоро перед тем, как ядовито-зеленый мрак накрыл его с головой… Очнулся Васкес Вианья от боли, рвавшей на части все его тело. Шея с трудом повернулась. Он лежал в сыром, закрытом, слабо освещенном помещении. Солнечные лучики тонкими соломинками проникали в полумрак через узкое зарешеченное окошко. Сколько времени он был без сознания. Достаточно долго, чтобы из сердца сельвы перенестись сюда. Последние мгновения перед тем, как он потерял сознание, вдруг яркими вспышками осветили его изнутри. Солдат на тропинке оказалось слишком много. Первый подскочивший со всей силы ткнул его прикладом в ухо, и на этот раз удар пришёлся в точку. Потом Лоро, упавшего рядом с зарезанными им солдатами, били, топтали армейскими ботинками, валяли и терзали его безжизненное тело по земле, но он уже этого не чувствовал. Вся эта боль разом захлестнула его теперь, когда он очнулся. Горело и ныло все тело и, особенно лицо, заплывшее, превратившееся в сплошной кровоподтек, который еле-еле пропускал капельки тусклого света в прорези глаз. Раздался резкий и неожиданный скрип распахивающейся двери. Несколько темных фигур надвинувшись, нависли над лежащим Лоро. – Да, здорово его отделали ваши ребята, господин полковник, – произнес один из них, скрипящий, как не знавшие ваксы офицерские сапоги. – Поздравляю с уловом, полковник Сентено, – раздался голос третьего, до тошноты подобострастный, скользкий, ужом извивающийся. – Командование и сеньор президент, наверняка, нашли наглядное подтверждение правильности принятых назначений. В вашем лице 8-я дивизия обрела преданного патриота и бесстрашного полководца. Не успели вы, господин полковник, возглавить дивизию, и сразу такая удача… – Перестаньте, Кинтанилья, лить вашу патоку… – вдруг прервал его другой голос, почти окрик, невыносимо резкий, как щелчки бича из воловьей кожи. – О какой удаче вы говорите? Мерзавец, пока его взяли, изловчился зарезать двоих моих парней. Этот оборванец, кожа да кости, как свиней на бойне, прикончил двух лучших в разведроте, согласно представленному капитаном Реке рапорту. Почему наши солдаты не дерутся как львы? Почему какая-то горстка заморышей наводит страх на целую армию? Я вас спрашиваю, черт побери!?.. Разные слухи ходят по поводу их главаря. Вы слышали, что передают независимые радиостанции. А газеты? Вы читали «Пресенсию»? Откуда эти писаки раздобыли воззвание этой чертовой армии революционеров НОАБ? А их главарь!.. Вы слышали, что говорят в Ла-Пасе? Будто ими руководит сам… Вот когда я поймаю того, кто стоит за этой немыслимой шайкой, тогда вы поздравите меня с уловом. – Да, полковник Сентено, это будет крупная рыба… – вновь принялся извиваться скользкий. – А кто у них главный, мы узнаем у этого оборвыша… Правда, доблестный герильеро?.. Резкий удар пронзил лежащего Лоро справа. Кованый носок сапога пришёлся по почке, и как Лоро не стискивал, до скрежета, зубы, сквозь них прорвался, из самого нутра, тяжкий стон. – Ага, нравится?! Тут же, без паузы, последовал второй удар, потом третий… – Прекратите, Кинтанилья… – снова раздался щелчок хлыста. – У него нога простреляна. Где ему могут сделать операцию? Нужно непременно под наркозом. Я должен знать наверняка, против кого мы воюем в этих чертовых джунглях… – Ближайшая анестезия – здесь, в Камири, в больнице государственной нефтяной корпорации… – Отправьте его туда. Срочно… * * * Еле ощутимое дуновение сквозь щель в дверном косяке земляного пола создавала иллюзию прохлады. Они кормили его сильно перченой едой всухомятку и только вечером приносили чашку. Так было вчера и позавчера, и… Лоро потерял счет дням. Они все превратились для него в одну нескончаемую пытку. Вытянувшись, раскинув руки и ноги, Васкес Вианья неподвижно лежал на полу. Ни кровати, никакой другой мебели здесь не было. Ему казалось, что он распластан не на земляном полу казармы, а на тлеющих углях, которые медленно его поджаривают. Но у него уже не было сил, чтобы подняться и подобраться к узкому зарешеченному окошку. Горела и страшно зудела рана под бинтами. Горело внутри, и этот мучительный жар растекался по всему телу, достигая мозга, полыхая там неотступными воспаленными мыслями о воде. Тот источник, к которому он припадал перед самым пленом… Его журчание теперь неотступно преследовало Васкеса Вианью. Этот звук сочился в уши, выжигая всё изнутри, до самой боли, до крика и стона. Так же он сорвался, когда ему делали операцию. Лоро наотрез оказался от наркоза. Он понял сразу, чего они добивались: они думали, что, надышавшись эфира, он выболтает о своем командире. Дудки!.. Эскулапы из нефтяной компании скрутили его ремнями, когда доставали из раны пулю. И его мышцы, выворачиваясь на кушетке от дикой боли, больше напоминали перекрученные ремни. И ему так и не удалось удержать в себе крик. Он крепился, до крови закусив себе губы, пока эти коновалы ковырялись в его ране. И ещё этот слизняк, который называл себя доктором… «Зови меня доктор Гонсалес». С зализанными назад бриолином, блестящими, словно слизь, черными волосами и такими же черными, мерзкими усиками под носом, он удивительно напоминал Кинтанилью – мерзкую полицейскую ищейку, который сопровождал его до казарм, а потом в больницу… Доктор Гонсалес все время проторчал возле операционного стола, и даже не надел операционную маску. Так не терпелось ему услышать заветное имя. Ха-ха… Ну и пусть… Пусть они услышали его стон. Но им никогда не услышать имени командира. Они ведь не знают его тайны. Лоро обрел эту тайну там, возле маленького родничка, журчащего из-под каменной глыбы в окрестностях… Взгляд командира… Его зеленое пламя теперь неотступно следовало вместе с Лоро. Это его целебные отсветы заменили ему наркоз на операционном столе, это оно освещало Лоро внутренним оберегающим светом все бесконечные часы нескончаемых допросов, которые устроил ему после операции доктор Гонсалес. О, нет, он не бил и не дрался. Он обещал райскую жизнь, виллу, женщин и роскошь на берегу Флориды. В обмен на «ма-аленькую» информацию. Слащавая патока лилась из его надушенного рта таким нескончаемым потоком, что Лоро несколько раз выворачивало прямо на пол. Этот лощеный сеньор с явным кубинским акцентом и замашками янки с театральным участием и заботой спросил его: «Тебе плохо?» И тогда Лоро выцедил прямо в гладко выбритую, сверкающую и благоухающую физиономию сеньора доктора: «Как только выблевал всё твоё дерьмо про Флориды и виллы, сразу полегчало. Просто заново родился…»