Мэгги хитро и озорно улыбнулась. — Я — Эдди Седжвик[16], — сказала она, и я кивнула. Как будто — да, так и есть. Листая отчет, провожу рукой по остриженным светлым волосам. В записях приводятся ссылки на фотографии, которых тут, к счастью, нет. Множество личных данных также удалены — вычищены для публичного потребления. Но здесь по-прежнему много ужасов. Сару нашли лежащей лицом вниз и частично зарытой под кустами в ЛаБаг-Вудс через тридцать шесть часов после того, как ее сосед по квартире заявил о пропаже. В отчете указано, что прошлой ночью лил дождь, и единственные обнаруженные возле трупа следы принадлежали человеку, который ее нашел. На ней были футболка, джинсы и босоножки. В качестве причины смерти указано удушье. Подъязычная кость сломана, в глазах обнаружены точечные кровоизлияния. Все это соответствует вердикту. Под ногтем безымянного пальца правой руки нашли частички кожи, а внутри — сперму. От прочтения материалов у меня болит все тело, от основания черепа до самого таза. Закрываю папку и кидаю ее в ворох бумаг на кофейном столике. Внезапно чувствую себя изможденной и чересчур пьяной. Наполняю ванну в ободранной, тесной ванной комнате. Пускаю настолько горячую воду, что окошко над ванной тут же запотевает. Смотрю в глаза своему отражению в зеркале аптечного шкафчика. Я выгляжу старше двадцати девяти, у меня вялые светлые волосы, круги под глазами. Окунаясь в наполняющуюся ванну, чувствую себя лет на сто. Стискиваю зубы, дожидаясь, пока тело не привыкнет к ненормально горячей воде, скрывшаяся под водой кожа становится ярко-красной. Вода постепенно поднимается до талии, до груди, до плеч, до горла, а я не могу не думать о Мэгги. Как же мне повезло, что я никогда не видела подобного отчета о сестре, перечня травм на ее теле, описания того, как она умерла. Подобные вещи нельзя узнать, не ощутив всего их ужаса, а это, возможно, все-таки слишком высокая цена за подобные знания. Я сжимаю эту мысль, словно жемчужину между зубами, и погружаюсь в воду с головой. Пусть жар выжжет все остальные мысли. Вокруг меня, словно ореол из золотистых, мертвых листьев, поднимаются мои волосы. Глава 7 На следующее утро мы с Авой едем в тюрьму. Дорога занимает чуть больше трех часов, поскольку, прежде чем выехать из города, мы остановились выпить кофе, а потом по пути забежали в туалет в «Макдоналдсе» и купили хашбрауны. За рулем Ава, потому что я не водила машину уже лет двенадцать. Кроме того, в ее старинном на вид «фольксвагене Кабрио» ручная коробка передач, а я так и не научилась водить машину с механическим приводом. Когда она подъехала к тротуару на кабриолете конца девяностых, я даже застыла от удивления, но Ава лишь пожала плечами. — Тед тоже считает меня сумасшедшей. Но в рекламе играла песня «Pink Moon»[17], — говорит она. — С тех пор я и мысли не допускала ни о какой другой машине. Я начинаю кое-что понимать насчет Авы. Если убрать дизайнерскую одежду, роскошный дом и мужа, похожего на Адониса, останется женщина, которая способна любить что-то, даже если это ей совершенно не подходит. Хотя Ава, скорее всего, может позволить себе машину в пятьдесят раз дороже «Кабрио». Хотя она единственная женщина в «Макдоналдсе» с «лубутенами» на ногах. Все равно она водит эту громоздкую машинку, потому что ей наплевать, насколько глупо любить ее из-за рекламы. Все равно она заказывает две порции хашбраунов. — Как тебе удалось убедить начальника тюрьмы согласиться на это? — спрашиваю я, допивая кофе с горелым и горьким привкусом из картонного стаканчика. — Моя коллега сказала, что подкастерам почти невозможно получить разрешение на запись интервью в тюрьме. — Тед попросил кое-кого об услуге, — отвечает Ава. — Он занимается крупной застройкой в Нортсайде. Олдермен связался с тюремным начальством. — Повезло, что у него есть такие связи. — Это сейчас ему везет, — поправляет Ава. — Семь лет назад, когда Колину только вынесли приговор, у нас было так мало денег, что мы едва смогли нанять адвоката. — Правда? — в недоумении спрашиваю я. — Я училась на медфаке и была по уши в долгах, — говорит Ава. — Тед только-только получил лицензию. А родители Теда не собирались оплачивать счета брата его девушки за судебный процесс по делу об убийстве. Горькая нотка в ее голосе выдает обиду, которая, вероятно, стеной стоит между Авой и