— Ты мне не хочешь объяснить, что происходит? — ехидно поинтересовался Меркулов. — Или это стратегическая тайна? — Завтра, — пообещал Турецкий и дал отбой. А напрасно, телефон зазвонил опять. — Снимаю шляпу! — Это уже был Грязнов. — С омоновцами это ты круто! Уважаю. — Иди в задницу, Слава. — Скромничаешь? Зря. Что теперь наш генеральный экс… то есть секс-прокурор скажет, а? Турецкий швырнул трубку, так что аппарат, жалобно звякнув, треснул, но тут же самым невероятным образом затрезвонил вновь. — Не ожидал, — грустно сказал экс-секс-прокурор. — От кого другого — я бы еще понял, но от вас не ожидал. На дальнейшие звонки Турецкий отвечать не собирался, а телефон, разумеется, не умолкал. Он сходил на кухню, но вместо коньяка из холодильника достал с полки нож. Ирина Генриховна закрыла аппарат грудью и сама взяла трубку: — Соединяют с Хмуренко. — С кем?!!! — Александр Борисович? Ну как вам сюжет? — Ах ты мудак! — Турецкий полоснул по проводу так, что посыпались искры. — Если хоть что-то в этом доме еще зазвонит, я буду стрелять! Турецкий. 10 апреля. 10.00 В начале восьмого Турецкий, не заглянув домой, приехал из Садовников в Генпрокуратуру, заперся в кабинете в надежде поспать пару часов, но заснуть так и не смог. Около десяти ему надоело валяться, он встал и включил телевизор потише, чтобы не было слышно из-за двери — мало ли кого черт принесет, и в нетерпении стал ждать начала трансляции из Совета Федерации. Разговаривать ни с кем не хотелось. Ильина и Позняка он предупредил, чтобы стучали долго и настойчиво. Телефон бы отключить, подумал он, или шнур обрезать, как дома. Всех — на фиг! В этот момент телефон зазвонил. — Чем занимаешься? — поинтересовался Меркулов. С момента смерти Косых они не общались. Турецкий, чувствуя вину, понимал, что и это дело ему придется принимать к своему производству. Уж слишком тугим становился узел вокруг дела Замятина. Но сам инициировать разговор не решился бы, хотя мог еще с утра зайти к Меркулову. Тот уже с семи часов наверняка был на месте. — Телевизор хотел посмотреть, — ответил он после долгой паузы. — Поднимайся ко мне. Вместе посмотрим. Это облегчало задачу. Вот и повод решить вопрос о Косых. Когда Турецкий вошел в кабинет Меркулова, Замятин на экране поднялся на трибуну, разложил бумаги и с победным видом оглядел зал. — На лицо посмотри, — сказал Меркулов, не отрывая взгляда от экрана, — что-то будет. — Что? — живо спросил Турецкий, обрадовавшись, что начальство не завело с ходу разговора о гибели Косых. Может, вообще пропустит? — Свидетель погиб, вот что. — А ему, по-твоему, доложили? И он от этого довольный как слон? — Доложили, — Меркулов уверенно кивнул, — скажи спасибо, если через два дня его частные охранники не откажутся от показаний и не заявят, что на них было оказано давление. — Думаешь, Замятин с помощью Хмуренко… — Турецкий запнулся, не в силах доформулировать мысль — никак не мог решить, кто из них большая сволочь. — Не думаю, — также уверенно покачал головой Меркулов, — ты посмотри на зал! Камера прошлась по залу заседаний. Большая часть депутатов аплодировала Замятину как народному герою. Человек двадцать из полутора с лишним сотен демонстрировали по этому поводу свое явное неодобрение. — Явный перевес на стороне органов прокуратуры, — прокомментировал Турецкий, — если ему сейчас доставить тех двух телок, он бы их трахнул на бис в прямом эфире. — Не шуми, — попросил Меркулов (Замятин уже начал речь), — давай послушаем. «…В последнее время деятельность Генеральной прокуратуры стала встречать ожесточенное сопротивление со стороны некоторых крупных государственных чиновников, могущественных финансовых структур, отдельных представителей спецслужб и других правоохранительных органов, а также части депутатов. Я имею в виду проправительственно и пропрезидентски настроенных политиков в Государственной думе и Совете Федерации…» Под одобрительный гул Замятин пригубил воды. — Уточнил! Чтобы не обиделись! — Турецкий закурил, потом, спохватившись, хотел