Моя челюсть отпала. — Разве не так ты относишься к своему дару? Ты веришь, что не можешь справиться с ним, что твое прикосновение неконтролируемо. И ты убедила себя, что у тебя нет души, что ты зло. Таким образом, это снимает с тебя ответственность. — Это неправда. — Фиби режет себя, чтобы отвлечься от чужих эмоций. Я держусь подальше от людей, чтобы не копаться в их головах, — и, наверное, для того, чтобы доказать свои слова, он сделал еще шаг назад. — Гейб счастливчик, ему не приходится справляться с этим, как нам. — А что насчет Хайдена? — спросила я, прежде чем смогла остановиться. На его губах появилась циничная улыбка. — Хайден научился принимать свой дар. В отличие от всех нас он знал, как справиться. И справлялся. — Говоришь так, словно теперь не справляется. Я не верю в это. Он такой сильный. Паркер покачал головой. — Хайден показывает тебе то, что хочет, чтобы ты видела. Ты не знаешь Хайдена. Он никогда не контролирует себя, особенно рядом с тобой. *** Ты не знаешь Хайдена. С блокнотом и чашкой шоколада в руке, я зашла в дом, когда Паркер уехал. Меня трясло, несмотря на то, что в доме было тепло. Почему я вообще думала о Хайдене? Мы теперь даже не друзья. И, кроме того, если верить Фиби, его привлекают сломленные и потерянные люди. И это мне не льстило. Мне не нужна была его помощь в контроле над моим прикосновением. Мне нужно было, чтобы он верил, что его отец повинен в аварии. Но что до всего остального: чем мы делились, о том, что не касалось моего прикосновения или аварии? Его дружба, то, как он мог разговорить меня на любую тему? Или то, как он смотрел на меня, то, как я чувствовала себя рядом с ним? Останавливаясь в холле, я хотела пнуть себя. Мне было не нужно все это за прошедшие два года. И, уж точно, мне это было не нужно сейчас. Что мне нужно было, так это забыть о Хайдене, потому что сейчас не он был важен. А тот, кто устроил аварию. Чем больше я думала об этом, тем больше недоумевала, кому настолько нужна была Оливия, чтобы убить за нее. И — не будем забывать об этом — убить и меня тоже? Когда я была просто подростком. А может они планировали стереть и мой мозг тоже… все воспоминания об Оливии, но, когда она меня вернула с новым «даром», они поменяли свои планы. Наверное, они хотели посмотреть, на что я способна, как я справлюсь с этим сама. Я просто не могла понять, для чего все это. Засунув блокнот под руку, я потерла виски. Эх. Недостаток сна в сочетании с тяжелыми мыслями вызвал у меня головную боль. Я пошла на кухню помыть чашку и обнаружила там Кромвела за столом, вокруг него лежало несколько газет. Я не успела быстро уйти, прежде чем он поднял на меня взгляд. — Привет, Эмбер. — Привет, — я помыла чашку в раковине, ощущая его тяжелый взгляд на своей спине. У меня ушли все силы не наброситься на него с обвинениями. Когда я обернулась, Кромвел откинулся в кресле. — Можно задать вопрос? Он кивнул. — Можешь задавать любые вопросы. — Возможно ли, что мои родители знали о даре Оливии? Прежде, чем она начала его использовать активно? Кромвел взглянул на одну из газет. — Возможно, особенно, если Оливия была не первой одаренной в семье. — Вы говорите о том, что у кого-то тоже был дар? Нашей семье? — Не доказано, что дар передается по наследству, но есть семьи, в которых есть больше, чем один одаренный. Как Фиби и Паркер. — Не может быть, — пробормотала я. — Мама с папой были очень скучными и обыкновенными. — Может и не твои родители, а пращуры, или дядя с тетей, или кузены? Вся моя семья была скучной. — Нет. Не думаю. — Признаюсь, что заглянул в твое семейное древо, когда мы привезли тебя сюда. В основном ради собственного любопытства. Я подошла к нему еще ближе. — Вы что-то нашли? Он колебался. — Нет. — Вы уверены? — тихо спросила я, мне было тяжело держать зрительный контакт с ним. Он невозмутимо улыбнулся. Внутри меня все похолодело. — Я уверен на сто процентов. Без сомнений, я поняла, что он врет. Он нашел что-то — что-то, чем не хотел со мной делиться. Холод распространился по моей коже, оставляя за собой противные мурашки. Он встал. — Не могла бы ты пройти за мной? Я с большим удовольствием прошла бы по битому стеклу, но выбора у меня не было. — Конечно. Кромвел посмотрел на меня так, словно прочел мои мысли, и мне привиделась настоящая улыбка на его губах, всего на секунду или две. Итак, я последовала за Кромвелом к его домашнему офису в другом крыле дома. Все правое крыло было учебной зоной, которая казалась стерильной и безжизненной. Кромвел прошел за свой стол, пока я стояла в середине комнаты, не желая подходить ближе. Я не могла удержаться. Глядя на него, я видела улыбку своего отца за минуту до того, как он нажал на газ и выехал на перекресток. Дрожь отвращения прошла сквозь меня. — Холодно? — спросил Кромвел, вытащив связку ключей. — В этой части дома сквозняки. Я не стала отвечать. Он как раз достал нужный ключ из связки. — Твоя сестра убеждена, что в этой части дома есть призраки. Я почти уверен, что за этим стоит Гейб. Он тот еще шутник. Я подошла поближе, когда он открыл шкаф и стал просматривать папки. Я вытянула шею, чтобы рассмотреть надписи на папках. Первой была «Курт Лагос». Она была довольно толстой. Как и следующая. Сначала я не поняла, о ком речь, ведь знала его как Хайдена Кромвела. А не Хайдена Грея. А затем шла папка близнецов, затем Гейба и, наконец, Оливии, и моя. Прежде, чем он поймал меня за подглядыванием, я отвернулась и сделала вид, что любуюсь картиной на стене. С изображенными на ней зелеными холмами и пастельными цветами, она напомнила мне то, что я рисовала до аварии, но больше я не думала об этом. Мой мозг сосредоточился на Кромвеле и том, что у него были папки на всех нас. Было интересно, что в них. Внезапное желание подчинило меня. Я хотела подбежать туда, оттолкнуть его и посмотреть, что в тех папках. Я имела право знать, что в них, что там обо мне и о других. Ладно, может не про всех, но как минимум об Оливии и Курте. И о Хайдене. — Эмбер? — Да? — я развернулась. — Думаю, тебе это понравится, — он держал в руках черный альбом. А поверх него лежала серебряная рамка. Еще до того, как я подошла ближе, мое сердце сжалось, я знала, что было в той рамке. Фотография моей семьи до аварии, счастливой и улыбающейся. Папа обнимал меня за плечи, а мама держала трехлетнюю Оливию на коленях. Я рассеянно прикоснулась к ней, а другой рукой потянулась к альбому. Я хорошо помнила, как сама вставила фото в рамку. Я сидела на кровати и хотела верить, что эти воспоминания не будут потеряны. — Лиз разбирала коробки и достала фотографии, — объяснил Кромвел. — Она поместила остальные в альбом для тебя и Оливии. Мои руки дрожали, когда я поднесла альбом и рамку к груди. Я медленно подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Кромвел сдержанно улыбнулся и отвел глаза. — Спасибо, — только и смогла прошептать я. Кромвел кивнул.