– Ну, какова бы ни была причина, нельзя прибегать и угрожать людям. И также нельзя бросать в окна камнями! Патрик многозначительно показал на Роберта и Юхана, давая им понять, что ни на секунду не поверил словам их матери о домашнем вечере перед телевизором. Им известно, что он знает, и теперь он говорит, что намерен за ними приглядывать. Они лишь что-то пробормотали в ответ. Сольвейг, однако, похоже, игнорировала завуалированное предостережение, и у нее на щеках по-прежнему пылали красные пятна ярости. – Стыдно, кстати, должно быть не только Габриэлю! Когда, наконец, перед нами извинится полиция?! А то бегали по всему двору, переворачивали все вверх дном, отвозили Юханнеса в полицейской машине на допросы, так что уж всяко внесли свою лепту в доведение его до смерти. Неужели не пришло время попросить прощения! Тут во второй раз заговорил Йоста: – Прежде чем мы обстоятельно не выясним, что произошло с этими тремя девочками, никто ни за что прощения просить не будет. А пока мы до конца не разберемся, я хочу, чтобы ты, Сольвейг, вела себя как человек. Твердость в голосе Йосты появилась как-то совершенно неожиданно. Когда они вновь уселись в машину, Патрик с удивлением спросил: – Вы с Сольвейг знаете друг друга? – Ну, это как посмотреть, – пробурчал Йоста. – Она ровесница моего младшего брата и время от времени забегала к нам в дом, когда мы были маленькими. Потом, когда Сольвейг подросла, ее знали все. Она, чтоб ты знал, была самой красивой девушкой в округе, хотя, глядя на нее сейчас, в это трудно поверить. Да, чертовски жаль, что жизнь так ударила по ней и парням. – Он с сожалением покачал головой. – И я даже не могу гарантировать ей, что она права, считая, что Юханнес умер невиновным. Мы ведь ни черта не знаем! Он раздраженно ударил кулаком по ноге. Патрику показалось, что перед ним медведь, просыпающийся из долгой спячки. – Так ты проверишь тюрьмы, когда приедем? – Да, да, я же сказал! Я не настолько стар, чтобы не понимать инструкцию с первого раза. Получать приказы от мальчишки, у которого едва обсохло молоко на губах… – Йоста мрачно уставился в боковое стекло. «Как мы еще все-таки далеки до цели», – устало подумал Патрик. ⁂ К субботе Эрика уже чувствовала, что с нетерпением ждет возможности опять провести день вместе с Патриком. Он пообещал освободить себе выходные, и теперь их деревянная моторная лодка, пыхтя, двигалась в сторону скал. Им повезло найти почти такую же лодку, как была в свое время у Туре, отца Эрики. О покупке лодки другого типа Эрика даже думать не хотела. Несмотря на некоторый опыт, приобретенный в парусной школе, яхты она так и не полюбила, а пластиковые моторные лодки, конечно, двигались быстрее, но зачем торопиться? Звук лодочного мотора вызывал у нее воспоминания о детстве. В те времена ей частенько доводилось спать на теплом деревянном дне лодки под убаюкивающее тарахтение. Обычно она предпочитала забираться на нос и усаживаться перед ветровыми стеклами, но в своем теперешнем, не самом грациозном, состоянии на такое она не решалась и сидела на одной из скамеек, позади защитных стекол. Патрик с улыбкой на лице стоял у руля, и ветер трепал его каштановые волосы. Они выехали рано, чтобы опередить туристов, и воздух был чистым и прозрачным. Периодически в лодку залетали брызги соленой воды, и Эрика, вдыхая, чувствовала привкус соли. Было трудно представить, что она носит под сердцем маленького человечка, который через пару лет наверняка будет сидеть рядом с Патриком на корме, облаченный в толстенький оранжевый спасательный жилет с большим воротником, в точности как она столько раз сидела возле отца. При мысли о том, что отец никогда не увидит своего внука, у нее защипало глаза. Мать, правда, тоже не увидит, но поскольку она никогда не проявляла к дочерям сколько-нибудь заметного интереса, Эрика не думала, чтобы ее ребенок смог вызвать