В данный момент, правда, спрашивать его о чем-либо было сложновато, потому что грозный Тандаджи крепко спал на своем рабочем месте, уткнувшись лбом в папки со стенограммами показаний и допросов. Заведенные им недавно для общей гармонизации несколько пошатнувшегося душевного равновесия очень голодные золотые рыбки печально плавали в большом аквариуме, тыкались в стекла и рылись в песочке, которым любовно было посыпано дно, в поисках остатков корма. Еще пара дней такого насыщенного труда – и тидусс рисковал получить живописную композицию из плавающих вверх брюхом личных психотерапевтов. Несколько раз за последние полчаса в кабинет заглядывали следователи Управления, наблюдали смоляно-черную макушку начальника, но будить не решались, хотя новости были важные и нужные. И неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы в кабинете не зазвонил пронзительно телефон. Майло, не поднимаясь, на автомате протянул руку, взял трубку и совершенно не сонным голосом произнес: – Тандаджи. Слушаю. – Мали! – грозно начала на том конце провода супруга. – Два часа ночи! Тебя вторые сутки нет дома! – Я на работе, Таби, – очень спокойно и тихо объяснил очевидное Тандаджи. – Ложись спать, жена. Она всхлипнула, и он поморщился, зная, что последует дальше. – Это невозможно, невозможно! Я не могу так больше жить! Мужа нет, отпуска нет, твоя мать сегодня запекала селедку и провоняла весь дом, Мали! Сейчас она спит, я проветриваю, а на улице холодно! – Закрой двери, окна и зажги ароматические палочки, – чеканя слова и вспоминая, есть ли у него еще стимулятор, произнес тидусс. Но супруга его уже не слышала, войдя в раж: – Я вдова! Вдова при живом муже! Мали, если ты сейчас не поедешь домой, я от тебя уйду! Завтра же подам на развод, и пусть мне будет стыдно перед родней и детьми, пусть! – Отлично, – сухо сообщил Майло и повесил трубку. Поднял голову и посмотрел на топчущихся на пороге следователей таким страшным взглядом, что они поежились и решили: в палате с демонами было безопаснее. – Новости? – коротко спросил начальник, на глазах приобретая привычный равнодушный вид. – Девчонка очнулась, из темных, – доложил старший следователь. – Там боевые маги дежурят, но она не рыпается, только рыдает и просит маму позвать. – Давно? – уточнил брошенный муж, переводя взгляд на елозящих по стеклу аквариума ртами рыбок. Встал, взял корм и начал сыпать его в воду. – Полчаса уже как, – смущенно отрапортовал следователь, наблюдая за воодушевившимися рыбками. Те чуть ли из воды не выпрыгивали за кормом. Видимо, пытались наесться про запас – с таким-то хозяином. – Надо было сразу меня будить, – с легким недовольством упрекнул подчиненного Майло, и тот немного напрягся, но санкций не последовало. – Две минуты, я сейчас выйду. Стимулятор нашелся в ящике стола, под сигаретами, которые он до сих пор держал для Кембритча, и на сгибе локтя появилась еще одна дырка. Зато голова сразу прояснилась. Первокурсница, а по совместительству демоница, вся красная, всхлипывающая, сидела на койке и пила сладкий чай. – Ну и подумаешь, опасна, – сказала дежурившей охране и четверке штатных боевых магов пожилая сердобольная медсестра, которая заглянула в палату с проверкой и увидела размазывающую слезы по лицу Наталью. – Ребенок же. Пришла через пять минут и принесла этот самый чай и булочку. Затем под мрачными взглядами вооруженных суровых мужиков помогла пациентке дойти до удобств и вернула ее обратно. Тандаджи в сопровождении следователей вошел в палату. Девчонка напряглась, стиснула чашку. Он сел на пододвинутый охранником стул, стал просматривать личное дело. Наталья Яковлева, семнадцати лет от роду, родилась в обычной семье, за которой никто никогда не замечал странностей. Коммуникабельная, учится средне, нареканий от преподавателей не имеет. Магический дар обнаружился в детстве, занималась в кружке при школе, затем ее рекомендовали к поступлению в университет. Глянул на уткнувшуюся в чашку девчонку – глаза серые, волосы русые, лицо неприметное, среднего роста. На фоне белых больничных стен выглядит совсем жалко. – Наталья Сергеевна, – сказал он мягко, – нам нужно поговорить. В ваших интересах ответить на мои вопросы. – А вы кто? – жалобно спросила она, взирая на доброго смуглого дядьку. – Я следователь, но вам не нужно бояться, – произнес он, располагающе улыбаясь. Сотрудники Управления смотрели на начальника с изумлением, чуть рты не пооткрывали. – Если вы ни в чем не виноваты, то несколько вопросов – и мы оставим вас в покое. Девушка снова заплакала, и он пододвинулся ближе, подал ей салфетку. – Я виновата, – сказала она, сморкаясь, – очень виновата. Там ведь, – студентка с надеждой посмотрела на «следователя», – никто не умер? – Все живы, – успокоил ее Тандаджи, с любопытством наблюдая, как она вздыхает с облегчением. Не тянула эта всхлипывающая мокрица на злодейку, а перевидал их Майло на своем веку очень много. И тех, кто угрожал или гордо молчал, и тех, кто старался соблазнить, и тех, кто рыдал, пытаясь надавить на жалость. Мокрица была простой и понятной, как табуретка. – Кроме господина Соболевского, – добавил он, глядя, как меняется выражение ее лица – от ужаса до облегчения. – Вы знакомы? Она открыла рот, пытаясь что-то сказать, потом закрыла его и бессильно глянула на собеседника. – Не можете говорить? – догадался Тандаджи, и она кивнула. – Тогда давайте по порядку. Что вас связывает с господином Эдуардом Рудаковым? – А можно еще чаю? – попросила она робко. – Семен, организуй, – распорядился начальник разведуправления, и один из охранников кивнул и вышел. – Слушаю вас, Наталья. Девушка начала говорить, сначала невнятно и сбивчиво, потом уверенней – то ли успокоилась, то ли перебоялась уже. До поступления в университет Наталья и не подозревала о том, что в ней есть кровь Черного Жреца. В семье, правда, знали, что прапрабабка была родом из Блакории, но старушка, по воспоминаниям бабушки, была скромной, тихой, часто ходила в храм к духовнику, носила масла в жертву богам и слыла женщиной набожной и честной. Семья жила небогато, но не голодала, и на желание дочери поступать в столичный МагУниверситет родные отреагировали положительно, однако настояли на том, чтобы Наташа сдала экзамены и в институт попроще, на бухгалтера, потому что профессия уважаемая и кусок хлеба всегда будет. Однако, ко всеобщему удивлению, и собственному в том числе, девушка поступила. Кошмар начался первого сентября, когда в комнату пришел Рудаков. Она сразу почувствовала, что он будто прощупывает ее. А потом с ней стали происходить изменения. Появились кошмары, в которых она не могла контролировать себя – ей снилось, что она то пьет кровь у соседей по общежитию, то превращается в какого-то монстра. Со временем девушка начала видеть энергетические резервы окружающих и испытывать желание прикоснуться. Однажды «прикоснулась» – и потянулась к ней «пуповина», накачивающая чужой силой. Иногда Наталья замолкала, переводя дух, или открывала рот, но не издавала ни звука, и Тандаджи отеческим тоном подбадривал ее: «Не можете говорить – пропускайте, ничего страшного». Наташа пыталась с этим бороться, ходила к духовнику, но помогало это ненадолго. А потом в ее снах стал появляться Эдуард, и она не могла ему противиться. Так начались совместные попытки дотянуться до мощных источников стихийных сил – таких, какими были преподаватели университета и лично ректор. Тем более что он старый и слабый, щиты носит, в отличие от других преподавателей, некрепкие и живет недалеко от общежития. Один раз получилось к Свидерскому присосаться, хоть и ненадолго, но и после этого силы было так много, что хотелось еще и еще. Теперь не всегда получалось себя контролировать даже днем, и через сутки после нападения на ректора Наталья, находясь в одной комнате с соседкой, Яной, пока та спала, нечаянно выпила ее до истощения. Очень испугалась, что все догадаются, но никто