Часть 38 из 56 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Да-да, зачем?! — вмешался помалкивавший до того Грязнов, видя, что Турецкий не проявляет должного энтузиазма.
— Кредитами занимается хозуправление, — возразил Турецкий, сохраняя дипломатическую выдержку.
— Хорошо, а как быть с десятками уголовных дел по финансовым нарушениям, которыми занимался непосредственно генеральный, а не хозуправление? Разве только в Русском резервном банке у нас казнокрады сидят? Сейчас я покажу вам схему по Машиноэкспорту. — Рощин принялся расчерчивать новую салфетку. В этот момент объявили посадку на рейс до Женевы. Рощин торопливо дочертил схему и вручил Турецкому: — Желаю вам удачи, Александр Борисович. А по поводу швейцарских счетов, про которые достоверно известно Замятину, одно могу вам сказать. Это счета самого Замятина.
Рощин извинился, попрощался и удалился якобы по важным делам.
— С пониманием человек, — уважительно отозвался о нем Грязнов, — хотя и непьющий. Доставай быстренько по сто граммов на дорожку.
Турецкий. 12 апреля. 11.00
Из самолета Турецкий позвонил Реддвею. Традиционного подарка для приятеля — предмета русского быта — на этот раз он с собой не прихватил: просто не до того было. Решил, что совершит в Женеве экскурсию по ленинским местам и отковыряет для реддвеевской коллекции какой-нибудь всемирно-исторический булыжник. Вообще-то от Женевы до баварского курорта Гармиш-Партенкирхена далековато, на полдня не сбежишь, но ему наверняка придется нанести визит в Лозанну — в Генеральную прокуратуру Швейцарии. Оттуда можно попробовать вырваться. Или устроить встречу на Эльбе. Хотя чушь это все, конечно. Реддвей дальше дверей своего кабинета встречать его не отправится. Ну и бог с ним, и в кабинете, как показывает опыт, можно неплохо посидеть.
Турецкий так замечтался, что пропустил момент соединения и опомнился, только когда секретарша второй раз представилась и переспросила, кто звонит. Из головы, как назло, повылетали все английские слова, и он с трудом, краснея от натуги, объяснил ей, кто он такой и по какому вопросу беспокоит Реддвея. Но самое худшее было не это. Секретарша ответила, что мистер Реддвей в Соединенных Штатах и не вернется в Гармиш-Партенкирхен как минимум в течение недели.
— Облом, — с выражением произнес Турецкий, обращаясь к проходившей мимо стюардессе.
Она его не поняла и стала по-немецки, а затем по-французски предлагать ему свою помощь. Он ее тоже не понял.
В аэропорту его встретил представительного вида господин по имени Франсуа Бурбаки, хорошо говоривший не только по-английски, но и по-русски.
— Вы первый раз в Швейцарии, господин Турецкий? — поинтересовался он после обмена приветствиями.
— Я уже давно ничего не делаю впервые, — ответил Турецкий глубокомысленно.
Господин Бурбаки усадил Турецкого в собственный «ситроен». Он оказался очень разговорчивым и к делу переходить явно не спешил.
— Я могу показать вам Женеву, но с гораздо большим удовольствием покажу Лозанну. Женеву терпеть не могу, если честно. Женевцы мнят о себе бог знает что, и, главное, иностранцы первым делом ломятся сюда. Можно подумать, наша страна начинается Женевой и Женевой заканчивается. Вы хотите сперва заехать в гостиницу, а потом в местную прокуратуру или наоборот?
— Огласите, пожалуйста, программу моего пребывания, тогда решим.
— Подозрительные счета, о которых говорил господин Замятин, размещены в трех банках здесь, в Женеве. Мы провели предварительное разбирательство и можем ознакомить вас с некоторыми материалами. Но мы предполагали, что вы захотите допросить некоторых свидетелей лично, господин Турецкий. Только я умоляю вас, не всех поголовно! Тогда нам придется застрять здесь на месяц. Вы можете себе представить, что значит торчать в Женеве целый месяц?! И вы до сих пор не сказали, куда мы едем вначале.
— А мы остановимся в одном отеле?
— Да. Я имею указание лично от госпожи генерального прокурора повсюду вас сопровождать. Так куда мы едем?
— Все равно.
— Тогда, с вашего позволения, мы сегодня вообще не поедем в прокуратуру. Я изложу вам основные результаты за ужином. Вы предпочитаете ужинать в отеле или желаете совершить вылазку в город?
— Вылазку. А результаты лучше изложите сейчас — я не хочу вас утомлять прогулкой по Женеве.
— Но госпожа генеральный прокурор…
— Не беспокойтесь, я хорошо ориентируюсь. — Увидев, что господин Бурбаки обиделся, Турецкий тут же добавил: — В Лозанне я обязательно попрошу вас быть моим гидом.
— Самое интересное, на мой взгляд, — тут же оттаял Бурбаки, — дело о хищении вашим хакером примерно двух миллионов долларов из Кредитного банка. У нас много о нем писали. У вас, я думаю, тоже. У нас им сразу занялась Генпрокуратура в сотрудничестве с вашей, еще при господине Замятине, до его временного отстранения. Вы работали по этому делу?
— Нет. — Бурбаки удивился, и Турецкий счел нужным пояснить: — Я работаю по делу самого Замятина. Поэтому мне поручили расследовать также обвинения Замятина в адрес кремлевских чиновников, высказанные им в Думе.
— Как же вы в одиночку можете возглавлять сразу два таких огромных дела?! — несказанно изумился Бурбаки.
