– У нас пока норма, продолжаем движение в сторону немецкого штаба, но для вас всё очень плохо. Товарищ старший лейтенант срочно отправил нас к вам. Сегодня под утро над нашей группой были выброшены парашютисты с транспортного самолёта, причём с немецкого «юнкерса». Трофей наш вроде как. При них такие документы были… Говорят, за подписью самого… В общем, у них приказ арестовать вас, там настоящее зубры, скрутят, и не заметишь. Пытались отдавать свои приказы, там майор госбезопасности командует, но не смогли, Михайлов упёрся рогом, не их специфика, да и задачи, поставленные вами, были очень серьёзные. Чекисты только наблюдали и записывали, как мы воюем, как мосты уничтожаем и небольшие группы немцев. Как эшелон остановили и полностью уничтожили. На платформах гаубицы были, полный дивизион с усилением. Ни один артиллерист не уцелел. Про основной план уничтожения штаба группы армий «Центр» они тоже в курсе. При них радист, связались со своими, и нам дали добро. Правильное дело делаем. А вот вас арестуют, самолёт наготове стоит, чтобы за вами вылететь. Постоянно контролируют Михайлова, мне с трудом удалось с ним пообщаться и незаметно покинуть группу. Иначе бы не отпустили, чтобы вас не предупредили. Наши тут, в шести километрах, недалеко уже. – Да. Новости неприятные. Значит, соединяться с Михайловым мне не стоит. Есть ещё какие новости? – Есть. Мы связного перехватили, чекисты его допросили, там двое знающих немецкий язык есть. Штаб начал перебазироваться в другое место, в Борисов, ближе к продвинувшейся передовой. Мы надеемся хотя бы часть на месте застать. – Не стоит, – сразу ответил я. – План по атаке и так был самоубийственным, а тут может закончиться пшиком. В город тоже не сунешься, потеряем все танки и большую часть людей. Нужно узнать, каким путём перебазируется штаб, и бить его в колоннах при движении. Они по дорогам идут или по железке? – И автотранспортом, и по железной дороге. – Отлично, если взять информированного офицера, а под видом поста фельджандармов это вполне возможно, то, узнав систему движения, можно нанести удары так, чтобы нанести серьёзные потери штабу, если не уничтожить, то хорошенько потрепать. Из танков расстреливать вагоны на железной дороге и гусеницами давить автотранспорт. Тут придётся разделиться на несколько ударных группы, чтобы нанести удары одновременно. На мой взгляд, тут удачи на успех будет куда больше. Так, дай мне с полчаса, пока всё обдумаю, а сам займись делом. Мы два грузовика с мукой захватили, отправь людей забрать из отстойника и перегнать их сюда. Это ещё не всё, раз меня так серьёзно ищут, а в тыл, я считаю, мне рано, то планирую сменить место своих действий. Всю группу, что сейчас работает со мной, заберёшь, возвращаясь к Михайлову. При мне останутся только Лосев и Бабочкин. Ординарец и, скажем так, личный водитель. Я напишу приказы на дальнейшие действия группе Михайлова, передашь их ему. Он будет знать, что делать дальше. Ещё рапорт по своим дальнейшим действиям подготовлю. – Хорошо. Тут мы прервались, так как наконец подошли окруженцы. Пара моих бойцов, переодетых под немцев, с МП наготове, уже встретили их на подходе и разоружили тех, что добровольно шли сдаваться. Те с охоткой сдали всё оружие, убеждая парней, что они рады немцам, да и вообще за германскую власть. Даёшь новую власть. Наши бойцы, слушая их, только ухмылялись, и мстительные улыбки стали шире, когда задние дверцы десантного отсека бронетранспортёра распахнулись, и пользуясь тем, что дорога была пуста, наружу выбрались оба корреспондента и Лосев. Вот это вызвало всеобщий шок у окруженцев. И если те, кого вели в плен, явно обрадовались, с надеждой рассматривая нас, то тройка красноармейцев поначалу застыла в ступоре. Потом те чуть ли не взвыли, один так натурально выл от отчаянья и безысходности, катаясь по земле и хватая бойцов за ноги. А вот командиры и летуны, которых к нам вели, оживились. Бойцы переждали радость встречи, мы представились подвижной диверсионной группой, радостные объятия тоже были, после чего я велел Лосеву накормить оголодавших бойцов и командиров, а тройку расстрелять. Это уже Минскому отдал приказ. И расстреляли, рука не дрогнула. Дальше, пока Казанцев занимался делами, отправил мотоцикл с водителями за грузовиками, Лосев кормил окруженцев, отвечая на их вопросы, тех уже и вооружить успели, вернув то, что с них эти трое сняли. С ними также и корреспонденты общались, которые, кстати, удивили своим присутствием у нас Казанцева, он о них ничего не знал. Укрыли мы их за техникой, чтобы с дороги