— «Бармин начал первым»… — Да, он слишком много выпил. Следователь захлопнул папку, обошел стол и уселся на краешек стола перед Инарой. — Мы допрашивали его родственников и сослуживцев. — Тон его изменился, стал каким-то вкрадчивым или, наоборот, ироничным. — Мы вообще проделали большую работу. — Я догадываюсь. — Так вот, его мать и еще старший лейтенант Новоселов, его сослуживец, однозначно утверждают, что Бармин примерно за неделю до смерти говорил, что собирается жениться. — Следователь выдержал эффектную паузу: — Догадываетесь на ком? Вот вам и новые обстоятельства, усмехнулась про себя Инара и, глядя следователю прямо в глаза, ответила: — Нет. — Своей будущей супругой он называл вас, Инара Руслановна. Вы это можете как-то объяснить? Инара пожала плечами с совершенно равнодушным лицом. — Видимо, у него просто разыгралось воображение. — То есть вы не встречались? — Мы учились в одном классе, дружили в школе. Естественно, мы встречались. — Нет, я имел в виду: ухаживал ли за вами Бармин, делал предложение выйти за него замуж, давали вы ему повод делать такие предложения? Инара сыграла непонимание и обиду: — Никаких предложений он мне не делал, а если собирался, то я об этом не знаю. — А если бы сделал, что бы вы ответили? — хитро прищурившись, справился следователь. — Какое это имеет значение? — Может, и никакого. — Он встал со стола и вернулся на свое обычное место: — Но мне интересно. — Отказала бы. — Из-за Оласаева? — Из-за Оласаева. — А Замятин? — Что «Замятин»? — Замятин никаких чувств к вам не испытывал? Неужели этот кретин исповедовался на допросе? Интересно, что он мог сказать. «Бармин с Оласаевым сохли по Инаре, а она без меня жить не могла, хотя на всякие там ухаживания у меня из-за огромной общественной нагрузки времени совершенно не остается». Так, что ли? — Я не понимаю, а это какое отношение имеет к смерти Бармина и к следствию? — устало произнесла Инара. — Может, и никакого, — как бы согласился следователь, — а может, и самое непосредственное. Позвольте уж мне решать. Итак, я спросил о Замятине. Инара терпеливо объяснила: — Замятин также мой одноклассник. Возможно, в школе они все по очереди за мной ухаживали, но это были чисто детские увлечения, которые давно прошли. На момент гибели Сергея ничего, кроме обычных приятельских отношений, меня ни с Замятиным, ни с Барминым не связывало. — Понимаете, Инара, — он в очередной раз сменил тон, теперь уже на задушевно-отеческий, — это преступление во многом отличается от других. Вот, скажем, пьяный водитель сбил пешехода, рецидивист ограбил склад и убил сторожа, хулиганы напились и избили прохожего — все это насильственные преступления. Но расследуемое нами, в отличие от них, требует скрупулезного учета психологии участников. Любовный треугольник — это одно, четырехугольник — совсем другое, просто пара влюбленных без всяких желающих ее разбить — это совсем уже третье. Вот, например, Бармин, который, по его словам, вас любил и даже собирался на вас жениться, а по вашим словам, не давал никакого повода даже заподозрить его в каких-то чувствах. Я, девочка, много видел и влюбленных, и ревнивцев. — Он тяжко вздохнул и окончательно перешел на «ты». — Не верю я, что ты ничего не знала. Женщины всегда такое чувствуют. А если знала, чувствовала, почему не остановила его в самом начале? Раз он любил тебя, значит, послушался бы. И может, все были бы живы. Ты говоришь, испугалась. Предположим, но почему побежала в лес за какими-то незнакомыми людьми? Вас, в конце концов, было трое, даже самого невменяемого могли бы скрутить, связать и сдать в милицию. Могли же? — Не знаю. Сергей сам был милиционером. — Вот, правильно! — почему-то обрадовался следователь. — И хорошим, между прочим, оперативником, и начальство, и товарищи по службе отзываются о нем только положительно. Утверждают, что не мог он ударить девушку, даже незнакомую, даже при задержании, когда бывали поводы. И говорят, что не смог бы застрелить кого-нибудь, тем более друга, даже мысли такой не допускают! — Но он же был пьян, — резонно возразила Инара. — Да, — опять как бы согласился следователь. — Выпил, по утверждению Замятина, бутылку портвейна и два стакана водки. Так вот, судебно-медицинской экспертизой установлено, что водку он не пил, а вина выпил совсем немного, явно недостаточно, чтобы потерять над собой контроль. — В чем вы пытаетесь меня убедить? — Ни в чем. — Он засунул папку в стол, давая понять, что его дальнейшая речь не для протокола. — Я призываю тебя еще раз подумать над своими показаниями. Не нужно слепо выгораживать Оласаева только потому, что у вас были какие-то отношения. Я тебе вот что скажу. Следствием версия о самообороне не подтверждается, не выдерживает эта версия критики. А дальше думай сама. — О чем? — О себе, об Оласаеве, о покойном Бармине. Обвинять тебя в лжесвидетельстве я не намерен. Замятин