у матери какие-то особые чувства. Да и при встрече с детьми Анны она всегда держалась неестественно скованно и лишь неловко обнимала их, когда этого, казалось, требовала ситуация. Почувствовав прилив горечи, Эрика сглотнула, чтобы подавить ее. В мрачные минуты она боялась, что материнство окажется для нее таким же обременительным, как было для Эльси. Что она сразу превратится в свою холодную, недосягаемую мать. Отвечающая за логику часть мозга говорила, что даже думать так нелепо, но страх логике не подчинялся и все равно не уходил. С другой стороны, Анна – любящая мать Эммы и Адриана, тогда почему она сама не сможет стать такой же? – пыталась успокаивать себя Эрика. Глядя на Патрика, она думала, что, по крайней мере, правильно выбрала ребенку отца. Его спокойствие и оптимизм дополняли ее собственную неугомонность так, как ни у кого прежде не получалось. Он будет исключительно хорошим отцом. Они сошли на берег в маленькой защищенной бухте и разложили полотенца на плоских участках голых скал. Этого ей очень не хватало, когда она жила в Стокгольме. Тамошние шхеры совершенно другие – поросшие лесом и прочей растительностью, они почему-то казались беспорядочными и навязчивыми. Жители западного побережья обычно презрительно называли их залитым водой садом. На западном побережье шхеры были такими строгими в своей простоте. Розовый и серый гранит отражал кристаллы воды и душераздирающе красиво вздымался к безоблачному небу. Единственной растительностью были растущие в расщелинах мелкие цветочки, и в аскетичном окружении их красота оказывалась как раз на месте. Эрика прикрыла глаза и почувствовала, как под плеск воды и стук легонько поддающей по тросу лодки погружается в приятный сон. Когда Патрик осторожно разбудил ее, она поначалу не понимала, где находится. Едва она открыла глаза, как ее на несколько секунд ослепил резкий солнечный свет, и Патрик возвышался над ней лишь темной тенью. Сориентировавшись, Эрика осознала, что проспала почти два часа, и почувствовала сильное желание перекусить. Они налили кофе из термоса в ковшики и достали булочки с корицей. Нигде кофе с булочкой не казался таким вкусным, как на острове, и они вовсю наслаждались. Эрика не смогла удержаться, чтобы не затронуть запретную тему. – Все-таки как там у вас продвигаются дела? – Неважно. Шаг вперед, два назад. Патрик ответил кратко. Ему явно не хотелось, чтобы не дававшее ему покоя на работе зло вторглось в это залитое солнцем спокойствие. Однако слишком большое любопытство не позволило Эрике воздержаться от того, чтобы попытаться узнать побольше. – Вам пригодились статьи, которые я нашла? Вы думаете, что все это как-то связано с семейством Хульт, или Юханнесу Хульту просто не повезло, что его впутали? Сидевший с ковшиком в руках Патрик вздохнул. – Если бы я знал. Все семейство Хульт напоминает какое-то чертово осиное гнездо, и я предпочел бы не копаться в их взаимоотношениях. Но что-то кажется там не совсем правильным, а связано это с убийствами или нет, я не знаю. Наверное, мысль о том, что мы, полицейские, возможно, способствовали самоубийству невинного человека, заставляет меня надеяться, что мы не дали маху. Все-таки, когда исчезли девушки, кроме показаний Габриэля, у полиции не было никаких разумных версий. Но мы не можем сосредоточиваться исключительно на них, а ищем довольно широко. – Он умолк, но через несколько секунд продолжил: – Я предпочел бы не говорить об этом. Я чувствую, что мне необходимо полностью отключиться от всего, связанного с убийствами, и подумать о чем-нибудь другом. – Обещаю больше не спрашивать. Хочешь еще булочку? От этого он не отказался, и, почитав и позагорав на острове пару часов, они поняли, что пора отправляться домой и готовиться к приходу гостей. Поскольку они в последний момент решили пригласить еще отца Патрика с женой, им предстояло, помимо детей, накормить