погасить сигарету, но Меркулов махнул рукой: кури, мол. — С первой минуты пошел на открытую конфронтацию с президентом, — констатировал он. — Кончится тем, что попросится назад, вот увидишь. — Не попросится. Что он, мальчишка с грязной попой? Вчера подал в отставку, сегодня передумал! Облает всех, кого надо, и уйдет с помпой. Может, не с первого захода — так больше треска. «…Очень многие хотят моей отставки и ждут ее как манны небесной. В первую очередь это касается людей, нажившихся на незаконной приватизации, людей, создавших финансовые империи при государственной поддержке, а теперь бессовестно обманывающих государство, не желающих платить налоги и утаивающих сверхприбыли, подающих липовые документы о многомиллиардных убытках. Дошло до того, что экспорт природного газа стал якобы убыточным! При этом олигархи, не особенно маскируясь, вкладывают средства в создание собственных незаконных спецслужб, одно дело охранного агентства „Вулкан“ чего стоит! Этим людям моя деятельность на посту генерального прокурора — острый нож в сердце…» — Скорее — колючка в задницу. — Турецкий злобно усмехнулся. — Нужно подкинуть Хмуренко идею устроить очную дискуссию между Замятиным и Сосновским. Может, они его нечаянно в пылу дискуссии стукнут тяжелым тупым предметом по голове. «…Удалось посеять недопонимание между мной и президентом. В первое время он оказывал мне существенную помощь. Но в определенный момент она прекратилась и начали циркулировать слухи о моей неизбежной скорой отставке…» Турецкий резко встал из кресла, будто его вышвырнуло пружиной. — Пойду, пожалуй, выйду на пять минут в коридор. Не то я сам сейчас запущу в телевизор тяжелым тупым предметом! А когда вернусь, попрошу тебя, Костя, и этого Косых тоже повесить на меня. Вместо пяти минут он ходил тридцать пять. Заглянул к себе: не ждет ли кто под дверями, прошелся по этажам, выкурил полпачки, снова зашел к себе, включил кофеварку, потом передумал и вернулся в кабинет Меркулова. Меркулов сидел в прежней позе и продолжал внимательно слушать выступление Замятина. «…Я не совершал никаких противозаконных действий. А вот известная кассета с человеком, похожим на генпрокурора, снята преступным путем с грубым нарушением закона…» — Вот урод! — Турецкий аж подпрыгнул в кресле. — Плевать ему, что все уже установлено, опять «человек, похожий на»! Он думает, что все будут молчать, блюсти тайну следствия?! «…Заявление об отставке я подал, подвергшись серьезному нажиму. Если вы окажете мне доверие, я готов вернуться к работе, чтобы довести до конца расследование уголовных дел против коррумпированных чиновников в Кремле и в Доме правительства. У меня есть конкретные доказательства и факты по этим делам, с которыми я хотел бы вас ознакомить. Для этого я просил бы объявить перерыв и после провести закрытое заседание…» Меркулов молча подошел к сейфу и достал початую бутылку коньяка. Накапал себе несколько капель, остальное вылил Турецкому в стакан. — Экономь нервы. И востри лыжи. — Может, лучше весла сушить? — Турецкий воспринял слова Меркулова как шутку, но тот, похоже, был абсолютно серьезен. — Предстоит тебе ехать в Швейцарию. Я так думаю. Где же еще президент, правительство и Сосновский могут прятать миллиарды? А дело Косых забирай себе, я распоряжусь. Для начала Турецкий поехал в Садовники, но Ильина с Позняком не застал, опоздал буквально на десять минут. Во дворе столпилось огромное количество народа — суббота, все дома. Похоже, собрались жители изо всех соседних домов. Разминулся с операми, нужно хоть уборщиц из «Ирбиса» передопросить, решил Турецкий. Разыскать с ходу удалось только бригадиршу, остальные уборщицы, по словам соседей, вместе отправились то ли на базар, то ли еще куда-то. С бригадиршей разговора не получилось, Турецкий даже представиться не успел. — Двадцать тысяч приноси, тогда поговорим! — перебила его бабулька и повернулась к Турецкому спиной. — Зачем вам двадцать тысяч? — спросил Турецкий, заходя к ней с лица. — Вам мало платят в «Ирбисе»?