— А китайца, который занимался фейерверком, он запомнил? — Нет. Говорит, возился какой-то неприметный человечек маленького роста. Они с Эренбургом на фейерверк смотрели, а не на него. — Еще что-нибудь интересное он рассказал? — Ирбисовских охранников во время фейерверка они не видели. Это как раз похоже на правду: от дверей бильярдной пятачок перед воротами, где стояла охрана, не просматривается. Второго гостя, который развлекался вместе с Замятиным, якобы тоже. Самого Замятина и девиц — мельком. Часов в двенадцать они приняли теплого генпрокурора на борт. Пока везли домой, он совсем раскис и самостоятельно передвигаться уже не мог, пришлось доставить его до дверей квартиры. Все. — Ну и как ты оцениваешь его показания? — Сплошное вранье за редким исключением. Но врет он профессионально: без дополнительных улик не подкопаешься, а где их взять?! И нагло. Уверен, что у нас до него руки не дойдут. И у самого наверняка есть волосатая лапа. — Есть, — подтвердил Турецкий, невесело усмехнувшись. — Кто? — С Арбузовым ясно. Что показал Эренбург? — обратился Турецкий к Ильину, не удостоив Позняка ответом. Как бы там ни было, не стоит порочить честное Славкино имя в глазах подчиненных. — То же самое, слово в слово. С той лишь разницей, что Эренбург был в «Ирбисе» впервые. — А с кем в паре работал Арбузов в предыдущий раз? — Сам, — ответил Позняк. — И в бильярд играл сам с собой? — Да. — И лимузин на стоянке был тот же самый, и больше никаких машин, и, несмотря на это, он не удосужился запомнить номер? — Точно. — Ну что ж, Арбузов и Эренбург тоже показания отрепетировали. Если они говорят правду — про бильярд я имею в виду, — уточнил Турецкий, — это значит, что Замятин гулял вместе с хозяином заведения. Поскольку владелец лимузина был без охраны. — То есть Шмидт на кого-то шестерит?! — выпалили Ильин и Позняк хором. — Выходит, шестерит. Или состоит в особо доверительных отношениях. — Ну что ж, коли так, картина, по моему, совершенно ясна, — заявил Позняк, — вы позволите, Александр Борисович, сделать резюме? — Валяй, — кивнул Турецкий, — а ты, Вова, свари пока кофе. — Резюме. Независимо от того, к каким выводам придет экспертиза: сможет она подтвердить, что кино снималось в оранжерее «Ирбиса», или не сможет из-за ремонта, — мы имеем цепь улик, которые доказывают, что тридцатого сентября Замятин был там с двумя проститутками и еще одним не установленным пока гражданином. Причем заметьте: не «человек похожий на Замятина», а именно Замятин с проститутками, похожими на тех, которые были показаны по телевидению. Это подтверждается, с одной стороны, показаниями Арбузова и Эренбурга: они сопровождали в «Ирбис» генпрокурора, а не «человека, похожего на…». И с другой — показаниями Косых. Он хорошо рассмотрел тех самых проституток в том самом месте, в то самое время в обществе генпрокурора. Ну а то, что это был Замятин, мы уже установили. Все просто, как дважды два. Техническую экспертизу пленки по большому счету можно вообще не делать. — Дальше? — Дальше, несколько сложнее. Совершенно очевидно, что видеозапись сделал Жадько, причем не по собственной инициативе, а по заданию своего хозяина, с которым Замятин вместе развлекался. Я подумал: не мог Замятин водить дружбу с кем-то из шмидтовских дружков, это должен быть человек более крупного калибра. Значит, он, в свою очередь, не может быть закадычным приятелем Шмидта и пользоваться по старой дружбе услугами его быков. Выходит, Шмидт действительно на него шестерит. Вопрос: как все это доказать? Замятин-то наверняка понимает, чьих это рук дело, но отомстить не хочет — боится. Или надеется на чью-то поддержку, черт его разберет! Насчет расклада сил в высших сферах — я полный ноль. Но нам его самостоятельные шаги невыгодны — это совершенно ясно. Если он опять окажется на коне — первым делом нас сожрет. Точнее — вас, Александр Борисович. Мы с Вовой для него не пешки даже — так, мелкие насекомые, микробы. Поэтому его надо как можно быстрее припереть к стенке и склонить к сотрудничеству со следствием. Тут вам, Александр Борисович, и карты в руки. — Все сказал? — спросил Турецкий, методично прихлебывая кофе. — Все. — Пей — остынет. И слушай меня. Ты, Эдик, как я погляжу, метишь прямо на место Грязнова? Или сразу в министры внутренних дел? — А по-вашему, я должен до пенсии в операх ходить?! — Позняк скорчил презрительную мину. — Если будешь пыжиться и стараться прыгнуть выше головы, до пенсии не дослужишь. — Турецкий одни махом проглотил полчашки. — Ты сам только что сказал, кто ты для Замятина. Микроб, вредное насекомое. Ужалить можешь, если изловчишься и найдешь слабое место. А припереть к стенке и склонить к сотрудничеству ты даже бабульку не смог, которая у Жадько пыль с кактусов стирает. — И что мы делать теперь будем? — с вызовом спросил Позняк. — Наложим полные штаны и станем нюхать да помалкивать? — Вовсе нет. Все как обычно: доложим о результатах по инстанции и будем работать дальше. Ты, Эдик, занимаешься китайцем, ты, Вова, дожимаешь проституток. Я работаю с Жадько. Это предварительный план, если не поступит ценных руководящих указаний. Все, идите пока отсыпайтесь. Турецкий. 9 апреля. 12.00 Информацию, добытую Ильиным и Позняком, Турецкий пересказывал Меркулову целых полтора часа. Виной всему телефоны, Меркулов в определенный момент устал поднимать трубку и включил режим селектора. Иногда полезно писать подробные рапорты, тысячу и один раз успел подумать Турецкий, пока он добрался до некоторых соображений по делу Замятина. — Что-то ты бледный какой-то, — сказал Меркулов, прикрывая микрофон рукой. Турецкий театрально закатил глаза, вывалил язык и красноречиво указал на телефон. — Давай выйдем в коридор, а то сейчас тебя стошнит прямо на мой стол. Они удобно устроились на подоконнике, и, если бы все проходящие не здоровались с Меркуловым, обстановку можно было бы назвать деловой. — Я думаю, что Жадько и его команда будут идти в отказ до конца. — Турецкий нашарил у себя за спиной банку из-под кофе, приспособленную под общественную пепельницу и, пользуясь случаем, закурил. В кабинете Меркулова все форточки были закрыты: он был простужен, а кондиционер с зимы не расчехлен, поэтому Турецкий курить постеснялся. — Можно их продержать положенные трое суток и выпустить, а можно промурыжить еще недели две. Но толку — ты сам понимаешь. Если хоть один из них заговорит, он не жилец, и они все это прекрасно знают. По крайней мере, если не будут приняты особые меры. Но я что-то не вижу, чтобы кто-то здорово суетился. — А эксперты? — А что «эксперты»?! Они выполнили свою работу. Защита свидетелей предполагается? Черта с два. — Прости, что перебиваю, но давай покороче, — озабоченно сказал Меркулов, — цигель не ждет! — кивнул он в сторону кабинета. — А я тебе должен еще новость сообщить. — Если покороче, Замятин говорил, пусть следствие разберется, кто там на пленке? Говорил. Следствие разобралось. Я думаю нужно вызвать его и допросить как свидетеля, который организовал съемку, с кем он в «Ирбисе» отдыхал. А потом допросить этого нехорошего дядю и предъявить обвинение в изготовлении порнографии. И все, дело можно передавать в суд. — Все правильно. Но Замятин, получив повестку за твоей или моей подписью, выкинет ее в мусорное ведро. А новый и. о. ее не подпишет, пока не получит указания из Кремля. А Кремль такого указания не даст, пока там не созреет