— Что ты психуешь, как беременная школьница? — Грязнов усадил товарища на место и придвинул поближе тарелку. — Если говорит человек «не знаю», значит, не знает. Я лично ему верю и тебе советую. Мы тебя что, вербовать сюда пригласили? — Правда, Александр Борисович, — поддержал Арбузов, — хотите повесткой, пусть будет повестка, только ничего нового я вам и в прокуратуре не расскажу. Не знаю я этих девочек. Мы тридцатого забрали Замятина из дома где-то около девяти вечера и поехали на базу. Без девочек. Девочки прибыли заранее. Но, как вы понимаете, у них там был интим, и присутствия охраны не требовалось. Мы сидели в бильярдной, кофе пили, шары катали. Еще там фейерверк был. На фейерверк мы, конечно, вышли, вдруг снаряд неразорвавшийся на голову патрону свалится, нужно же будет ему первую помощь оказывать. Тогда я, конечно, девочек видел издалека, но это и все. Кто они, откуда, понятия не имею. Ту, которая светленькая на пленке, Замятин называл Светой. — А до того он с ними не встречался? — В мои дежурства — нет. — Ладно, — махнул рукой Турецкий, — хоть про мужика расскажи, который с Замятиным гулял. — Какого мужика? — Достал ты, Ростислав! Только не говори, что мужика кавказской внешности с Замятиным в бассейне не было. Или ты его не заметил? — А вы этого имели в виду! — хлопнул себя по лбу Арбузов. — Вы будете смеяться, но его я не видел, только голос слышал. Он за фейерверком из бассейна наблюдал, а от бильярдной его кусты заслоняют. Замятин с девицами скакал, как горный козел, а тот второй — плавал. Махнув внеочередные пятьдесят граммов, Турецкий схватился за сигареты: — Я на балкон выйду, надо подышать свежим воздухом. — Какой балкон, зима на дворе, там дверь заклеена! — возмутился Грязнов. — Весна уже, — заметил Турецкий. Грязнов сокрушенно качал головой, глядя, как Турецкий отдирает скотч, закрывавший свистящие сквозняком щели, и пошел за ним. Арбузов остался курить на кухне. — Ты зачем меня позвал? — вполголоса спросил Турецкий, выбравшись наконец на лоджию и плотно прикрыв дверь за Грязновым. — Мириться. — А этого зачем притащил? — За тем же. — Зачем «за тем же»? — В прошлый раз, Саня, ты пытался меня убедить, что Замятин хоть и дерьмо, но в хорошем смысле этого слова, а Ростик тебе — лишнее доказательство, что дерьмометр там аж зашкаливает. — Угу. — Что ты угукаешь? — взвился Грязнов. — Я тебе свидетеля нашел, а ты еще чем-то недоволен! — На фига мне такой свидетель, который ничего не видел, ничего не знает? Что мне ему — медаль дать за то, что он подтвердил, что мне и без него известно? — На что ты, собственно, злишься? На то, что я тебя позвал? Или на то, что ты таким классным сыщиком оказался, что все сам раскопал и до всего сам додумался? — Не лезь в это дело, Слава. Я сам как-нибудь разберусь. — Ну и разбирайся! — Ну и разберусь! С Арбузовым Турецкий прощаться не стал. Кто еще из охранников был в ту ночь рядом с оранжереей, выяснится утром. Может, остальные окажутся менее скользкими и беспамятными. А Славке определенно или жениться надо, или зверя себе какого-нибудь завести — хоть хомяка. Совсем невменяемый. И о Лидочке, конечно, опять не поговорили. Хмуренко. 8 апреля. 23.30 Отправляясь на встречу, Хмуренко принял все меры предосторожности, по крайней мере все те, которые пришли в голову за полтора часа, что были у него на сборы. В кармане куртки лежал газовый пистолет, в рукаве пристегнутый двумя полосками скотча разводной ключ, под потолком машины укреплена миниатюрная видеокамера, в бардачке диктофон, включающийся на звук, в кармане еще один диктофон, под днищем машины — маячок, сигнал которого распространяется на два километра. Если встреча — очередная хитрая ловушка, устроенная коммунистами, в этот раз им это даром не пройдет. Просто застрелить его они не решатся, такой скандал им не нужен, да и какой смысл было устраивать встречу на безлюдном шоссе ночью — подкараулили бы в подъезде, у гаража, да мало ли где. А если они снова желают повторить избиение невинных младенцев — обломаются, он сумеет за себя постоять. Но интуиция подсказывала, что никакие это не коммунисты, а реальная возможность заполучить сенсационный материал. Хмуренко еще раз прослушал пленку с записью телефонного звонка. Неизвестный позвонил в начале одиннадцатого в монтажную и, сообщив, что у него есть важная информация, которая обязательно заинтересует видного журналиста Хмуренко, попросил его к телефону. Поскольку ни с кем другим он беседовать не желал. Неуклюжие попытки Миши Лепешкина хоть что-то выведать, похоже, его только разозлили, и, не отбери