с гриля восемь взрослых. ⁂ По выходным, когда ожидалось, что он будет отдыхать, а не работать, Габриэль всегда не находил себе места. Проблема заключалась в том, что если он не работал, то не знал, чем заняться. Работа была его жизнью. Он не имел никаких хобби и никакого желания общаться с женой, а дети уже покинули родительский дом, хотя статус Линды, возможно, являлся дискуссионным. В результате он чаще всего запирался у себя в кабинете и утыкался носом в бухгалтерские книги. В цифрах он уж точно хорошо разбирался. В отличие от людей, с их раздражающей чувствительностью и иррациональностью, цифры следовали правилам. На них он всегда мог положиться и чувствовал себя в их мире удобно. Не требовалось быть гением, чтобы понять, откуда у него возникла жажда порядка – Габриэль сам еще давно приписал ее своему хаотичному детству, да и не находил нужным в этом разбираться. Это работало и уже сослужило ему добрую службу, поэтому первопричина такой потребности не имела для него особого значения. О времени, проведенном в странствиях с Проповедником, Габриель старался не думать. Но когда он вспоминал детство, отец всегда вставал перед ним именно в облике Проповедника – лишенной лица, внушающей страх фигуры, которая заполняла их дни кричащими, несущими вздор, истерическими людьми. Мужчины и женщины пытались прикоснуться к нему и Юханнесу. Хватались за них похожими на когти пальцами, чтобы заставить облегчить мучившую их физическую или психическую боль. Считали, будто они с братом имеют ответ на их мольбы прямиком от Бога. Юханнес те годы очень любил. Он расцветал от всеобщего внимания и с удовольствием выходил на передний план. Иногда Габриэль ловил его на том, что вечером, когда они укладывались в постель, он с восхищением разглядывал свои руки, словно пытаясь увидеть, откуда же исходят эти удивительные чудеса. Если Габриэль ощутил невероятную благодарность за то, что их дар исчез, то Юханнес пришел в отчаяние. Он не мог смириться с тем, что стал обычным мальчиком, без особого дара, таким же, как все остальные. Юханнес плакал и умолял Проповедника помочь ему вернуть дар, но отец лишь кратко объяснил, что эта жизнь закончилась, начинается другая, а пути Господни неисповедимы. Когда они переехали в поместье под Фьельбакой, Проповедник превратился в Эфраима, не в отца – в глазах Габриэля, и он с первой минуты полюбил эту жизнь. Не потому, что стал ближе к отцу – любимцем всегда был и продолжал оставаться Юханнес, а поскольку наконец обрел дом. Постоянное место, в соответствии с которым можно было организовывать свое существование. Следовать четкому временному распорядку, уважать пунктуальность. Ходить в школу. Само поместье он тоже полюбил и мечтал о том, чтобы однажды получить возможность заботиться о нем по собственному разумению. Он знал, что станет лучшим управляющим, чем Эфраим или Юханнес, и по вечерам молился о том, чтобы отец не совершил глупость и не оставил поместье любимому сыну, когда они вырастут. Его ничуть не огорчало то, что вся любовь и внимание доставались Юханнесу, только бы поместье получил он, Габриэль. Так и вышло. Правда, не точно таким образом, как он себе представлял. В его картине мира все равно всегда присутствовал Юханнес. Только когда тот умер, Габриэль понял, насколько сам нуждался в беспечном брате, за которого можно было волноваться и на которого сердиться. Тем не менее поступить иначе он не мог. В то же время он попросил Лайне умолчать о том, что, по их мнению, камни в окно кидали Юхан и Роберт. Это удивило его самого. Неужели он перестает понимать, что такое закон и порядок, или его подсознательно мучает совесть за судьбу этой семьи? Он не знал, но задним числом был благодарен Лайне за то, что она решила пойти наперекор ему и рассказать все полиции. Впрочем, это его тоже удивило. В его глазах жена была скорее мягкотелой и вечно