⁂ До Габриэля новость тоже дошла накануне вечером. За завтраком они все трое сидели молча, погруженные каждый в свои размышления. К их большому удивлению, Линда появилась у них накануне вечером вместе с вещами для ночевки и, не говоря ни слова, пошла и легла спать в своей комнате, которая всегда стояла наготове. Немного посомневавшись, Лайне нарушила молчание: – Как приятно видеть тебя дома, Линда. Линда что-то пробормотала в ответ, не отрывая взгляда от хлеба, который намазывала маслом. – Линда, говори громче, бормотать невежливо. Лайне посмотрела на Габриэля уничтожающим взглядом, но его это особо не взволновало. Это его дом, и он не намеревался лебезить перед девчонкой только ради сомнительного удовольствия некоторое время ее здесь видеть. – Я сказала, что останусь дома на ночь или две, а потом снова вернусь в Вестергорден. Просто потребовалось немного сменить обстановку. Там одна сплошная чертова аллилуйя. И еще мне, черт возьми, давит на психику смотреть, что они творят с детьми. К тому же я нахожу жутковатым, когда малыши разгуливают и нудят про Иисуса… – Да, я говорил Якобу, что, на мой взгляд, они, возможно, немного излишне строги с детьми. Но они хотят им только добра. А вера для Якоба и Мариты важна, и мы должны это уважать. Я знаю, например, что Якоб очень возмущается, когда ты так чертыхаешься. Молодой даме такой язык действительно не к лицу. Линда закатила глаза. Ей просто хотелось ненадолго отделаться от Юхана – сюда он звонить не посмеет. Но это занудство уже действовало ей на нервы. Наверное, придется все-таки уже этим вечером валить к брату. Так жить нельзя. – Я полагаю, ты слышала дома у Якоба о вскрытии могилы. Папа позвонил туда вчера и рассказал сразу после звонка из полиции. Невероятная глупость! Якобы Эфраим состряпал какой-то план, чтобы представить дело так, будто Юханнес умер. Никогда не слышала ничего более абсурдного! Белая кожа на груди у Лайне покрылась яркими красными пятнами. Сама она беспрерывно перебирала пальцами жемчужное ожерелье на шее, и Линде пришлось бороться с желанием броситься вперед, сорвать ожерелье и запихать эти проклятые жемчужины ей в глотку. Габриэль откашлялся и вступил в разговор властным тоном. Вся эта история со вскрытием могилы его беспокоила. Она нарушала привычный ход вещей и поднимала пыль в его прекрасно организованном мире, что ему крайне не нравилось. Он ни на секунду не верил в то, что у полиции имеются какие-либо основания для подобных утверждений, но проблема заключалась не в этом. Сердила его даже не мысль о том, что нарушат покой брата в могиле, хотя эта мысль, естественно, тоже была не из приятных. Нет, возмущал его непорядок, который означала эта процедура. Гробы следует закапывать, а не выкапывать. Однажды вырытые могилы должны оставаться в неприкосновенности, и однажды закрытые гробы должны оставаться закрытыми. Только так и не иначе. Дебет и кредит. Чистота и порядок. – Да, я нахожу несколько странным, что полиции позволяют действовать таким своевольным образом. Не знаю, кому они выкрутили руки, чтобы получить на нечто подобное разрешение, но я намерен пойти до конца, не сомневайтесь. Мы все-таки живем не в полицейском государстве. Линда снова что-то пробормотала в тарелку. – Прости, дорогая, что ты сказала? – обратилась к Линде Лайне. – Я сказала, что не следовало ли вам хоть немного подумать о том, каково должно быть Сольвейг, Роберту и Юхану? Разве вы не понимаете, что они должны испытывать, когда Юханнеса вот так выкапывают? Но нет, вы можете только сидеть и жалеть самих себя. Подумайте хоть раз о ком-нибудь другом! Она бросила салфетку на тарелку и пошла прочь. Руки Лайне вновь взметнулись к жемчужному ожерелью, она, похоже, сомневалась, идти ей за дочерью или нет. Габриэль взглядом заставил ее остаться. – Мы ведь знаем, откуда у нее такая нервозность, – обвиняющим