Турецкий хотел его поправить, что он не возглавляет расследования, а непосредственно их ведет, но передумал. Все равно не поверит, а так звучит солиднее.
— Понимаете, господин Бурбаки, это очень надежный и притом недоказуемый способ давления на следствие со стороны моего руководства. Если в определенный момент мне захотят перекрыть кислород, то подсунут гору материала, требующего проверки, и не выделят людей. И в одиночку я просто захлебнусь в нем.
Бурбаки несколько раз открывал и закрывал рот, не зная, о чем полюбопытствовать в первую очередь и наконец спросил:
— И каковы ваши успехи на сегодняшний день?
— Переменные.
— Понятно. Так вы знакомились с материалами по хищению из Кредитного банка?
— В самых общих чертах.
— Пока истинных владельцев счета установить не удалось. Ясно только, что через него отмывали деньги. Мы поспорили с коллегами: разделились на две группы. Одни настаивают, что это деньги одного из ваших мафиози — «авторитетов», а другие — что Центробанка. У вас в Центральном банке якобы разворовывают кредит МВФ. Я, лично, за мафию. А господин Замятин утверждает, что это деньги вашего президента или управляющего делами его администрации.
— Еще мнения есть? — поинтересовался Турецкий с некоторой долей иронии, но Бурбаки ее не уловил, — возможно, из-за неидеального английского произношения собеседника.
— Да! Я просмотрел сводку сообщений информационных агентств, пока ждал вас в аэропорту. Господин Сосновский в своем интервью заявил, что это деньги коммунистов, а господин Ильичев — что господина Сосновского. Оба утверждают, что у них есть доказательства. Очень интересно! Один из них наверняка беззастенчиво лжет.
— Оба, — уверенно сказал Турецкий.
Бурбаки неожиданно заложил крутой вираж:
— Прошу прощения. Я передумал: все-таки надо заехать в офис. Вам до завтрашнего утра следует войти в курс.
Турецкий. 13 апреля. 12.40
Отсыпаясь после ночного бдения над документами, он проснулся за полдень.
Бурбаки уже не было в его номере. Он оставил у портье записку, в которой извинялся четыре раза за непредвиденные обстоятельства, которые заставляют его «бросить дорогого коллегу», и рекомендовал сегодня съездить на экскурсию.
Гладко выбритый, Турецкий спустился в холл гостиницы и прошел к стойке проката автомобилей.
— Доброе утро, — приветствовал его клерк на швейцарском немецком.
— Привет, — ответил Турецкий по-английски. — Могу я нанять автомобиль?
— Да, сэр, конечно. На какой срок вам требуется машина?
«Хороший вопрос. На час? На день? А может быть, на месяц или два?»
— Точно не знаю.
— Будьте любезны, заполните вот эти бумаги.
Турецкий расплатился за машину наличными. Сперва озадаченное лицо клерка мигом приняло добродушно-услужливое выражение.
В приподнятом настроении он вышел из отеля. Машина оказалась красным «фольксвагеном-гольф». Турецкий повернул ключ зажигания и плавно вдавил педаль газа. «Фольксваген» бесшумно тронулся с места. Так же бесшумно вырулил со стоянки и покатил вслед за ним серый «опель».
Турецкий не спеша ехал по тихим, ухоженным улицам с нависающими с обеих сторон старинными каменными домами постройки восемнадцатого века. Выкрашенные в зеленый цвет трамваи невольно рождали ассоциацию с американской валютой. Впрочем, вздор. При чем тут американцы?! Прохожие беспечно, неторопливо передвигались по мощенным булыжником тротуарам. Во всем царило спокойствие и покой, недоступная москвичам размеренность, бессуетность жизни.
Швейцария определенно нравилась Турецкому. Он чувствовал себя расслабленно и беззаботно — давно забытое состояние, — как будто попал на другую планету или в другое измерение, где время протекает медленно, почти неощутимо.
На вывеске бюро компании было написано: «Саншайн турз». Турецкий отыскал невдалеке место для парковки и направился к большим стеклянным дверям, толкнул их. Его приветствовал веселый мелодичный звон.
Серый «опель» проехал мимо и остановился в сорока метрах на другой стороне улицы.
Турецкий пробыл в бюро не более пятнадцати минут. Когда он выходил, мужчина с ничем не примечательной внешностью, сидевший в «опеле» рядом с водителем, взял трубку сотового телефона. Бросив пару коротких фраз, он отключился.
Тем временем Турецкий забрался в свой автомобиль, и красный «гольф» двинулся в сторону Талтштрассе, откуда уходили туристические автобусы. Серый «опель» последовал в том же направлении.
Пять минут спустя к бюро компании «Саншайн турз» подкатил бежевый «Мерседес-190». Из него легко выпорхнула молодая женщина и застучала каблучками к стеклянной двери.
— Простите, пожалуйста, — обратилась она к клерку, стоявшему за стойкой для обслуживания туристов и сейчас явно скучающему. — Только что у вас побывал мой муж. Мы немного повздорили в отеле, и, я полагаю, он решил отправиться развеяться на экскурсию. Мне бы хотелось знать, какой маршрут он предпочел, чтобы успеть догнать его и… вы сами понимаете, помириться. — Она изобразила виновато-просящую улыбку.
Клерк, уже немолодой седеющий мужчина, понимающе кивнул.
— Это дневной маршрут, мадам. С 13.30 до 18.00. Он охватывает подножие Альп и даже поднимается в них. Очень живописный маршрут. — Клерк говорил с гордостью за свою компанию и как бы приглашал мадам последовать примеру своего мужа и пуститься, отбросив все, в это путешествие.
— Автобус останавливается где-нибудь?