поддакивающей занудой, чем человеком с собственной волей, и его поразили язвительность ее тона и упрямство у нее во взгляде. Он забеспокоился. В совокупности с остальными событиями последней недели это вызывало ощущение, будто весь миропорядок начинает меняться. Для человека, ненавидящего перемены, такая перспектива была пугающей. Габриэль еще больше углубился в мир цифр. ⁂ Первые гости прибыли пунктуально. Ларс, отец Патрика, и его жена Биттан появились ровно в четыре и принесли хозяевам цветы и бутылку вина. Отец Патрика был крупным, высоким мужчиной с выступающим спереди основательным животиком. Биттан, на которой он женился двадцать лет назад, была маленькой, невысокой и кругленькой, как шарик. Впрочем, ей это шло, и морщинки вокруг глаз показывали, что она в любой момент готова улыбнуться. Эрика знала, что Патрик считает, что общаться с Биттан во многих отношениях легче, чем с его собственной матерью Кристиной, которая намного строже и резче. Развод Ларса и Кристины получился местами мучительным, но со временем они достигли если не дружбы, то по крайней мере мирового соглашения и могли даже иногда прилюдно общаться. Однако было все-таки проще приглашать их по отдельности, а поскольку Кристина как раз поехала навещать младшую сестру Патрика в Гётеборг, не имелось никаких причин для беспокойства по поводу того, что они пригласили на этот вечер только Ларса и Биттан. Через четверть часа пришли Дан и Мария, и едва они успели усесться в саду и вежливо поздороваться с Ларсом и Биттан, как Эрика услышала с ведущего к дому холма возгласы Эммы. Она отправилась навстречу и, обняв детей, смогла познакомиться с новым мужчиной в жизни Анны. – Привет, приятно наконец встретиться! Она протянула руку и поздоровалась с Густавом аф Клинтом. Словно желая при первом впечатлении подтвердить ее предубеждение, он выглядел в точности как другие мажоры на площади Стуреплан. Темные волосы подстрижены «под пажа»[12]. Рубашка и брюки в обманчиво простом стиле – но Эрика примерно представляла себе ценник – и обязательный наброшенный на плечи и завязанный спереди джемпер. Ей пришлось напомнить себе, что не следует судить его заранее. Он ведь едва успел открыть рот, а она уже мысленно поливает его презрением. На секунду она с беспокойством задумалась, не от чистой ли зависти она выпускает колючки, как только речь заходит о людях, родившихся в богатых семьях. Ей хотелось надеяться, что это не так. – Как поживает тетин ребеночек? Ты не беспокоишь маму? Сестра приложила ухо к животу Эрики, словно надеясь услышать ответ на вопрос, но потом со смехом крепко обняла ее. После того как Патрику досталось такое же объятие, их проводили в сад к остальным и представили. Детей отправили бегать по саду, а взрослые тем временем пили вино или колу – в случае Эрики – и выкладывали еду на гриль. Мужчины, как обычно, собрались вокруг гриля и образовали настоящую мужскую компанию, а девушки разговаривали немного в стороне. Эрика никогда не понимала отношения мужчин к грилю. Мужчины, в обычных случаях утверждавшие, что они понятия не имеют, как поджарить мясо на сковородке, считали себя истинными виртуозами, когда дело касалось того, чтобы правильно разложить мясо на гриле на улице. Женщинам, возможно, доверялся гарнир, и они отлично подходили для доставки пива. – Боже, как у вас тут хорошо! – Мария уже приступила ко второму бокалу вина, хотя остальные едва успели начать пить из первых. – Спасибо, нам тоже нравится. Эрике было трудно проявлять по отношению к девушке Дана нечто большее, чем корректность. Она не могла понять, что он в ней нашел, особенно по сравнению с бывшей женой Перниллой, но подозревала, что это еще одна из загадочных сторон мужчин, недоступная пониманию женщин. Она могла лишь заключить, что он выбрал Марию не за ее способность вести беседу. У Биттан Мария явно вызывала материнские