тоном проговорил он. Лайне молчала. – Иметь нахальство утверждать, что нас не волнует, как воспринимают это Сольвейг с сыновьями. Естественно, нас это волнует, но они же раз за разом давали понять, что не нуждаются в нашем сочувствии, а как аукнется, так и откликнется… Иногда Лайне ненавидела мужа. Вот он сидит с самодовольным видом и ест яйцо. Внутренним зрением она видела, как подходит к нему, берет его тарелку и медленно прижимает ее ему к груди. Вместо этого она начала убирать со стола. Лето 1979 года Теперь они делили боль. Словно сиамские близнецы, они прижимались друг к другу в симбиозе, поддерживавшемся в равных долях любовью и ненавистью. С одной стороны, наличие второй придавало уверенности. С другой, желание избежать боли за счет того, что в следующий раз он причинит ее другой, порождало вражду. Они почти не разговаривали. Голоса слишком жутко отдавались эхом в слепоте подземелья. Когда приближались шаги, они отскакивали друг от друга и от соприкосновения кожей к коже, которое служило им единственной защитой от холода и темноты. Теперь значение имело только бегство от боли, и они набрасывались друг на друга в борьбе за то, чтобы заставить другую оказаться в руках у зла первой. На этот раз она победила и слышала, как начались крики. В каком-то смысле оставаться в стороне было почти так же ужасно. Звуки ломающихся костей уже намертво вошли в ее слуховую память, и она ощущала своим израненным телом каждый крик другой. Она знала также, что последует за криками. Дергавшие, выворачивавшие, коловшие и ранившие руки преобразятся, станут теплыми и нежными и прижмутся к местам, где боль ощущается сильнее всего. Эти руки она теперь знала так же хорошо, как собственные. Они большие и сильные, но в то же время гладкие, без шершавости и изъянов. Пальцы длинные и чувственные, как у пианиста, и хотя она никогда их не видела, внутренним зрением она ощущала их совершенно отчетливо. Крики усилились, и ей очень захотелось поднять руки и закрыть ладонями уши. Но руки, вялые и непригодные, висели по бокам и отказывались подчиняться ее командам. Когда крики стихли и маленький люк над головой открылся, а потом закрылся, она поползла по холодной влажной подстилке к источнику крика. Настало время утешения. Когда крышка стала съезжать с гроба, стояла полная тишина. Патрик поймал себя на том, что, развернувшись вполоборота, с беспокойством поглядывает на церковь. Он не знал, чего ожидает – что с колокольни ударит молния и поразит их за этим кощунственным занятием? Но ничего такого не произошло. Когда Патрик увидел в гробу скелет, сердце у него упало. Он ошибся. – Да уж, Хедстрём, какую чертову кашу ты заварил. Мелльберг с сожалением покачал головой и одним предложением заставил Патрика чувствовать себя так, будто его голову кладут на плаху. Впрочем, шеф был прав – заварилась чертова каша. – Тогда мы забираем его с собой только для того, чтобы установить, что это именно тот парень. Правда, сюрпризов, похоже, не предвидится. Ведь у тебя нет теорий насчет замены трупов или чего-то подобного… Патрик лишь отрицательно покачал головой. Он сознавал, что получает по заслугам. Криминалисты выполнили свою работу, и, когда скелет вскоре увезли в Гётеборг, Патрик с Мартином сели в машину, чтобы ехать обратно в отделение. – Ты ведь мог оказаться прав. Идея была не так уж нереалистична. Мартин говорил утешающим тоном, но Патрик лишь вновь отрицательно покачал головой. – Нет, прав был ты. Заговор получался слишком грандиозным, для того чтобы считать его особенно вероятным. Думаю, мне придется теперь жить с этим долго. – Скорее всего, да, – с сочувствием сказал Мартин. – Но подумай по-другому: как бы ты себя чувствовал, если бы не сделал этого, а потом узнал, что был прав и что это стоило Йенни Мёллер жизни? А так ты хотя бы предпринял попытку, и нам нужно продолжать