родителями ее мужа. Возможно, даже между ею и Тедом. Еще один оголенный провод… — Никогда не знаю, что ждет меня во время этих визитов, — говорит она, слегка приглушая радио. Играют летние хиты девяностых. Музыка больше подходит для дорожного приключения миллениалов, нежели для поездки в тюрьму. Но, наверное, чем чаще преодолеваешь этот путь, тем меньше он напоминает серьезное, важное событие и превращается в обычную долгую поездку на машине. — Мне кажется, тюрьма в некотором роде умерщвляет его эмоции, — говорит Ава. — Чем дольше он там, тем сложнее ему представить, что он когда-нибудь выйдет на свободу. Сразу после вынесения приговора я была уверена, что вытащу его оттуда через год. Видимо, я и его в этом убедила. Но годы идут, а он все еще в тюрьме, и от этого злится все больше. Чаще лезет в драки, подвергает себя опасности. Судя по всему, поддерживая в нем надежду, я сделала только хуже. — Надежда — это… — Пытаюсь подобрать верное слово, чтобы описать чувство, которое я воспринимаю как осколок стекла. На вид хрупкий, блестящий, но если сжать его слишком сильно, может и порезать. — Сложная штука. — Кому-кому, а уж тебе это известно, — отвечает Ава. — Надежда может очень быстро обернуться против тебя. Думаю, ей это тоже известно, — ясно по тому, как она произносит эти слова. Она понимает то, о чем многие не догадываются: чрезмерная надежда может тебя уничтожить. За окном дома сменяются полями соевых бобов. День хмурый. Повсюду коровы. То и дело на лобовое стекло падают капли дождя, стираемые быстрым движением дворников. Все вокруг окрашено оттенками серого и размытого грязновато-зеленого. Вдалеке невидимое солнце рисует сквозь тучи молочно-желтые узоры. — Я говорила с одним из копов в Роджерс-парке, — говорю я. — Он не сомневается, что поймали преступника. — Ну да, они все были в этом убеждены с самого начала, — отвечает Ава. — Какие бы альтернативные версии или другие улики мы им ни предлагали, какие бы слабые места ни находили в их расследовании, они так и не переменили свое мнение. Они всегда были твердо уверены, что Колин виновен. — Он помог мне достать материалы по делу, — говорю я. — Ты взяла их с собой? Киваю. Папка у меня в сумке вместе с микрофоном и портативным диктофоном, который купила мне Андреа. — Детектив, кажется, думал, что ознакомление с ними меня убедит. — И как, убедило? — спрашивает она. — Не знаю, — отвечаю я. — У Сары нашли следы его ДНК. Под ногтем. И… — Не хочется произносить слово «сперма», поскольку речь идет о брате Авы. — Он признает, что в тот день они занимались сексом, — отвечает Ава, похоже, угадав причину моих колебаний. — Этим объясняются многие улики, которые использовались против него на суде. — И мы просто должны поверить ему на слово? — спрашиваю я, стараясь сдержать удивление. Прочитав материалы по этому делу, я смогла вновь сосредоточиться на том, что действительно важно: на Саре. Моя задача — не освобождение Колина. Я здесь, чтобы узнать, что произошло с девушкой, узнать историю, которая выходит за рамки того, что можно и чего нельзя доказать в зале суда. Время от времени неплохо об этом вспоминать. — Открой мою сумку, — говорит она, указывая на сумку бренда «Берберри» на заднем сиденье. — Там лежат бумаги, которые тебе стоит увидеть. Потянувшись назад, хватаю сумку. Мягкая кожа тяжелее, чем я думала. Вытаскиваю пачку бумаг и просматриваю их. Это вариант материалов по делу Сары без цензуры. Сравниваю со своим экземпляром, из которого изъяты все личные данные. — И что? — говорю я. — Они практически одинаковые. — Да не совсем, — возражает Ава. — Посмотри на страницу, где перечислены улики. Сравниваю две страницы. В папке Авы — ксерокопия с затененными краями и частицами пыли. Мой вариант похож на скан, вычищенный черно-белый pdf-файл. Однако данные там одинаковые. А потом я присматриваюсь повнимательнее. В ксерокопии едва заметно какое-то примечание в графе «Улики, собранные в квартире жертвы», и выглядит оно так, словно его замазали. — Что здесь написано? — спрашиваю я, прищурившись разглядывая нечеткую копию. — Это третий образец волос, — отвечает Ава. — Его убрали из списка первоначальных улик до того, как он оказался в открытом доступе. — Правда? — Боялись, это покажет, что в квартире Сары во время убийства был кто-то еще, — говорит Ава. — В ванную Дилана