Почему-то меня резануло по сердцу, что какой-то мерзавец носит эту фамилию. Это я – Елена Стахова! Так меня назвал Инсаров! Ни за что я не могла называть его Тобольским, ни за что! Просто удивительно, какая чушь может лезть в голову в такой жуткий момент! – Да ладно, товарищ Комар, шо тут с ними чикаться? – шагнул вперед устрашающе косматый черноволосый парень в каком-то лапсердаке с длиннющими рукавами и в атласных фрачных брюках, заправленных в футбольные бутсы. Эти бутсы были удивительно грязными, перепачканными чем-то фиолетовым, вроде чернил, да еще густо припорошенными рыжей пылью. – Щас все будет тип-топ! И он проворно взбежал по лесенке, ведущей на чердак. – Ах! – громко воскликнула мама, отчаянно взмахнула руками и начала валиться с табуретки. Я кинулась к ней, подхватила. Она была в обмороке. – Помогите! – крикнула я. – Помогите мне отнести ее в комнату, положить! Незваные гости глянули на меня мельком и с места не сдвинулись. Никто! Я сама кое-как уложила маму прямо на кухонный пол. Главное, что она не упала и не ушиблась. Я с ужасом всматривалась в ее бледное лицо. Хотела брызнуть в лицо водой, чтобы привести в сознание, но передумала. Пусть лучше лежит в обмороке и не видит этого кошмара. Что будет дальше? Деньги уже у грабителей. Что они надеются найти на чердаке? У нас нет совершенно ничего ценного, кроме столового серебра и маминых «мехов», которые привез отец из города. Если им этого будет мало, что они сделают с нами? Застрелят? Если застрелят, пусть мама хотя бы не узнает об этом! На чердаке послышался топот, потом анархист в чумазых бутсах сбежал по лесенке, потрясая… тем самым суконным жакетом, который привез отец! Я вытаращилась на него, не веря глазам. – Во! – радостно воскликнул анархист. – Под крышу запрятала, а шо толку? Я ж все видел! «Как это он мог видеть?» – тупо подумала я. – А ну покажь! – скомандовал тот, кого называли товарищ Комар: носатый, в фуражке. Он взял жакет, рванул край подкладки, тряхнул над столом… Я потрясла головой. Думала, мне мерещится: из прорехи посыпались на стол золотые монеты, жемчуг, какие-то кольца… Зажмурилась, открыла глаза, надеясь, что морок исчезнет, но нет – все было на месте: золото, жемчужины, кольца! Так вот где родители хранили ценности, на которые мы все время жили! Вот почему отец привез жакет на дачу! И что из этого вышло?! – Ага! – с удовольствием протянул матрос. – А подняла какой хаёшь: нету ничего, нету! Глядишь, хорошо пошарим, еще чего-нибудь найдем. – Надо уходить, – вдруг хриплым, ломким голосом сказал анархист в шинели. – Хватит с нас, пошли! – Ладно, пошли, – согласился товарищ Комар. – Но супешника мы все же пожрем. Он поднял крышку с кастрюли, схватил поварешку, зачерпнул суп, с шумом отхлебнул, но вдруг уронил поварешку, закашлялся, сплюнул на ладонь – и я увидела среди мелко нарезанной капусты и картошки одну из маминых серег. Бриллиант ярко сверкнул в свете лампочки. – Так вот какие вы супчики варите? – протянул товарищ Комар и принялся резво шуровать поварешкой в кастрюле. Через миг он выудил и вторую серьгу, стряхнул с нее лепестки капусты и протянул серьги анархисту в шляпе: – Держи, товарищ Стахов! Сгодится! Очкарик сцапал с его ладони серьги и сунул в карман. Боже ты мой! Черт же дернул меня бросить серьги в кастрюлю! Чтоб этой мадам Волчок пусто было! – Боже мой… – раздался вдруг мамин стон. – Они забирают все, что мы получили за Надю!.. Стоявший рядом анархист в грязных бутсах испуганно попятился: – Чи сказилась тетенька? Я тоже не понимала, о чем она говорит, да и не о том думала. Я смотрела на эти бутсы. И вдруг вспомнились слова этого грабителя: «Под крышу запрятала, а шо толку? Я ж все видел!» Его бутсы, перепачканные в чем-то фиолетовом… Шелковица напротив наших ворот, растоптанное фиолетовое месиво под ней… Этот анархист следил за нашей дачей! Он забрался на шелковицу и следил за нами! Чердачное окно находится как раз напротив – он видел, как мама прятала жакет! А потом спрыгнул, передавив ягоды, и удрал, чтобы привести своих сообщников. Может быть, если бы я вернулась с берега чуть раньше, я бы его заметила! Что-то мелькнуло у меня в голове… почти черные руки парня, который чуть не сшиб меня на горе, эти испачканные бутсы… Но я не