Поскольку большая часть абордажных торпед вонзилась в палубу прямо под капитанским мостиком, отделение Гальбы одним из последних присоединилось к уже собравшимся силам. К этому времени уже были установлены взрывпакеты, и вскоре их детонация сообщила о начале атаки на командный пункт. Рухнули коридоры и лестницы, верхние палубы оказались отрезанными, и Железные Руки получили необходимое им время. Ненадолго, но лоялисты получили численное преимущество — конечно, на корабле оставались ещё сотни и сотни Детей Императора, но пути подхода подкреплений теперь были заблокированы. Пусть на время, превосходство врага в живой силе утратило значение. Взрывы также отрезали путь к абордажной торпеде, доставившей на «Каллидору» Антона и его бойцов, как и к трем другим. Но они, как понимали Железные Руки, тоже утратили значение — мясорубка войны позаботилась о выравнивании баланса, и многие лоялисты уже погибли. В оставшихся торпедах более чем хватит места для уцелевших легионеров. Оставив два отделения для охраны точки выхода, воины Десятого легиона пробились на мостик, и Гальба присоединился к прорыву. Время оставалось только на неудержимую, яростную атаку. Безудержно, как и ворвавшиеся в галерею Дети Императора, Железные Руки пошли на штурм командного пункта — гнев верных воинов пылал ярче, и они атаковали большей частью имевшихся сил. Бьющееся сердце «Каллидоры» оказалось хорошо защищенным. Дети Императора сражались стойко, умело и отчаянно, понимая, что принесет им поражение. И все попытки предателей отразить штурм оказались тщетными — Аттик явился убить их корабль, и они не могли остановить его. Ничто не могло. Дурун Аттик был машиной судьбы. Сражаясь, опустошая магазин болтера во врагов, Гальба видел капитана, бьющегося на верхнем уровне мостика. Двигаясь со смертоносной размеренностью, Аттик вращал цепным топором с изяществом, немыслимым для подобного оружия. В руках Дуруна оно ничем не напоминало грязный мясницкий секач Пожирателей Миров. Напротив, повелитель «Веритас феррум» взмахивал топором, словно дирижировал оркестром, выпады и удары плавно следовали один за другим. Ревели цепные зубья, оружие не замедлялось ни на мгновение — даже прорубая броню и кости, оно не сбивалось с изящных дуг, соединяющих между собою убийства. Топор стал продолжением воина-машины, владевшего им, такой же частью руки, как и ладонь. И, хотя в смертоносных движениях Аттика сквозило совершенство, их не марал ни один излишний, показушный выпад. С убийственной размеренностью поршня капитан уничтожал врагов во имя примарха. Он сражался, воплощая силу железа, и плоть отступала в тень. Хозяин «Каллидоры» встретил Аттика у командной кафедры, и Антон видел боковым зрением отрывки их дуэли. Капитан Клеос, некогда благородный воин утонченных вкусов, теперь носил поверх доспеха одеяния из человеческого «шелка», а его лицо покрывал хитроумный узор ожогов и глубоких порезов, растянутых так, что они не заживали. Предатель атаковал Дуруна чарнабальской саблей — искусством, воплощенным в чистой, штампованной многослойной стали. В руках Клеоса это оружие чуть ли не пускало кровь самому воздуху, и капитан нанес очередной удар так быстро, что клинок невозможно было разглядеть. Аттик не стал блокировать выпад, и сабля прошла через стык пластин брони под левой рукой. На мгновение Клеос замер, не видя крови — его удар был рассчитан на существо из плоти, а не врага, созданного из металла и войны. В это время Дурун повернулся влево, заставляя клинок войти глубже, и сабля застряла возле грудной клетки. Предатель попытался вырвать оружие, но тут Аттик разрубил ему череп цепным топором. Бойня на мостике продолжалась меньше пяти минут, Железные Руки, обрушившись на Детей Императора подвижной стеной, просто размозжили их. После смерти последнего предателя наступила краткая тишина, и Гальба позволил себе насладиться унижением врагов. Затем началась следующая фаза казни, и капитан Аттик встал за командную кафедру. — Дайте мне координаты! — приказал Дурун, с рычанием посбивав с консоли все украшения. Пока технодесантник Камн брал на себя управление, Гальба занимался воксом. — Они отправили сообщение, — доложил Антон. — Зов о помощи, разумеется, — ответил Аттик. — Ответ был получен? — Да. — Тогда