уперся и твердит, что тебя там не было, других свидетелей у нас нет. Но ты все же подумай, может, ты все-таки что-то видела. И это совсем не обязательно навредит Оласаеву, может, наоборот, поможет. — Я видела только то, о чем вам уже рассказала. — Хорошо, — сдался следователь. — Завтра похороны, пойдешь, наверное. Но если что-то надумаешь, приходи. Если нет, дело мы скоро передадим в суд. Следователю она не поверила, решила, просто пугает. Нарвался на жареный факт: как же, любовный треугольник. Только как это меняет картину преступления? А никак. Они все предусмотрели и все учли. Не могла просто так рухнуть версия о самообороне. Если только Замятин не испугался и не наплел чего-то невообразимого. Но пугаться ему, кажется, было нечего. И все-таки она пошла к нему домой, пила кагор, слушала истории про улиток и раковины и уверения в том, что ничего фатального не происходит. А на похоронах стало ясно, что все-таки происходит. Шел дождь, но милиции было больше чем грязи. И когда седовласый милицейский полковник влез на холмик и, гневно потрясая фуражкой, произнес пламенную речь, Инара поняла: будет просто удивительно, если Мураду не дадут высшую меру. — Сергей служил в органах внутренних дел всего год, но за этот год он проявил себя как смелый, решительный, стойкий и вместе с тем скромный боец. Его уважало командование, его любили товарищи, — плевался слюной оратор. — Его жизнь безвременно оборвал предательский удар в спину. Каждый из нас, выходя на боевое дежурство, не знает, вернется ли домой, потому что не перевелись еще в нашей прекрасной стране бандиты и отщепенцы. Но принять предательскую смерть от человека, который звался тебе другом, обидно, товарищи. Обидно и больно! Спи спокойно, дорогой товарищ. Суровая кара постигнет твоего убийцу. Он не уйдет от возмездия. В наших сердцах и в нашей памяти ты останешься навсегда. Кто-кто, а этот седой полковник доподлинно знаком с результатами расследования, и если бы речь шла о пьяном дебоше, инициатором которого был Бармин, он бы говорил иначе. Они бы вообще сюда не пришли. А вот Замятин и на самом деле не пришел. Хотя прекрасный повод толкнуть речугу, покрасоваться перед толпой. Значит, все правда. Значит, следователь вытащил из Замятина все что хотел. Сергея таки сделают мучеником и безвинно пострадавшим. Теперь будет показательный процесс, Мурада объявят чудовищем и дадут максимальный срок. Мать Сергея не плакала, смотрела то на сына, то на Инару, и Инаре от этих взглядов было не по себе. Конечно, Сергей рассказывал матери о своих планах, наверняка говорил и о ней. Не мог не говорить. Наверное, его мать теперь ее ненавидит. И, наверное, она права. А может, и нет. Инара не могла разобраться в своих чувствах. Она сама порой себя ненавидела. Стоять там больше не было сил, и Инара ушла до окончания гражданской панихиды. Пойти и рассказать следователю все, как было на самом деле? Изменит ли это что-нибудь? Мурад уже стал козлом отпущения, и ему уже не помочь. Сдать Замятина? И что? Козлов отпущения станет двое. В прокуратуру она не пошла. Пошла домой и не успела закрыть дверь, как в нее постучали. На пороге стоял мрачный смуглый черноволосый незнакомый мужчина. — Ты Инара? Я брат Мурада, Владлен. Нужно поговорить. Инара впустила его в квартиру, проводила в столовую. — Мне следователь сказал, что ты была его невестой. — Мурада? — Ну не следователя же! — не рассмеялся, обиделся. — Нет, не была. — Только этого не хватало. Придуманный жених, теперь еще придуманные родственники. — Это для следствия Мурад так сказал, чтобы объяснить драку. Мы дружили еще со школы… — Значит, ждать его ты не будешь? Инара пожала плечами. Как-то над этим не задумывалась. Наверное, нет. Хотя, с другой стороны, если два года… За Замятина замуж она не собиралась, больше претендентов нет. Может, и стала бы ждать, если была бы уверена, что ему это нужно. — Я из Москвы приехал, — понуро рассказывал Владлен. — Отец позвонил, я сразу все бросил. Адвоката ему нашли, самого лучшего. Как думаешь, можно его вытащить? — Не знаю. — Я Мурада как брата люблю, жизнь за него отдам, понимаешь? Она согласно кивнула. Хотя как, интересно, по-другому можно любить брата? — Пусть ты ему и не невеста, скажи на суде, что он не виноват. — Меня не спросят, меня там не было… — Наверное, нехорошо лгать, но говорить правду нет смысла. Он ни за что не поймет, почему именно Мурад тащит воз обвинений один за всех. — Я ничего не видела. — Ты все равно скажи! — потребовал Оласаев. — А этот ваш отличник Замятин, он все правильно скажет? — Не знаю. — Инара устала от этой тягостной атмосферы, вначале похороны, потом этот гость. — Зачем вы пришли? — Потому что я за брата боюсь. Адвокат говорит, не будет большого срока, а я не верю, адвокату лишь бы деньги платили. Ты мне скажи, что ему будет, ты же со следователем больше разговаривала, что он говорит?