работать со всеми возникающими в голове идеями, безумными или нет. Это наш единственный шанс найти ее вовремя. – Если еще не поздно, – мрачно заметил Патрик. – Вот видишь, именно так нам и надо рассуждать. Мы пока не нашли ее мертвой, значит, она жива. Другого пути нет. – Ты прав. Только я теперь не знаю, в какую сторону бросаться. Где нам ее искать? Мы ведь все время возвращаемся к проклятому семейству Хульт, но это никак не дает нам ничего конкретного, за что можно ухватиться. – У нас есть связь между убийствами Сив, Моны и Тани. – И ничего, что говорило бы о наличии связи с исчезновением Йенни. – Да, – признал Мартин. – Но это, собственно говоря, не играет никакой роли. Главное, мы делаем все, что можем, для поисков убийцы Тани и того, кто похитил Йенни. Со временем выяснится, один это человек или два разных. Но мы делаем все, что в наших силах. В последнем предложении Мартин подчеркивал каждое слово в надежде, что суть сказанного дойдет до Патрика. Он понимал, почему Патрик корит себя после неудачи со вскрытием могилы, но в данный момент они не могли себе позволить иметь руководителя расследования без веры в себя. Он должен верить в то, что они делают. Когда они вернулись в отделение, их прямо у приемного стола остановила Анника. Она держала в руке телефонную трубку, прикрывая микрофон так, чтобы человек на другом конце не слышал того, что она говорит Патрику и Мартину. – Патрик, это Юхан Хульт. Он очень хочет с тобой поговорить. Переключить к тебе в кабинет? Патрик кивнул и быстро пошел к себе. Через секунду у него зазвонил телефон. – Патрик Хедстрём, – проговорил Патрик, взяв трубку. Он слушал с большим интересом, пару раз перебивал вопросами, а потом с новым приливом энергии побежал к Мартину. – Мулин, собирайся, нам надо ехать во Фьельбаку. – Но мы только что оттуда. Куда мы поедем? – Мы немного побеседуем с Линдой Хульт. Думаю, у нас наклевывается нечто интересное, очень интересное. ⁂ Эрика надеялась, что они, как семья Флуд, захотят днем отправиться на морскую прогулку и ей удастся от них отделаться. Но она ошиблась. – Мы с Мадде не большие любители моря. Мы лучше составим тебе компанию в саду. Отсюда такой чудесный вид. Йорген, радостно посматривая на острова, готовился провести день на солнце. Эрика с трудом подавила смех. Выглядел он по-дурацки. Будучи белым, как таблетка, Йорген явно намеревался сохранить такой вид. Он с ног до головы намазался кремом от загара, что делало его, если возможно, еще белее, а нос для дополнительной защиты был покрыт мазью какого-то неонового цвета. Общее впечатление дополняла большая панама. Провозившись с полчаса, он с удовлетворенным вздохом уселся рядом с женой в один из шезлонгов, которые Эрика посчитала необходимым им выставить. – Ах, прямо рай, правда, Мадде? Он прикрыл глаза, и Эрика с благодарностью подумала, что сможет улизнуть в дом. Но тут Йорген открыл один глаз. – Будет очень нахально, если мы попросим попить? Большой стакан сока отлично бы подошел. Мадде наверняка тоже хочет. Его жена только кивнула, даже не поднимая глаз. Она, едва выйдя на улицу, погрузилась в книгу о налоговом праве и, казалось, тоже панически боялась любой формы загара. От него ее защищали брюки до пят и рубашка с длинными рукавами. Кроме того, она тоже была в панаме и с неонового цвета носом. Очевидно, они любили перестраховываться. Рядышком они выглядели как два инопланетянина, приземлившиеся на газон. Эрика вперевалку пошла в дом делать сок. Что угодно, лишь бы избежать общения с ними. Более скучных людей она никогда не встречала. Если бы накануне вечером ей предложили выбирать между общением с ними и наблюдением за тем, как сохнет краска, нет никаких сомнений в том, что именно она бы выбрала. При случае она скажет матери Патрика несколько теплых слов насчет щедрости, с которой та раздает номер их телефона.