не видно было, вот те спокойно сидели на примятой траве и быстро, фактически жадно, насыщались. Так вот, пока все занимались делами, я так и стоял у капота с картой и, делая пометки на ней, ставил задачи Михайлову, эту карту я планировал отправить старлею, как и всю технику, кроме одного мотоцикла. Его сейчас Бабочкин осматривал, заправлял с помощью Майского, это его, бывшая теперь, техника. В общем, он наши вещи убирал в коляску, три ППД с боеприпасами, сидора с формой. Да всё, что могло пригодиться. Конечно, жаль расставаться с парнями, прикипел я к ним, но надо. Да и Минский всё понимал, к тому же с основной группой часть его бойцов находилась, с которыми тот не хотел терять связь, всё же подчинённые. Так что тот спокойно воспринял то, что переходит под командование лейтенанта Казанцева, а дальше как уже Михайлов решит. Опытные разведчики ему точно пригодятся. А приказы я составил таким образом. Сегодня состоится одновременный удар по железной дороге, по которой перебрасывают подразделения штаба, и по шоссейным дорогам. Потом, уничтожив за собой ещё один железнодорожный мост, уйти в сторону и уходить к нашим, уничтожая по пути всё что только можно. После соединения с нашими перейти в подчинение командиров на передовой. Там дальше решат, кого и куда, да и рейд мангруппы пора заканчивать. Немцев мы серьёзно зацепили, разозлили, охотиться на нас будут тщательно, поэтому я и решил мангруппу вывести к нашим, а самому перебраться на Украину. Там тихо, можно спокойно работать, собрав новую мангруппу из окруженцев, освобождённых военнопленных и техники со складов сборных пунктов трофейного вооружения. Ещё повоюем. Среди только что освобождённых пленных был один танкист, механик-водитель с Т-26, но Т-28 ему тоже знакомая машина, так что я выдал ему шлемофон и комбинезон, приказав осваиваться в машине. В башне устроился лейтенант-артиллерист, сетуя, что снарядов нет, и ещё два бойца за пулемёты встали. Перегнать смогут, дальше Михайлов найдёт применение и людям, и танку. Подозвав Казанцева, я довольно долго его инструктировал, что передать Михайлову, выдал также и листы с письменными приказами за моей подписью, и последний рапорт по действиям моей группы. На этом мы стали прощаться, тем более от дальнего леса, переваливаясь на ямах и кочках, двигались к нам оба грузовика с мукой, в сопровождении мотоцикла. После трогательного прощания мы наконец расстались. Колонна под командованием Казанцева направилась на соединение с группой Михайлова, у них было обговорено место встречи, а я, оседлав мотоцикл и запустив движок, погнал в другую сторону. Бабочкин сидел за мной, а Лосев, накинув сверху мотоциклетный плащ, в коляске, прикрывал, что одет в красноармейскую форму. На глазах у него очки, каска сверху, внимания не привлекал. Усами если только. Вот и закончен один этап нашей войны в тылу противника, пора переворачивать страницу и переходить к новому этапу и новой войне. Кстати, а бляхи фельджандармов мы сняли, превратившись в обычных солдат вермахта. Ищут жандармов? Ну и пусть ищут. Бак у мотоцикла был полный, плюс канистра, тоже не пустая, на коляске в держателе закреплена. Километров на сто влёгкую хватит, несмотря на то что эта техника довольно прожорливой была. Ещё бы, даже у коляски было ведущее колесо, особенно в грязи хорошо, застрять – это ещё постараться нужно. Ладно хоть можно отключать привод на коляске, когда он не нужен, да и расход меньше при этом. Все вещи мы никак не могли сложить в коляску и в багажный отсек. Тем более Лосев и Бабочкин, узнав, что поедем на мотоцикле, побегали, пока смогли что-то загрузить. Автоматы сложены в ногах у Лосева, там же два сидора. Продовольствие в багажном отсеке, плюс часть боеприпаса. Также при этом у нас с Бабочкиным были солдатские ранцы за спинами. Там и хранилась наша форма. Всё взяли, что могли, включая посуду и ложки. Когда мы удалились от места расставания с Казанцевым километров на двадцать, благополучно избежав интереса к себе, то, припомнив карту, я свернул на перекрёстке дорог на полевую, в открытое поле. Если память мне не изменяет, где-то тут должен быть бывший наш полевой фронтовой аэродром, захваченный немцами. Посмотрим, что там есть. Поднимаясь на довольно высокий холм, тут так дорога, петляя, на него взбиралась, я стал переключаться на более низкую передачу, когда вдруг раздался хруст, и, дёрнувшись несколько раз, мотоцикл заглох, встав намертво. Выключить скорость у меня так и не получилось. Несколько секунд мы сидели в тишине, переваривая случившееся, после чего я