мнение. Поэтому забудь пока о допросе Замятина и ищи проституток и китайца. Если ты их вовремя найдешь, может, это на что-то и повлияет. Даже скорее всего повлияет. Содержание большой политики уяснил? — В пределах моего малого разумения, — проворчал Турецкий. — А что за новость? — Раскрываю государственную тайну. На последнем заседании замятинской комиссии представитель пресс-службы президента зачитал разгромную аналитическую записку по деятельности Генпрокуратуры в целом и по расследованию дела Замятина в частности. Так, старший следователь по особо важным делам Турецкий А. Б. — знаешь такого? — будучи не в состоянии справиться с возложенными на него обязанностями, пытался путем угроз склонить следователя прокуратуры Москвы Соколова к фабрикации документов и даче ложных показаний. И резолюция президента, цитирую: «Таких мудаков гнать из органов прокуратуры коленом под жопу». Догадываешься, откуда ветер дует? — Замятины приходят и уходят, — сказал Турецкий, выдержав эффектную паузу, — а висяки остаются. Старые дела у меня никто не забирал. Соколов занимался трупом, который связан с Минтопэнерго, которое, как я тебе уже объяснял, может быть связано и с Замятиным. Кстати, постановление на этот счет ты сам же мне вчера и подписал. — Ну-ну… — покачал головой Меркулов. Инара. Сентябрь 1971 — Стойте! — Ну что еще?! — недовольно воскликнул Замятин. — Не можешь одна с трупом посидеть? — Нельзя вот так просто пойти и сдаться. — Инара была в отчаянии. Даже не от смерти Сергея. С этой потерей она уже успела свыкнуться. Но сейчас она рисковала потерять всех троих и, может быть, даже пойти соучастницей. — Что вы скажете в милиции? — Мы же вроде договорились? — Мурад прислонился к дереву и закурил. Которую уже за последний час: десятую, пятнадцатую? — О чем вы договорились? Мурад! Ты же не хочешь сесть на десять лет? Володя! Подумай, на что ты его толкаешь? — Какие десять? Какие десять??? — возмутился Замятин. — За превышение пределов необходимой обороны до двух лет. — Да?! Две ножевые раны у Сергея, а у Мурада ни одной царапины, кто поверит, что это самооборона? — Не поверят, — мрачно согласился Мурад. — Значит… — запнулся было Замятин, но быстро нашелся: — Значит, случайное убийство по неосторожности, неумышленное, без отягчающих обстоятельств… Тоже немного дадут. — Сколько? — Ну пять… плюс-минус два. — С двумя ранами и в случайное не поверят! — Инара готова была удушить его собственными руками. Если бы только это чему-нибудь помогло. Слизняк! Мог бы, должен был бы взять все на себя. Ведь сам во всем виноват, сам заварил эту кашу, сам первый ударил. И кроме того, просто за то, что он такой правильный, активист и общественник, ему скостили бы срок как минимум вдвое, может быть, вообще отделался бы условным. — А может, спрячем тело? — Замятин, кажется, готов был разрыдаться. — Скажем, не было его с нами. Не знаем, не видели. — Идиот! — крикнула Инара. — А таксист? А следы крови? Выстрел тоже мог кто-то слышать. И потом, где ты его спрячешь? Закопаешь? Или понесем до реки и утопим? Его будут искать. Родные, милиция. Милиция будет искать старательно, потому что он был одним из них и мог оказаться жертвой настоящих бандитов. И они его все-таки найдут, а когда найдут, станут искать нож, и кто-нибудь вспомнит о твоем, ты же его всегда с собой таскаешь. Что ты им скажешь? Потерял? Не поверят. И ты сядешь уже не на два и даже не на десять лет, потому что это уже убийство с отягчающими, или как там у вас это называется. И мы тоже сядем, как соучастники… — Перестань! Замолчи!!! — Он был жалок, сел на землю обхватил голову руками, заткнул уши. — Замолчи! Мурад слил остатки портвейна в стакан и протянул Замятину: