— В девятом, — говорит она таким тоном, будто необходимо запретить детям расти дальше начальной школы. — Господи! — Я еще помню, как играла с Майей на покрытом линолеумом полу полицейского участка, когда мне было восемнадцать, а ей всего три. — Итак, чем могу помочь, дорогая? — спрашивает Сильвия. Широко улыбаюсь, прекрасно понимая, что я для нее открытая книга. А Сильвия не терпит глупостей; она знает, что нас свела вместе необходимость. — Я изучаю дело, которое может быть связано с Мэгги, — отвечаю я. — Сара Кетчум. У меня есть номер дела. Сильвия откидывается на спинку стула. — Это для подкаста? Быстро решаю, что враньем делу не поможешь. Скорее всего, если информация, которую даст мне Сильвия, попадет во второй сезон, она об этом услышит. А я не хочу сжигать этот мост. — Потенциально, — отвечаю я. Бровь Сильвии дергается. Люди в ее положении добиваются успеха только тогда, когда хорошо умеют скрывать информацию от тех, кто может попытаться слить ее. — Знаешь, подобные данные можно добыть и через официальные каналы. — Поверь, я пытаюсь, — говорю я. — Но главный офис тормозит с моим запросом согласно Закону о свободе информации. Говорит, на то, чтобы получить копию ее дела, может уйти от четырех до шести недель. Это не совсем правда, однако так написано на сайте полиции Чикаго. Если совсем честно, стоит признать, что я пока не подавала запроса. Не очень хочется уведомлять полицейское начальство о том, что в скором времени это дело может быть предано огласке. Сейчас мое имя непременно привлечет ненужное внимание в главном офисе. — И ты надеешься, что я смогу это ускорить? — Я надеюсь, что у тебя есть доступ к ксероксу, — отвечаю я. — Ты могла бы… сделать дополнительную копию отредактированного досье и выкинуть ее. Ты не отвечаешь за то, что люди могут стащить из твоего мусора. Подобное мы проворачивали с ней и раньше. Но тогда я была сестрой пропавшей девушки-подростка, чье нераскрытое дело превратилось в висяк. Дикой, отчаявшейся девчонкой. Тогда Сильвия была готова выйти за рамки дозволенного ради меня. Наверное, понимала, насколько ужасно расти так, как я, находясь в бесконечном поиске. В то время ничто не могло меня удовлетворить. Однако сейчас она более осторожна. — Прости, дорогая, — говорит Сильвия. — Теперь отдавать тебе досье — это все равно что сливать информацию журналистам. — Ты права. — Я знаю, что прошу слишком многого. Если надеюсь когда-нибудь еще получить от Сильвии помощь, сейчас нужно сделать шаг назад. — Тогда, может, просто подскажешь, к кому обратиться? Не знаешь, с кем я могла бы обсудить это дело? — Сегодня здесь только детектив Олсен. — Конечно, — бормочу я. Помню, как смотрел на меня детектив Олсен, когда брал у меня анализ ДНК. Как будто видел всех разъяренных девушек внутри меня. Одинокого, мучимого чувством вины ребенка. Озлобленного подростка, каждое движение и поза которого выражали ненависть. Женщину, которая уже утратила надежду. — Он сейчас здесь? — осторожно спрашиваю я. Сильвия указывает себе за спину. — В офисе, — отвечает она, и на лице у нее проскальзывает намек на озорство. Как будто она собирается приготовить попкорн и посмотреть, как все пройдет. — По коридору в конец и направо. На мгновение замолкаю. — Какой он вообще? — после паузы спрашиваю я. — Бойскаут, крутой парень или что? Даже несмотря на то, что наша встреча год назад была очень короткой, я сразу поняла, что он отличается от детектива Ричардса, который звонил мне в день рождения Мэгги и всегда присылал моим родителям подписанные от руки открытки на Рождество. И все же в Олсене под маской профессионализма скрывалось что-то благородное. Не просто жалость. — Морпех, — отвечает она. — И то и другое. — Замечательно. Обхожу ее стол и направляюсь в большой рабочий офис. По комнате в шахматном порядке расставлены рабочие столы, а по краям — двери в кабинеты. Я знаю, что в конце узкого коридора на южной стороне здания расположены комнаты для допросов. В первой из них я сидела в ночь, когда пропала Мэгги, и просматривала фотопортреты местных преступников. Сотни фотопортретов. Бекки, женщина, которая тогда сидела за стойкой регистратуры, сделала мне кучу чашек растворимого какао, пока я пыталась вспомнить, как выглядел человек в машине. Его лицо сливалось со всеми каменными, пустыми лицами мужчин на фотопортретах. За четыре часа я так и не нашла его, и, когда папа отвез меня домой, меня стошнило всем этим какао в ванной на втором этаже, а родители тем временем кричали друг на друга в кухне. Родители всегда злились, когда не могли контролировать ситуацию. А после этого они уже ничего не могли контролировать. Замечаю Олсена за столом в дальнем конце комнаты. За много лет я привыкла иметь дело со старой гвардией чикагской полиции, когда речь идет о моей сестре. Потрепанные усатые мужчины, обычно вдвое старше меня, или знающие, сострадательные женщины, всегда проявлявшие немного женской солидарности. Поэтому детектив Олсен — светловолосый, с ястребиным взглядом, красивее, чем должен быть, — в прошлом году застал меня врасплох. Если честно, он до сих пор застает меня врасплох. — Детектив Олсен? — подойдя, спрашиваю я. — Да? Он поднимает голову, но, судя по всему, не узнает меня. В конце концов, у меня теперь другая прическа. Да и общались мы недолго. Он просто собрал клетки с внутренней стороны моей щеки. В тот день меня переполняло напряженное ожидание, уже с примесью отчаяния. Это я все запомнила, чувствуя себя так, словно с меня содрали кожу. Я еще долго вспоминала его расстегнутый воротник. Что ж, может, и хорошо, что он меня не помнит. Надо этим воспользоваться. — Я бы хотела узнать, не можете ли вы помочь мне найти кое-какую информацию, — говорю я. Мой голос звучит на октаву выше, и я прибегаю к старой испытанной стратегии. Молодая девушка, которую надо спасти. Раз мужчины настаивают на том, чтобы и в двадцать первом веке продвигать культ мачо, я вполне могу использовать это против них. Он закрывает лежащую перед ним папку. В уголке рта у него торчит зубочистка. Может, недавно бросил курить? — Чем могу помочь? — Его голос мягче, чем я думала, а небольшая хрипотца содержит еще одну подсказку. — Я надеялась получить кое-какую информацию по этому делу. — Протягиваю ему листок бумаги с номером досье Сары Кетчум. — Я изучаю социологию насильственной преступности против женщин в Нортсайде. Он разглядывает номер. Я уже давно поняла, что не стоит врать копам. Так что вместо того, чтобы обманывать, я научилась говорить обтекаемо, позволяя им самим делать выводы. Ты не говоришь, что ты студентка, но вроде как даешь понять, используя слово «изучаю». Строго говоря, я изучаю два насильственных преступления против женщин в Нортсайде. К тому же во время учебы на факультете социологии в Северо-западном университете я действительно написала курсовую на эту тему. Если он начнет задавать вопросы, я хотя бы смогу дать более или менее компетентные ответы. — Этим делом сейчас занимаются? — спрашивает он. — Нет, его закрыли лет семь назад. — Тогда вам нужно подать запрос в главный офис полицейского управления Чикаго согласно Закону о свободе информации. — Женщина за стойкой регистрации сказала, что я могла бы обсудить это с детективом. В менее формальной обстановке. — Это Сильвия вас сюда пустила? — спрашивает он, бросив взгляд в сторону входа в участок. — Как вам удалось это провернуть? — Что вы имеете в виду? — Она у нас одна из лучших вышибал города. — Я сказала ей, что мне нужна помощь, — отвечаю я, стараясь выглядеть невинной. Растерянной. Девушкой, которую можно пожалеть. — Хотел бы я помочь, — говорит он, возвращая мне листок, — но вам придется действовать через официальные каналы. — Ладно, — отвечаю я и беру бумагу. Он поворачивается к экрану компьютера, а я какое-то время топчусь на месте, надеясь, что возможность помочь кому-то, кто в этом нуждается, возьмет верх над свойственной морпехам страстью к протоколу. Вспоминаю, каким ровным голосом год назад он объяснял процедуру взятия образца ДНК, пока я грызла то немногое, что осталось от моих ногтей. Он из тех, кто знает, как разговаривать с человеком, переживающим худший день своей жизни. Я жду до тех пор, пока его пальцы не замирают и он опять не поднимает взгляд на меня. — Что-то еще? — спрашивает он. — Извините, — говорю я, и слезы туманят мне глаза. В отличие от мамы я умею плакать по команде. — Просто я не уверена, что могу ждать, пока мне выдадут документы по запросу. Я и так опаздываю со сроками… Я очень надеялась, что вы дадите мне шанс… Он пристально разглядывает меня, откинувшись на спинку стула. «Вот оно», — думаю я. Тот самый взгляд, которым он смотрел на меня при первой встрече, присев рядом с моим стулом. Неожиданное проявление доброты человеком, которому не обязательно было это делать. — Как вас зовут? — спрашивает он. — Марта, — отвечаю я. Мне приходится приложить усилие, чтобы не сказать: «Мэгги». У меня давно вошло в привычку так отвечать, когда мужчины спрашивают мое имя. — Марта, — повторяет он и снова протягивает руку за листком бумаги. Я отдаю его ему и жду, скрестив руки на груди, а он ищет материалы на компьютере. — Убийство Кетчум, — произносит он, вынув изо рта зубочистку и бросив ее в урну под столом. Дело явно серьезное. — Оно вам знакомо? — спрашиваю я. — Достаточно хорошо, — отвечает он. — Я знаком с человеком, который его расследовал. Теперь он на пенсии. — С детективом Ричардсом? — спрашиваю я, потому что Ричардс — единственный детектив в этом участке, который ушел на пенсию за последние пять лет. — Откуда вы знаете? — Из газет, — отвечаю я. — Он делал заявление, я нашла его в ходе исследования. То, что один и тот же детектив расследовал дело Сары и дело Мэгги, — не совсем совпадение. В конце концов, детектив Ричардс перешел из отдела розыска пропавших в отдел убийств через несколько лет после исчезновения Мэгги, и он умел управляться с делами, оказывающимися в центре внимания, что явно ценили его начальники. Ничего удивительного в том, что ему передали убийство молодой девушки. Но в некотором роде это все же совпадение, отчего у меня начинает бурлить кровь. Однако я вижу, что теряю Олсена, поэтому переключаю скорость. — Я пойму, если вы не сможете помочь мне. Но не могли бы вы что-нибудь рассказать мне об этом деле? Просто для контекста… — Вынимаю из кармана записную книжечку в молескиновой обложке и готовлюсь записывать. — Если вы хотите получить официальные комментарии по этому делу, вам нужно обратиться в нашу пресс-службу, — с долей сожаления говорит он. Вроде бы. — Я не журналистка… — Стоит мне произнести эти слова, как я начинаю понимать, что это не совсем правда. — Просто… хочу понять это дело, заполнить пустоты, пока не получу материалы. Подойдет все, что вы помните со слов детектива Ричардса. Он вздыхает и, поджав губы, задумчиво рассматривает меня. — Ее убил бойфренд, — наконец сообщает он. — Задушил ее в собственной квартире, а потом наполовину закопал труп в ЛаБаг-Вудс. На теле и в квартире обнаружили его ДНК. И у него не было алиби на время убийства.