— Я очень хорошо, очень хорошо помню вашего отца… — продолжал Фюмаль. — У него были рыжеватые усы, не так ли? Он был худым… У него была слабая грудь… Они с моим отцом, должно быть, провернули вместе немало делишек… На этот раз Мегрэ было трудно сохранять хладнокровие, так как Фюмаль затронул чувствительное место в его душе, это было одно из самых тяжелых воспоминаний его детства. Как многие деревенские мясники, отец Фюмаля, которого звали Луи, приторговывал скотом. Он даже арендовал луг, где откармливал скот, и понемногу расширял свою деятельность в районе. У него была жена, мать Фердинанда, которую звали Красотка Фернанда и судачили, что она никогда не носила трусиков и однажды даже цинично заявила: «Пока будешь их снимать, можно упустить случай». Неужели в детских воспоминаниях каждого есть какое-то темное пятно? В качестве управляющего Эварист Мегрэ должен был заниматься продажей скота, принадлежащего замку. Он долго отказывался иметь дело с Луи Фюмалем. Однако однажды решился. Фюмаль пришел в контору, достал свой потертый бумажник, как всегда набитый деньгами. Мегрэ было тогда семь или восемь лет, и он не пошел в тот день в школу. Он болел не гриппом, как дети Жанвье, а свинкой. Его мать еще была жива. На кухне было тепло и сумрачно. По стеклам хлестал дождь. В кухню ворвался отец с непокрытой головой, что противоречило его привычкам, с капельками влаги на усах. Он был очень возбужден. — Этот негодяй Фюмаль!.. — воскликнул он возмущенно. — Что он сделал? — Я не сразу заметил… Когда он ушел, я положил деньги в сейф, потом позвонил по телефону и только тогда заметил, что он подсунул две купюры под пресс-папье. О какой сумме шла речь? Мегрэ по прошествии стольких лет уже не мог вспомнить, но он очень хорошо помнил гнев отца, тот чувствовал себя оскорбленным… — Я догоню его… — Он поехал в двуколке? — Да. На велосипеде я его догоню и,.. Остальное вспоминалось как-то расплывчато. Однако с тех пор фамилию Фюмаля произносили в доме с особенной интонацией. Мужчины больше не здоровались. Произошло еще что-то, о чем у Мегрэ было и того меньше информации. Должно быть, Фюмаль попытался посеять сомнения у графа де Сен-Фиакр (то был еще старый граф) в отношении своего управляющего, и тот вынужден был оправдываться. — Я вас слушаю. — А вы после школы не слышали обо мне? В голосе Фердинанда слышалась теперь глухая угроза. — Нет. — А вам знакомо название «Мясные ряды»? — Понаслышке. Это были мясные лавки, расположенные повсюду — одна находилась на бульваре Вольтера, недалеко от дома Мегрэ, — против которых мелкие торговцы выступали без всякого результата. — Это я. А вы слышали об «Экономных рядах»? Смутно. Еще одна сеть лавочек в рабочих кварталах и в пригороде. — И это опять я, — заявил Фюмаль с вызовом во взгляде. — А вы знаете, сколько миллионов стоят эти два предприятия? — Это меня не интересует. — Я стою также за «Северными мясными рядами», администрация которого находится в Лилле, и за Ассоциацией мясников, чья контора на улице Рамбюто. Мегрэ чуть было не сказал, глядя на жирного мужчину, сидящего в кресле: «Ну это же очень много мяса!» Он сдержался, предчувствуя, что это дело будет еще более неприятным, чем исчезновение миссис Бритт. Он уже ненавидел Фюмаля, и не только из-за воспоминаний об отце — этот человек был слишком уверен в себе, той наглой уверенностью, которая оскорбительна для простых смертных. И в то же время под этой маской можно было угадать некоторое беспокойство и даже, может быть, нечто вроде паники. — А вы не спрашиваете себя, зачем я пришел сюда? — Нет. Это еще один из способов вывести людей из себя: быть абсолютно спокойным, инертным. Во взгляде комиссара не было ни любопытства, ни интереса, и это начало выводить его собеседника из себя. — А вы знаете, что у меня достаточно большое влияние, чтобы сместить чиновника, какое бы высокое положение он ни занимал? — Ах так! — Даже чиновника, который считает себя очень важным. — Я слушаю вас, господин Фюмаль. — Заметьте, что я пришел сюда как друг. — Ну и что дальше? — Вы сразу повели себя… — Вежливо, месье Фюмаль. — Предположим! Как вам будет угодно. Если я захотел поговорить именно с вами, так это потому, что подумал… Вследствие нашей старой дружбы… Они никогда не дружили, никогда не играли вместе. Впрочем, Фердинанд Фюмаль не играл ни с кем и все перемены проводил в одиночку, забившись в угол. — Позвольте мне заметить в свою очередь, что у меня много работы. — У меня еще больше работы, чем у вас, но я все же приехал к вам. Я мог бы вас пригласить в одну из моих контор… К чему спорить? Фюмаль был знаком с министром, которому оказал кое-какие услуги, как и, без всякого сомнения, другим политикам, а это кое-что значило. — Вы нуждаетесь в помощи полиции? — Да. — Я вас слушаю. — Естественно, все, что я вам скажу, должно остаться между нами. — Если только вы не совершили преступления… — Не люблю подобных шуток. Мегрэ, вне себя, встал и подошел к камину, с трудом сдерживаясь, чтобы не вышвырнуть посетителя за дверь. — На мою жизнь покушаются. Мегрэ чуть было не сказал: «Оно и понятно», но сделал над собой усилие, стараясь казаться спокойным. — Вот уже около недели я получаю анонимные письма, на которые сначала не обратил никакого внимания. Такие значительные люди, как я, должны быть готовы к тому, что вызывают зависть, а иногда даже ненависть окружающих. — Письма у вас с собой? Фюмаль достал из кармана такой же пухлый бумажник, какой когда-то был у его отца. — Вот первое. Я выбросил конверт, так как не знал его содержания. Мегрэ взял письмо и прочитал следующие слова, написанные карандашом: «Ты скоро сдохнешь». Он положил письмо на стол и спросил: — Что в остальных? — Вот второе, я получил его на следующий день. Я сохранил конверт, на котором, как вы увидите, стоит штамп почтового отделения в районе площади Оперы. На этот раз в письме, также написанном карандашом, печатными буквами, говорилось: «Я тебя достану». Были еще и другие, которые Фюмаль держал в руке и одно за другим протягивал комиссару, сам вынимая их из конвертов. — На этом я не могу разобрать штамп. «Считай свои последние дни, сволочь».