чувства, поскольку она проявляла к ней дополнительную заботу, и Анна с Эрикой смогли, воспользовавшись случаем, поговорить вдвоем. – Правда, он красив? – Анна посмотрела на Густава с восхищением. – Представляешь, такой парень заинтересовался мной! Эрика взглянула на красивую младшую сестру и задумалась над тем, как получилось, что такой человек, как Анна, полностью утратил уверенность в себе. Когда-то младшая сестра была сильной, независимой и свободной душой, но годы с Лукасом, сопровождавшиеся побоями, сломили ее. Эрике пришлось подавлять желание встряхнуть ее. Она посмотрела на Эмму и Адриана, носившихся вокруг как безумные, и ее заинтересовало, как сестра может не ощущать гордости и чувства собственного достоинства, видя, каких замечательных детей она родила и воспитала. Несмотря на все, что им довелось испытать за их короткие жизни, они веселые и сильные и любят окружающих людей. И это исключительно заслуга Анны. – Я еще не успела с ним толком поговорить, но он производит приятное впечатление. Вот познакомлюсь с ним получше и тогда дам ему более точную оценку. Но похоже, вы с ним сумели благополучно просидеть в изоляции на маленькой яхте, так что думаю, это добрый знак. – Ее улыбка показалась ей самой напряженной и вымученной. – Насчет маленькой – это как посмотреть. – Анна засмеялась. – Он одолжил у приятеля «Наяду-четыреста», и там легко бы разместилась небольшая армия. Их разговор прервало появившееся на столе мясо, и к ним присоединилась мужская часть компании, удовлетворенная проведением современного варианта операции по разделыванию саблезубого тигра. – О чем это вы тут, девочки, болтаете? Дан приобнял Марию, которая с воркованием прильнула к нему. Нежности перешли в настоящее обжимание, и хотя Эрика рассталась с Даном много лет назад, вид их извивающихся языков не доставлял ей удовольствия. Густав тоже явно относился к этому в высшей степени неодобрительно, но от Эрики не укрылось, что он боковым зрением заглядывал в глубокое декольте Марии, демонстрировавшее несколько больше обычного. – Ларс, не нужно так обильно поливать мясо соусом. Ты же знаешь, что тебе следует думать о весе, из-за сердца. – Что такое? Я здоров, как конь! Тут одни мышцы, – громко заявил отец Патрика, ударяя себя по животу. – К тому же Эрика говорила, что в соусе оливковое масло, и значит, он полезен. Всюду пишут, что оливковое масло хорошо для сердца. Эрика подавила желание заметить, что целый децилитр, наверное, нельзя назвать полезным для здоровья количеством. Они уже много раз обсуждали это, и Ларс, как никто другой, умел воспринимать только те советы по питанию, которые ему хотелось. Еда была для него главной радостью в жизни, и любые попытки ограничений он воспринимал как ущемление его личности. Биттан уже давно смирилась, но все-таки временами пыталась робко высказывать свое мнение по поводу его привычек в еде. Все попытки посадить его на диету заходили в тупик, поскольку, как только она отворачивалась, он потихоньку ел и потом страшно удивлялся тому, что не сбавляет вес, хотя ест, по его собственным словам, не больше среднего кролика. – А ты знаком с E-Type[13]? – Прекратив оральное обследование рта Дана, Мария с восхищением посмотрела на Густава. – Я имею в виду, что он ведь зависает вместе с Виккан и ее парнем, а Дан говорил, что вы знаетесь с королевской семьей, поэтому я подумала, может, ты с ним знаком. Он такой классный! Густав, казалось, был совершенно обескуражен тем, что в чьих-то глазах круче знать E-Type, чем короля, но не растерялся и ответил на вопрос Марии сдержанно: – Я немного старше кронпринцессы, но мой младший брат знаком и с ней, и с Мартином Эрикссоном. – Кто такой Мартин Эрикссон? – растерянно спросила Мария. – E-Type, – тяжело вздохнув, произнес Густав после короткой паузы. – Вот оно что. Круто. – Она засмеялась, явно находясь под большим впечатлением.