ничего не заподозрил. Зато Эдик рвал и метал – Янка ему нравилась. Обозвал по-всякому и стал учить блокировать себя, иначе заметят и поймают. – Зачем вам это нужно было? – спросил «следователь», поглядывая на стенографирующего подчиненного: всё ли успевает записать? Потом он сто раз это перечитает, чтобы отметить ускользнувшие детали, проанализировать, сделать выводы. Мокрица снова промокнула нос салфеткой. Перед ней уже стояла новая кружка с чаем, и она меланхолично размешивала сахар, позвякивая ложечкой о стенки. Звук раздражал, но никто ее не останавливал. Зачем выбивать преступника из зоны комфорта? – Не могу сказать, – с отчаянием прошептала она, и Тандаджи чуть заметно досадливо поморщился. Но девушка увидела, в глазах ее появился страх, и Майло мысленно шикнул на себя, призывая быть сдержанней. Улыбнулся и как попугай повторил: – Ничего страшного. Что случилось вчера ночью? – Нам нельзя пить алкоголь, – сказала Наталья, – иначе можно потерять контроль. Эдик и так постепенно с ума сходил, а вчера еще перед поездкой с Яной поругался, и та сказала, что они расстаются. «И тут та же история», – с тоской подумал стоявший на пороге развода тидусс. – Потом вроде помирились, но он злой был, водку хлестал, я не сразу заметила, что начал присасываться к окружающим. Потом они с Янкой снова поругались. Вот его и сорвало. А я, – она всхлипнула, – пыталась его остановить, но что я могла? Затем уже, когда стал в открытую энергию сосать, я не выдержала. Страшно, все вокруг падают, а я остановиться не могу… Ну а дальше… Димка сбежал, Эдик это увидел – а у него к Поляне свои счеты, – схватил меня за руку и за ним. Сказал, решим с убежавшими – там еще Ситников был с Богуславской, – а потом здесь за собой приберем. Чтобы свидетелей не было. – Приберем – значит, убьем? – легко поинтересовался Тандаджи, и мокрица побледнела. – Он говорил, что можно будет стереть память, – промямлила она неуверенно. Видимо, решила, что чистосердечное признание облегчит участь. К маме отпустят, например. Это она зря: пока менталист с ней не поработает и все, что в памяти есть, не вытащит, никто ее не отпустит. Да и то попадет потом прямиком в отдел магпреступлений. – Мы их нагнали, – продолжала Яковлева, – началась драка. У Эдика сигналка сработала на… – она замолчала, хватая ртом воздух. Закашлялась до слез. – Потом я отключилась. И все. – Понятно, – ласково сказал Тандаджи. – Отдыхайте, Наталья. Чуть позже вам принесут протокол нашего разговора, прочитайте внимательно и, если все в порядке, подпишите. Девушка снова всхлипнула. – Что со мной будет? Мне можно увидеться с родителями? Хотя бы позвонить им? – Ваша судьба зависит от результатов расследования, – пояснил тидусс, поднимаясь со стула. – Что касается родителей. А что вы им скажете? – сурово поинтересовался начальник разведуправления, и мокрица вздрогнула. – Как объясните произошедшее? Не боитесь, что от вас отвернутся? – Мама меня не бросит, – уверенно, насколько это можно делать с текущими по щекам слезами и хлюпающим носом, произнесла первокурсница. Сколько же в ней воды? – Пожалуйста, дайте мне позвонить ей! Пожалуйста! – Семен, – сказал Тандаджи уже от порога, – организуй госпоже Яковлевой телефон и один звонок. И проследи за разговором. – Сделаю, – откликнулся охранник, и Майло вышел в коридор. Сентиментальность ему свойственна не была, но не нужно передавливать, чтобы не отбить желание сотрудничать и впредь. Да и не повредит этот звонок, все равно нужно сообщить родителям о том, где пропадает их дочь. В коридоре лазарета было тихо, тускло и гулко, хоть он шагал мягко и легко, почти по-кошачьи. Вполголоса переговаривались между собой дежурившие охранники, ночная медсестра, читающая при свете настольной лампы за своим столом, увидев Тандаджи, встала и пошла проверять палаты. А он думал над прошедшим «разговором» и понимал, что почти не сдвинулся с мертвой точки. С полученной информацией не густо, прямо скажем. И