не стоит медлить. Брат Камн? — Объект сейчас появится, капитан. Гальба взглянул на окулюс переднего обзора. Мимо корабля проплывали ледяные глыбы астероидного пояса, светло-серые в пустоте, вблизи становящиеся фиолетовыми в отраженном сиянии «Каллидоры». — Вот он, — сообщил Камн. В центре окулюса возникла сфера плотной тьмы. — Хорошо, — единственное слово Аттика прозвучало поминальным колоколом. Технодесантник не нуждался в дальнейших приказаниях. Шар из густого мрака продолжил расти, приближаясь к ним, и Антон понял, что видит один из скалистых планетоидов разреженного пояса, достаточно крупный, чтобы обладать собственным именем: Креон. Едва тысячу километров в диаметре, безвоздушный мир вечной ночи. Могила, ждущая своего часа. Палуба завибрировала, отзываясь на включение двигателей «Каллидоры». — Полный вперед! — объявил Камн. — Координаты заданы. — Хорошо, — повторил Аттик. — Теперь, братья, покончим с этим непотребным кораблем. Железные Руки обратили оружие на консоли, экраны, когитаторы и контрольные системы мостика. Через несколько секунд приборы были полностью разрушены, и никто уже не смог бы изменить судьбу «Каллидоры». — Чувствуете, братья? — спросил Дурун, спускаясь с разбитой кафедры. — Неподвижность, скрытую за дрожью двигателей? Это смерть. Корабль мёртв, и наш враг понимает это. Дети Императора ничего не могли сделать, чтобы предотвратить грядущее, но они пытались. Ведомые Аттиком, легионеры возвращались к абордажным торпедам, и, проходя по ведущим от мостика туннелям, слышали, как исступленно предатели пытаются пробиться через завалы. Когда Железные Руки уже увидели первый из своих транспортников, глубоко проникший буром внутрь «Каллидоры», враг решился на отчаянные меры. Мощный подрывной заряд испарил металл, блокирующий один из основных путей к мостику. Он находился прямо под лоялистами, и на их палубе словно вырос протуберанец — жар, горячее любого пламени, сжег воинов, шедших в арьергарде. Легионеры рухнули на вспучившийся настил, их доспехи превратились в расплавленные, обугленные саркофаги. Даже Гальбу, шедшего в передних рядах, бросило о стену ударной волной, и авточувства брони зажгли на линзах шлема тревожные руны. Антон двинулся дальше, но ощущал при этом неполадки в сервоприводах, которые реагировали не сразу, будто с сомнением, нарушая ритм бега. Где-то бранился Вект — Железным Рукам пришлось снова бросить тела братьев, оставив прогеноиды неизвлеченными. Грохот взрыва утих, сменившись топотом ног. За ними гналась целая армия. Всех охватило сильное, инстинктивное желание остановиться и дать бой, но тут в вокс-канале заговорил Аттик. — Нет нужды сражаться с врагом. Предатели уже обречены, уже мертвы. Унизим их, оставив пока что в живых. Повинуясь, Железные Руки бросились прочь, унося с собой, как теперь понял Гальба, одержанную победу. Погоня обреченных Детей Императора не имела смысла, они все ещё не подозревали о нависшем клинке палача. Воины X легиона забрались в торпеды, и транспортники вырвались из тела «Каллидоры», оставив за собой зияющие дыры. Ринувшись в пустоту, поток корабельного воздуха уносил с собой предателей, пока не закрылись переборки. Герметичность была восстановлена, и жизни легионеров на борту продлились ещё на минуту. Но не больше. Капитан Аттик наблюдал за боевой баржей, пока торпеды удалялись от неё. Отбытие шло медленно, двигательные системы транспортников не предназначались для скоростного полета, только для отхода к точке подбора. Неспособные маневрировать, торпеды были уязвимы для защитных систем «Каллидоры», враги знали об их присутствии, а боевая баржа обладала сотнями пушек, турелей и ракетных установок. Большая часть экипажа корабля уцелела, сам он получил незначительный урон, поэтому Дети Императора могли просто испарить транспортники, стереть эти пятнышки с идеальной пустоты. Но в первые секунды отступления с «Каллидоры» Железные Руки всё ещё обладали преимуществом внезапности — им удалось посеять беспорядок на боевой барже, и предатели пока что не взяли ситуацию под контроль. Но, когда это произошло, внимание Детей Императора уже занимали не лоялисты. Их отвлек Креон. «Каллидора» приближалась к планетоиду, принося свет в его тьму. Корабль шел прямым курсом, который