успела связать воедино эти образы: дверь распахнулась, и на пороге появился… Инсаров с револьвером в руке. Никогда не видела у него такого грозного, устрашающего выражения лица! Мама испустила пронзительный крик и снова распростерлась на полу без сознания. – А ну пошли отсюда! – взревел Инсаров, наставляя револьвер на матроса. Тот растерянно пробормотал: – А шо, твой шпаер[14] правдашний? Инсаров чуть опустил ствол и выстрелил. Пуля вонзилась в пол у самых ног матроса. – Да ты шо, спятил, товарищ?! – взревел тот и ринулся к двери, толкая своих сообщников, которые, впрочем, тоже понеслись прочь из дому. Инсаров успел выхватить у Комара жакет, из которого продолжали сыпаться монеты и драгоценности, но грабителям уже было не до них. Прогрохотали их шаги по крыльцу, завизжал песок на дорожке, хлопнула садовая калитка – и они исчезли. Инсаров отмахнул со лба черную прядь, взглянул на меня исподлобья: – Здравствуйте, На… Елена. Я только и могла, что молча кивнуть. Сердце колотилось в горле, меня била дрожь, слезы вот-вот готовы были прорваться, но я не смогла бы понять, были это слезы запоздалого облегчения, что мы спасены, или счастья, потому что именно он нас спас. – Успокойся, – мягко сказал Инсаров и шагнул ко мне. Сейчас он обнимет меня… я чувствовала это… но мама тихо застонала на полу, и мы отпрянули друг от друга. Инсаров нагнулся, легко поднял ее на руки и сказал мне: – Я отнесу ее в комнату, уложу, а вы соберите всё это, – он кивком указал на разбросанные ценности. – Вовремя я появился, ничего не скажешь! – Храни вас Бог, – простонала мама, которая пришла в себя и сообразила, что случилось. – Мы вас отблагодарим! Отблагодарим! – Вы успокойтесь, – усмехнулся Инсаров и унес ее в комнату, а я торопливо собрала все то, что раньше было зашито в жакет, кое-как его скомкала и пошла следом. В голове шумело, мысли метались вразброд: как здесь оказался Инсаров, да еще так вовремя? Откуда у нас столько ценных вещей? Что значили мамины слова, будто они это получили за Надю? За меня? От кого получили?! Но все это захлестывало ощущение огромного счастья: Инсаров! Он здесь! Он спас меня, как тот, настоящий Инсаров спас Елену в романе «Накануне»! Мама что-то бормотала, всхлипывая, никак не могла прийти в себя. Я смешала с водой изрядное количество валериановых капель, дала ей. Мама было успокоилась, но вдруг вскинулась: – Они вернутся! Что, если они вернутся?! Надя, мы должны немедленно собираться и уезжать! – Трамваи уже не ходят, – сообщил Инсаров. – К тому же грабители вас могут подстерегать около дома. Но вы не волнуйтесь. Сюда они не осмелятся сунуться, потому что я останусь здесь до утра, а если вы захотите утром уехать, я вас провожу. – Благослови вас Бог! – прошептала мама. – Наденька, накорми господина… то есть, извините… товарища?… – Моя фамилия Тобольский, – сказал Инсаров, от чего у меня, конечно, упало сердце, а он продолжал, обойдя, впрочем, молчанием вопрос, господин он или товарищ: – Не волнуйтесь, я не голоден. А вам бы лучше уснуть сейчас. Мама встревоженно взглянула на загадочный зеленый жакет, я подложила его ей под подушку. Накрыла маму пледом, и она мгновенно уснула – как была, не раздеваясь, даже не сбросив растоптанные туфли, которые носила на даче. Я стащила их с нее, подоткнула край пледа ей под ноги. Когда разогнулась и обернулась, Инсарова в комнате уже не было. Не оказалось его и на кухне. Неужели ушел?! Но ведь он обещал остаться! И все же паника одолела меня. Я выскочила на крыльцо… – Я здесь, – раздался голос из кромешной темноты, воцарившейся в мире. Мерцали только звезды в небе да цветы белого табака, «табачки», как их называли здесь. Облако их чудесного аромата незримо реяло над садом. Цикады – их здесь называли коники – стрекотали упоенно, порой до оглушительного звона! Я различила смутный силуэт Инсарова, сидящего на садовой скамеечке. – Иди сюда, – сказал он. – Посиди рядом со мной. Я неуверенно приблизилась, неуверенно села. Чувства разрывали сердце. Любовь, радость, страх, недоверие… И он словно бы почувствовал мое смятение, мой душевный трепет. – Успокойся, – тихо сказал он. – Все кончилось, успокойся. Осторожно обнял меня, привлек к себе, погладил по голове. Шепнул: – Распусти волосы. Легче станет.