— Не твое дело, душегуб! — Она опять отвернулась. — Двадцать тысяч — мне на похороны. И все равно слова тебе не скажу, хоть сажай меня, хоть режь! И никто не скажет, не сумлевайся! Он все же усомнился и решил дождаться остальных. Можно было, конечно, не теряя времени, заняться Тихоновым, Свешниковым и Ильичевым, но их Турецкий отложил на вечер. Вечером Меркулов отправится заседать в свою комиссию и никто не будет его дергать. Бабульки уборщицы вскоре вернулись, но, допрошенные по отдельности, повторили одно и то же: «Пошел ты…» К себе Турецкий приехал в начале второго. Ильина и Позняка по-прежнему не было. Позвонила секретарша Меркулова: — Александр Борисович, Константин Дмитриевич у генерального на совещании, просил вас никуда не уезжать и дождаться его звонка, примерно с двух до трех. А сейчас включайте телевизор. Будет интервью президента по поводу решения Совета Федерации. — Не утвердили отставку? — Не утвердили. Но указ о временном отстранении от должности остается в силе. — Хорошо, спасибо, сейчас буду смотреть. — Он повесил трубку и добавил вслух: — Просто поражаюсь Косте! Как он может часами все это спокойно слушать?! Большой телевизионный день, усмехнулся Турецкий уже про себя и включил ящик. Появилась заставка: «Эксклюзивное интервью Президента России телекомпании „CNN“». У телевизионщиков, видать, что-то не заладилось. Начало интервью не показали, картинка возникла неожиданно, а спустя несколько секунд посреди фразы президента появился звук. «…антигосуда-а-арственную позицию. Только так я это расцениваю». Корреспондент: «По нашим сведениям на закрытом заседании Совета Федерации Владимир Замятин обнародовал сведения о крупной взятке, переданной владельцем одной из швейцарских строительных компаний управляющему делами президента, а также о ваших личных счетах и счетах вашей дочери в швейцарских банках. Как вы можете прокомментировать эти заявления Замятина?» Президент: «У вас, я вижу, хорошо информированные источники. Надо будет как-нибудь с ними разобраться…» Принял сто граммов для храбрости, решил Турецкий по тому, как президент улыбнулся и по тону, с которым он произнес последнюю реплику. А может, и двести. «…Это тщательно спланированная провокация! Замятин вступил в преступный сговор с Генеральной прокуратурой!» Возникла пауза. Турецкого начал разбирать смех, ясно, что президент имел в виду не Генпрокуратуру, а Совет Федерации. Интересно, как он теперь будет выпутываться? Корреспондент: «Что именно вы имеете в виду, господин президент?» Пауза. «Генеральную прокуратуру Швейцарии! Это международный преступный сговор, понимаешь!» Турецкий чуть не съехал со стула. Корреспондент задал очередной вопрос, но Турецкий его не расслышал: звук был выведен на минимум с утра, и телефонный звонок его заглушил. — Вырвался на две минуты, — произнес Меркулов фразу, ставшую за последние дни сакраментальной. — Выдаю очередную государственную тайну: Замятин на закрытом заседании Совета Федерации… — Сообщил о швейцарских счетах президента и членов его семьи, а также взятках в управлении делами президента, — продолжил Турецкий. — Откуда знаешь? — поинтересовался слегка ошарашенный Меркулов. — Или, пока мы заседали, кто-то уже успел раструбить на всю страну? — На весь мир, — поправил Турецкий, — но это фигня! Президент минуту назад в интервью CNN в прямом эфире оговорился и назвал Совет Федерации Генеральной прокуратурой. — Ну и что? С кем не бывает. — Но и это фигня! Вместо того чтобы поправиться, он сделал вид, что так и надо, и получилось, что Замятин «вступил в преступный, понимаешь, сговор» со швейцарской Генеральной прокуратурой. Меркулов длинно и витиевато выругался. — Повтори, пожалуйста, — попросил Турецкий, — хочу запомнить. Но Меркулов на этот раз выругался коротко и бросил трубку. Кто-то со страшной силой забарабанил в дверь. — Тише там! — крикнул Турецкий. — Иду! Но за дверью его не услышали и продолжали колотить. — Дырку в голове пробьешь. — Турецкий впустил в кабинет Позняка. Голова и вправду шумела от бессонной ночи и пол-литровой чашки кофе, которую он проглотил под интервью президента. Махнуть бы еще коньячку со старым другом, ностальгически подумал Турецкий. Нужно со Славкой как-нибудь помириться. А то и выпить не с кем, и с Лидочкиными уродами приходится самому разбираться. Придется Ильина или Позняка подключать. Пожалуй, лучше Ильина — он покладистее. Задумавшись, Турецкий пропустил какую-то фразу, сказанную Позняком. — Что ты говоришь? — Вы же сами просили стучать долго и настойчиво. — А-а. Есть результаты по Косых? Теперь это наше дело. Меркулов распорядился. — Очень хорошо. Соседка с первого этажа показала, что вчера примерно в десять вечера к ней постучалась незнакомая женщина, якобы из совета ветеранов. Сказала, что составляет списки на материальную помощь ко Дню Победы. Интересовалась, есть ли в подъезде ветераны войны и военные пенсионеры. — Ну и? — Соседка ей ответила, что ветеранов нет, а военный пенсионер есть один — Косых. — Что эта соседка собой представляет? — Пожилая женщина, лет пятидесяти пяти, школьная учительница, — пожал плечами Позняк, — а что вас смущает? — И она пускает в квартиру незнакомого человека в десять часов вечера, после того как днем прямо через дорогу омоновцы накрыли базу преступной группировки и это показали в новостях на всю страну? — А, вот что вы имеете в виду. У нее муж был дома и двое взрослых сыновей. — Ладно. Она рассмотрела ту женщину, словесный портрет можно будет оставить? — Попытаемся. Я ее привез, будете допрашивать или сразу отправить в Экспертно-криминалистическое управление гормилиции? — Отправляй, — ответил Турецкий, — чем раньше будет готов портрет, тем лучше. Что она еще рассказала? — Ничего. — А ее муж и сыновья эту женщину видели? — Нет, соседка разговаривала с ней в прихожей. Не больше двух минут. — Понятно. Что-нибудь еще откопали? — У меня все. Может, Вовка взял след, но это вряд ли. Он занимается хромым гражданином в ботинках сорок третьего размера, но, насколько я знаю, безрезультатно, никто его не видел. Он скоро сам подойдет, доложит. — Хорошо, отправляй свидетельницу к художнику и на сегодня можешь быть свободен. Ильин появился буквально через минуту после ухода Позняка. — Нашел хромого? — спросил Турецкий без всякой надежды. — Нет, с хромым глухо, как в танке. Зато я нашел проститутку по имени Света, у которой на ноге татуировка — синий скорпион.