нельзя было изменить, и все орудия боевой баржи стреляли по Креону. Бомбардировочные пушки обрушивали на его кору магма-снаряды, выказывая непреклонность и уродуя безразличного врага, траекторию которого не могло изменить даже столь сокрушительное оружие. В планетоид летели торпеды из всех отсеков, в него палила каждая турель и лэнс-орудие на корабле, просто от отчаяния. Эти удары ничем не могли помочь пушечным залпам. А потом Дети Императора запустили вихревые торпеды, что было актом безумия. «О чем они думали?», задался вопросом Аттик. Воображали, что Креон испарится пред ними, а «Каллидора» безопасно пройдет сквозь тучу обломков? Неужели предатели, и в самом деле, так низко пали в пучины полного безумия? Впрочем, решил капитан, не важно, что они себе представляли. В этот момент имело значение лишь одно деяние, его собственное. Всё, происходящее сейчас, было воплощением воли Дуруна Аттика, и ничто не могло изменить вынесенный им вердикт. Сама «Каллидора», атакуя Креон своей разрушительной мощью, всего лишь раздувала костры предназначенного ей ада. Нос боевой баржи был направлен в центр планетоида, поверхность которого плавилась под яростной бомбардировкой. Область наибольших разрушений сияла белизной, словно в скале открылся ужасающий глаз. Раскаленное поле всё расширялось, образуя яростный водоворот текучего камня сотен километров в диаметре. Планетоид содрогался, мертвый мир холода и огня кричал, озаренный болью. Спустя миллиарды лет покоя, Креон пробуждался, выбрасывая лавовые фонтаны, приветствуя прибытие «Каллидоры», не замедлявшейся и не менявшей курса. Корабль, направленный волей Аттика, влетел в самое сердце огня, его нос коснулся сияющей белизны. Боевая баржа все ещё набирала ход, когда врезалась в планетоид и исчезла с глаз капитана — надменная фиолетовая слеза, поглощенная пылающим адом. Несколько мгновений спустя пошли вразнос ядра плазменных реакторов, и последующая вспышка превратила космическую ночь в день. Ударная волна пронеслась по Креону, раскалывая надвое и убивая планетоид. Расколотые половины начали удаляться друг от друга и яростного вихря уничтожения, вновь отступая в ледяную тьму. — Совершенство, — произнес Дурун Аттик. 7 Дух времени / Заброшенный зал / Одиночество странствия — У нас ещё полно мин, — указал Даррас. — А у них полно кораблей, — возразил Гальба. Аттик стоял над ними, за командной кафедрой «Веритас феррум». Чистые, безликие обводы капитанского мостика радовали глаз после извращенных украшений на палубах «Каллидоры». Прямо за спиной Дуруна ждала Эрефрен, снова призванная из покоев астропатического хора. — Итак, госпожа? — Простите, капитан, — она покачала головой, — но ясность моего взора была рождена близостью к аномалии. Я могу сообщить о размере флота, увиденного мною перед отлётом сюда, но если вы спросите, сколько кораблей сейчас направляется к нам… Эрефрен подняла левую руку раскрытой ладонью вверх, словно показывая, что знание ускользает из хватки. — …ответить я не сумею. — Но что-то приближается, — утвердительно произнес Аттик. — Судя по возмущениям в варпе, именно так. — Сколько времени у нас осталось? — На это я тоже ответить не смогу. — Брат-капитан… — хором начали Гальба и Даррас. Аттик поднял руку, прерывая сержантов. — Вы оба правы, — произнес он, обратив холодное металлическое лицо к Даррасу. — Не думайте, что я не вижу полученных нами стратегических преимуществ. Да, эта победа только усилила жажду отмщения, но мы не всесильны. Хоть и без удовольствия, но нужно признать — будь оно так, Железные Руки одержали бы победу на Исстване-5. Мы уходим из системы. Когда капитан, наклонившись вперед, продолжил речь, вокс-коробка с трудом смогла передать взятый им тон. Голос Аттика захрипел над мостиком, и Гальбе показалось, что он слышит гневное шипение огромного электронного змея, предвещающее погибель врагам. Антон преисполнился радости при этой мысли — Но могу обещать тебе вот что, брат-сержант — на Пифосе мы узнаем больше и нанесем новый удар. А затем ещё и ещё. Мы пробудим в Детях Императора страх и заставим их видеть кошмары, — Дурун повернул голову к Гальбе. — Верно, сержант, мы должны выбирать свои битвы, и я решил перед отбытием оставить врагу прощальный подарок. Ещё один урок.