вряд ли от второго темного, когда он очнется, ее будет больше. Разве что уточнят некоторые детали. Но на основные вопросы о целях и задачах лишившегося головы Соболевского ответа пока нет. И тот, кто может снять блок – а Тандаджи не сомневался, что на «демонятах» стоит такой же запрет, как и в головушке пойманного Стрелковским Учителя, – пока валяется в соседней палате и вряд ли способен кого-либо взломать. Таких специалистов во всем мире единицы, а информация крайне важная, тому, кому не доверяешь, не поручишь… Он вышел в королевский парк и медленно зашагал по освещенной фонарями дорожке. Голые ветки деревьев раскачивались на ветру, было холодно, и Майло с тоской подумал о родном Тидуссе, где зелено круглый год, где обильные теплые реки, где не бывает холодно, где живут веселые даже в своей нищете люди, где почти каждый месяц происходят массовые религиозные праздники, а святого человека для исцеления души и обретения мудрости и покоя можно найти в каждой деревеньке. Где духи природы частенько попадаются на пути, и никто их не боится, не гонит – наоборот, гордятся, что в стране так много духов-покровителей и бесплотных сущностей. Тидусс когда-то давно взял под свое крыло Желтый Ученый Разума, но народ, в отличие от соседей-йеллоувиньцев, был недисциплинирован, эмоционален и не приспособлен к системному труду. Поэтому божественный господин глядел на них, как на приемышей, и, прямо говоря, разочаровался в возможности построения строго организованного общества. Зато какие шедевры народного творчества там создавались! Как прекрасны были тидусские песни и танцы, как богата литература! Как легко двигались женщины, одетые в пестрые сари, белозубые, смешливые, несмотря на то что главенствовали в семье всегда мужчины. Когда-то и его Таби была такой… У Тандаджи мелькнула мысль поехать домой и успокоить жену, но сил не было вообще. Поэтому сегодня он опять останется в комнатке за кабинетом. Завтра очень рано вставать. Необходимо выслушать отчет Игоря о допросах заговорщиков, проверить вместе с Байдеком систему безопасности на балу. Еще раз проглядеть список приглашенных, несмотря на то что там будут только представители дворянства, принесшие вассальную клятву. Но при этом значительная часть, особенно из молодых аристократов, за прошедший со дня коронации месяц хотя бы раз присутствовала на карточных вечеринках у Соболевского, и тот вполне мог попробовать использовать кого-то помимо Кембритча для реализации своих планов. Никаких поводов так думать не было, но и исключать такой вариант нельзя. И ведь на входе их не обыщешь – скандал, оскорбление. Поэтому в зале будут веселиться гости, а сверху за ними будут наблюдать снайперы. И к королеве близко никто, кроме ее коллег, подойти не сможет. Нет, решено, домой он не поедет. Мысли мягко шагающего по влажно поблескивающим плитам дорожки Тандаджи снова вернулись к Тидуссу. Тидуссы считали себя самым древним народом на Туре, и это, скорее всего, было не далеко от истины. Любимой присказкой у них была «Когда остальные еще в пещерах ютились, мы уже строили дворцы». Правда, сейчас от дворцов остались лишь оболочки. Правители постоянно менялись в результате длительной междоусобицы, которая вводила народ в еще большую нищету. Только люди выдыхали, что очередной претендент на престол задержался чуть дольше остальных и в стране начинал устанавливаться порядок, как его травили, или душили, или лишали жизни еще каким-нибудь кровожадным способом, и снова начиналась борьба за власть. И частенько под жернова войны попадали простые люди. Именно так больше двадцати лет назад погиб отец Тандаджи, и именно тогда они семьей бежали из страны. Сейчас на его родине был период тишины: молодой правитель держался на троне уже несколько лет и, видимо, хорошо организовал свою безопасность. Год назад посланник правителя просил о встрече с Тандаджи и предлагал ему вернуться, чтобы возглавить Управление безопасности уже в Тидуссе.