Хмуренко вовремя трубку, кто знает, возможно, информация уплыла бы к конкурентам. — Я слышал, вы ведете собственное расследование замятинского скандала? — Голос был приглушенным, как если бы незнакомец прикрывал трубку носовым платком или просто рукой. — Возможно. — Вас интересует, кто организовал съемку? — Конечно. Но это, наверное, не телефонный разговор, может быть, вы подъедете и мы спокойно обо всем побеседуем? — Нет, если вы заинтересованы, подъехать придется вам. Я не желаю рисковать. — Куда и когда? — В двенадцать. Примерно в двадцати километрах от кольцевой по Варшавскому шоссе есть рекламный щит «Nike. Just do it» с негром в белых кроссовках. Проедете еще сто метров, остановитесь, помигаете фарами, выключите их, выйдите из машины и идите вперед. — Как я вас узнаю? — А вы думаете, там будет толпа гуляющих? Хмуренко проехал мимо приткнувшегося у обочины бежевого «жигуленка», значит, до места встречи метров пятьсот. Миша Лепешкин, призванный подстраховать в случае чего, помахал ему рукой, но Хмуренко даже не посмотрел в его сторону. Миша понадобится, только если Хмуренко не проедет обратно или не позвонит до половины первого. Тогда вперед: искать, спасать и т. п. Рекламный щит был виден издалека и хорошо освещен, но машин рядом не наблюдалось. Хмуренко, как было условлено, проехал чуть дальше, помигал фарами, выключил их. Посидел минуту, всматриваясь в темноту, но ничего подозрительного не заметил. Во всяком случае, ватага коммунистов с булыжниками и кольями из кустов не выпрыгнула. Включил камеру и осторожно, неторопливо вышел из машины. Совершенно некстати начался мерзкий мелкий дождик. Зонт он с собой не взял, а натягивать капюшон не решился — это уменьшит угол обзора, что рискованно в такой ситуации. Хмуренко насчитал восемьдесят девять шагов, когда луч фонарика уперся ему в спину; как и откуда подошел незнакомец, он так и не заметил. — Медленно повернитесь, — распорядился тот же голос, что и по телефону. Хмуренко повиновался, прикрыв рукой глаза от яркого света. Незнакомец, убедившись, что перед ним тот, кого он ждал, выключил фонарь. — Давайте сойдем с дороги. Он был невысокий, в длинном плаще с поднятым воротником и в широкополой шляпе, скрывающей верхнюю половину лица, хотя это было лишним — в такой темноте Хмуренко все равно бы его не рассмотрел. Он курил, и это окончательно убедило Хмуренко, что избиения сегодня не будет. Отошли под деревья. С дороги их теперь можно было заметить только по огоньку сигареты, зато дождь здесь не так доставал: деревья, даже голые, кое-как от него защищали. — Как мне вас называть? — Иван Иванович или Сидор Сидорович, а хотите — Васей, мне все равно. — Хорошо, Иван Иванович, я вас слушаю. Хмуренко тоже закурил, надеясь в свете зажигалки увидеть хоть что-то, но Иван Иванович разгадал этот нехитрый трюк и вовремя отвернулся. — Вы записываете разговор? — А вы против? — Нет, только пускать запись в эфир, не изменив голос, не стоит, могут быть нехорошие последствия. — Какие? — Неприятности у меня, а потом и у вас. — Я это учту, — пообещал Хмуренко. — Но пока вы еще ничего такого, что может вызвать неприятности, мне не рассказали. Если я все понял правильно, вы точно знаете, кто стоит за акцией против Замятина. — Знаю. — И кто же? — Замятин. — Замятин сам снял кино о себе и сам передал его на телевидение? — недоверчиво переспросил Хмуренко, уже предчувствуя, что действительно нарвался на сенсацию. — Да. — Зачем? — Чтобы уйти быстро и красиво. — Я все еще не совсем понимаю. — А вам самому не приходило в голову, почему на той пленке он то задом, то боком, то в плохо освещенном углу? — Иван Иванович прислонился спиной к дереву и спрятал руки в карманы плаща. — Запись же высококачественная, девицы, например, хорошо получились. А Замятин как будто знал, где установлена камера. И вообще, сцена хорошо продумана и отрепетирована. У зрителя она вызывает скорее смех, чем брезгливость, отвращение и тем более возмущение. Ну, выпил человек, ну загулял даже, страна такая, традиции такие: все пьют без меры и часто буйны во хмелю. Поматерился чуть-чуть — это опять демонстрирует близость к низам, к народу. На пьедестал влез — карикатура на демагогов политиков. Особенно на коммунистов, конечно, но это тоже хорошо, это уже не совсем для народа, это для тех, кто способен прочувствовать аллегорию. Он ведь даже жене в кадре не изменил, обвинить его не в чем. Тем более что даже непонятно, его ли обвинять. Скорее всего, было снято даже несколько дублей и выбран самый удачный. Вряд ли так хорошо получилось с первого раза.