Она помолчала, скептически рассматривая глубоко дышащую пациентку. — Хотя возможно, что представление смотреть будет некому, — проклятие нас всех убьет. — Что ты такое говоришь, Катарина! — бесцветное букле фрау Пикше мелко дрожало. — Всем, кроме полиции, ясно, что это просто несчастные случаи. — Она понизила голос. — Что эта Бредли, что пастор — они оба были немного не в себе... — Для наглядности Пикше покрутила у виска. — Я не удивлюсь, если окажется, что они просто покончили с собой. — Это случается, — авторитетно заявил доктор Крюшо. — Особенно под Новый год. Ну-с, моя дорогая мадемуазель, что же с вами опять такое приключилось? — Он взял ее кисть, нащупал пульс. — Что-то не нравится мне ваше состояние... — Мне оно тоже не очень нравится, — попробовала пошутить Даша, — но обстоятельства не в мою пользу. — Давайте-ка еще раз вас послушаю. Повернитесь спиной... Даша покорно перевернулась на живот. — А что, герр доктор, — поинтересовалась фрау Пикше, — это правда, что на Рождество совершается самое большое количество самоубийств? Не переставая прислушиваться к тонам сердца, доктор кивнул. — Я бы сказал на праздники. Особенно на праздники семейные. Одинокие люди, знаете ли, в такой период чувствуют себя особенно одинокими. Хотя впервые слышу, чтобы священник покончил с собой. — Это когда нормальный священник, — недовольно заметила Пикше. — Этот же был явно не в себе. Представляете, он просил у Даши нижнее белье! — От возмущения морщинистые щеки пошли пятнами. — Это правда? Вместо ответа, раненая тяжело вздохнула. — Боже, куда катится мир, — вздохнул доктор Крюшо, доставая йод. — Ну-с, моя дорогая, а теперь займемся вашими прелестными пальчиками. — Может не надо? — жалобно пропищала Даша. — Надо, обязательно надо, могла попасть инфекция. Все время, пока Даша вскрикивала и повизгивала, немки кокетничали с полковником, а тот злорадно улыбался. — Бедная моя, тебе больно? Хочешь, я подую? — Дунь себе знаешь куда... — Бедненькая... Закончив экзекуцию, доктор удовлетворенно осмотрел результаты своей работы. — Ну вот и отлично. В целом вы в порядке, но я бы рекомендовал вам пару дней полежать. И, пожалуйста, принимайте микстуру. — Что за глупости! Вы каждый раз ей рекомендуете лежать, — заметила Мюльке. — Мадемуазель приехала веселиться, а вы ее все пытаетесь в постель загнать. — Ну, допустим, в постели тоже можно весело проводить время, — он подмигнул полковнику, — хотя злоупотреблять тоже не стоит. — Бросьте! — немка погрозила ему пальцем. — Этим они пусть у себя в Кремле занимаются, а у нас еще к празднику ничего не готово. Даша, вы собираетесь сегодня репетировать или нет? — Вы издеваетесь? Вы же видите — я умираю. — Но ведь еще не умерли? Значит, все в порядке. Давайте, давайте, поднимайтесь. И, скорее всего, им удалось бы вытащить раненую из кровати, но дверь в очередной раз распахнулась, и все притихли. На пороге стоял инспектор Буже. — Так, — нехорошим голосом произнес усач. — Попрошу всех посторонних удалиться. Нам с мадемуазель Быстровой надо серьезно поговорить. — Правда? — жалобно пискнула Даша. — Правда, мадемуазель. Скажите, вы хотите воспользоваться помощью адвоката? — Мадемуазель не нуждается ни в чьей помощи, — вместо нее ответил полковник. — Ей необходим просто покой. Она как раз собиралась отдыхать. — С этими словами он почти силком затолкнул ее в кровать, невзирая на верхнюю одежду. — Мне отдых тоже бы не помешал, — инспектор даже бровью не повел. — Но поскольку совершено второе убийство за три дня... — Почему второе? — Полетаев сел на кровать рядом с раненой. — Это могли быть несчастные случаи. — Или самоубийства, — поддержала его Даша, которой тошно было даже думать, что ее сейчас могут арестовать. — Да, я помню ваши предположения, — ощерился полицейский. — Но вы же не станете утверждать, что пастор тоже покончил с собой? — Почему бы и нет? — пробормотала Даша. — Потому что он был верующим, мадемуазель. Священники не кончают жизнь самоубийством. Вам следовало бы об этом знать, прежде чем... — Прежде чем что? — вежливо поинтересовался полковник. — Прежде чем играть со мной в ваши игры. — А по какому праву вы так разговариваете, господин жандарм? — полковник выглядел совершенно спокойным. — Ваша фамилия Полетаев, кажется? — инспектор прищурил глаз. — Вам правильно кажется. — Так вот, господин Полетаев, у меня для вас неприятная новость. Кроме вас, мадемуазель Быстровой и пастора никто в тот вечер гостиницу не покидал. — Почему же эта новость должна быть для меня неприятна? — Потому что вы двое живы, а святой отец мертв. Вытянув губы трубочкой, полковник демонстративно размышлял. — Правильно ли я вас понял, господин инспектор, что вам приятнее было бы иметь на руках три трупа, а не один? — Не порите чушь! — взвился полицейский. — Трое вышли, один не вернулся. Как вы это объясните? — Да никак. Почему я должен что-то объяснять? Что, разве никто не мог приехать к гостинице, дождаться пастора, убить его и спокойно уехать обратно? — Никто не приезжал. Мы просмотрели запись с видеокамеры автостоянки. — Мог прийти пешком. — Пять километров в гору? — Послушайте, какое мне до этого дело? Хотите сказать, что это мадемуазель Быстрова его убила? А что касается меня... — Что касается вас, — грубо перебил инспектор, — то я попрошу вас незамедлительно покинуть номер. И не заставляйте меня прибегать к силе. Скрипнув зубами, полковник схватил свитер и вышел. 3 Оставшись с Дашей наедине, инспектор неожиданно сменил гнев на милость. Присев в кресло, он долго смотрел на съежившуюся женщину грустными всепонимающими глазами. — Послушайте, мадемуазель, я прекрасно понимаю ваше состояние и, поверьте, даже испытываю сочувствие... — И поэтому хотите меня арестовать? — Даша на всякий случай всхлипнула. — Кто вам это сказал? — Тогда почему вы мне постоянно угрожаете? — Потому что вы не хотите говорить правду. Я все никак не могу понять — почему. Возможно, потому что не хотите оказаться замешанной в неприятном разбирательстве... — Он бросил быстрый взгляд. — Или по какой-то иной причине. Но в любом случае вы что-то скрываете. В комнате стояла тишина. — Простите меня, инспектор, — наконец прошептала Даша. — Я действительно боюсь. — Кого? — быстро переспросил Буже. — Не кого, а скорее чего...