можно пройти через гостиную, но Сара пользовалась главной ванной. Чтобы попасть туда, надо было пройти через спальню. Так что полиция решила, что это вызовет обоснованные сомнения на суде. — Разве волос не мог принадлежать гостю или кому-то, кто жил там раньше? Ава качает головой. — У нее была такая сетчатая затычка для слива. В ней застрял волос. Так что это наверняка произошло недавно. А ее сосед сказал, что за последние несколько недель никто, кроме Колина, не приходил в гости. — Значит, в ее квартире побывал кто-то, чье присутствие она скрыла от соседа. — Принимал душ в ее квартире, — подчеркивает Ава. — Думаешь, Сара встречалась с кем-то еще? Изменяла Колину? — спрашиваю я, но Ава оставляет мой вопрос без ответа. — Как считаешь, почему полицейские так уверены, что поймали виновного? — спрашивает она. — Потому что они элементарно оставили без внимания вероятность того, что преступником мог быть кто-то еще. Это называется «сокрытие улик». Они устраняют все, что может поставить под сомнение результаты их расследования. Мы узнали об этом только после вынесения приговора. Кто-то из прокуратуры слил информацию нашим адвокатам. До сих пор не знаем кто. Говоря о полиции, она использует множественное число. Но скрыть улики по делу Колина, конечно же, решило не все полицейское управление Чикаго в целом. Это наверняка был детектив Ричардс. Человек, несколько часов просидевший со мной в ночь исчезновения Мэгги, наблюдавший за тем, как я листала разложенные передо мной тяжелые папки с фотопортретами. Сказавший мне, что я ему очень помогла, хотя я не узнала ни одного человека. «Один из хороших парней, — думала я каждый раз, когда сталкивалась со свидетельствами о должностных преступлениях сотрудников полицейского управления Чикаго. О расизме и жестокости. С новыми историями о незаконном задержании и секретных тюрьмах в стиле ЦРУ. — По крайней мере, за дело моей сестры взялся один из хороших парней». Однако теперь я в этом не так уверена. — Но разве одного этого недостаточно, чтобы вновь открыть дело? — спрашиваю я. — Если верить апелляционному суду штата Иллинойс, нет, — отвечает Ава. — Там сказали, что простого наличия волоса в душевом сливе недостаточно, чтобы защита могла установить обоснованные сомнения. — А ДНК анализировали? — Когда мы подали апелляцию, — отвечает Ава. — Но результат не совпал ни с кем из причастных к делу и ни с кем из базы данных. Так что это тупик. — Господи, — говорю я, снова подумав о детективе Олсене. О том, с какой охотой он помог мне достать отредактированные материалы по этому делу, в которых ничего не говорилось о волосе из душа Сары. Он был уверен, что Сару Кетчум убил Колин. Эта идея ни на чем не основана и исчезает так же легко, как вода сквозь пальцы. — А вторая апелляция? — Неэффективная защита, — отвечает Ава. — Через три года после вынесения приговора адвокат Колина скончался от передозировки «Викодина». Выяснилось, что он много лет страдал зависимостью, и есть доказательства, что во время большей части процесса над Колином он был под кайфом. — И этого тоже недостаточно? — Марти, несколько лет назад суд отказался удовлетворить апелляцию человека, чей адвокат взял и заснул во время перекрестного допроса свидетеля, — отвечает Ава. — Мой совет? Сделай так, чтобы тебя вообще не обвиняли в убийстве. — Неплохой совет, — говорю я. Начинаю понимать, почему Колин злится. Думаю о том, сколько лет прошло с тех пор, как пропала Мэгги. Возможно, рано или поздно утрата надежды просто становится прагматичным выбором. До тюрьмы мы добираемся поздним утром. Ава уже объяснила, что будет дальше, поэтому я готова к металлодетекторам, бланкам, разрешающим посещение, обыску, который проводит скучающая охранница в синих латексных перчатках. Похоже, охрана с особым подозрением относится к Аве, одетой в деловое платье и туфли на шпильках, а заодно и ко мне. Потому что среди остальных визитеров мы выглядим лишними. Аву дважды спрашивают, адвокат ли она, и Ава дважды качает головой. Еще большее подозрение вызывает распечатка электронного письма от начальника тюрьмы, в котором говорится, что нам разрешено взять с собой в комнату для визитов оборудование для записи звука. Нас заставляют ждать двадцать минут. За это время охрана дозванивается до начальника тюрьмы, чтобы тот подтвердил разрешение.