недовольно буркнул: – Приехали. – Что-то случилось, командир? – слезая с заднего сиденья и отходя в сторону, поинтересовался Бабочкин. Однако ответил ему не я, а ворчливый Лосев, с трудом выбираясь из перегруженной вещами коляски: – Сломались мы, что тут ещё может случиться? Кстати, командир, серьёзная поломка? – Звук знакомый был, да и встали сразу, – также слезая с транспортного средства, задумчивым голосом ответил я. – Похоже, повреждения в коробке, и я даже могу угадать, что понижающий редуктор накрылся. В сорок шестом, когда я проводил инспекцию на Урале, некоторые заводы посещал, то мне дирекция одного из заводов для разъездов выдала служебный транспорт. Как раз такой мотоцикл, трофейный, «БМВ Р семьдесят пять». Причём произведён тот был, кажется, даже в начале сороковых. Всю войну проездил, сыпался только так. Я больше его ремонтом занимался, чем проводил ту работу, ради которой меня послали. Правда, и дело сделал, и мотоцикл этот изучил от и до. У меня была такая же поломка. Тогда запасной редуктор на складах нашёлся, а где тут его искать? Ладно, посмотрим. Там в багажнике коляски чехол должен быть с инструментом, доставайте. Бойцы переглянулись, и Лосев нехотя сообщил: – Командир, мы это, в общем, он место занимал, вот мы его и выкинули. – Ну и ладно, – легко ответил я. – Не особо и хотелось копаться. Проще что-то другое добыть. Осмотревшись, я велел Бабочкину брать жезл, ими обычно фельджандармы пользовались, надевать бляху и изображать пост. Судя по следам, тут хоть и редко, но машины появлялись. Старые следы от полуторок, и более свежие, уже от немецких машин. Дождя бы, зной такой стоит, что всё высушивает, вон, даже следы недельной давности хорошо сохранились, разобрать можно. – Надо было мотоцикл старшего сержанта Минского брать, – вздохнув и тоскливо осмотрев пустую дорогу в обе стороны, сказал Бабочкин. – Он у него поновее был. – У Минского зажигание полетело, сам видел, как с толкача заводили, – устроившись на сиденье, я сделал глоток из фляги, поясняя некоторые моменты на озвученные Бабочкиным мысли. – А у лейтенанта? – А у Казанцева машины имели эмблемы другого подразделения. Как ты себе представляешь солдат полевой жандармерии, имеющих знаки на форме одного подразделения, а продвигающихся на технике из другого, да вообще другой части. На мой взгляд, это сильно подозрительно, можно подумать, что едут не настоящие жандармы, что так и было. Поэтому как тактические знаки на технике, так и на петлицах – всё это должно совпадать. Я тебе больше скажу, нужно знать фамилии всего руководства этого подразделения от лейтенантов смежных подразделений, и так далее выше по вертикали власти, вплоть до генерала. Знать боевой путь полка и своей роты. – А мы-то не знаем, стали бы расспрашивать, и поняли, что мы поддельные, – вздохнул Лосев. – Почему не знаем? Я же не зря столько времени допрашивал того водителя бронетранспортёра. Всё он мне выложил, а на память я не жалуюсь. Легко бы отбрехался. Правда, пока не пригодилось, но учитывать нужно всё. – Танк, жалко, бросили, мне на нём понравилось. Ход такой мягкий, почти не трясёт, – вздохнув, сказал Бабочкин с мечтательной улыбкой. – Да и вам он явно понравился, вон как обхаживали его, подготавливали, да и расставались явно с сожалением. – Это точно. Хотя танк и имеет противопульную броню, снаряды противотанковых пушек его насквозь бьют, всё же это отличный танк. Пока дорога пуста, думаю, можно рассказать вам одну историю памятного и легендарного сражения, которое произошло не так и далеко от нас. В Минске. История действительно была интересной, старший сержант Дмитрий Малько, заведующий складом запчастей к авто и бронетехнике, получил приказ эвакуировать склад. Он слёзно умолял командира завести один из танков Т-28, стоявших на хранении после капитального ремонта, всего там было шестьдесят три танка этого типа, немцам досталось шестьдесят два, часть в сожжённом виде. В конце концов командир разрешил, и Дмитрий в сопровождении колонны направился в тылы. В пути танк заглох, вроде бы причиной был авианалёт, и Дмитрий с разрешения командира стал его ремонтировать, пообещав догнать колонну. Когда смог завести, колонна уже ушла. Наступила ночь, и он решил переночевать на опушке леса, где к нему вышли четверо, майор-танкист Васечкин и трое курсантов. Запомнил я только одного – Николая Педана. Они и стали экипажем для танка Дмитрия. Когда наступило утро, выяснилось, что вокруг немцы и к своим не прорваться, тогда Николай Педан предложил прорываться через Минск. Дмитрий Малько горячо одобрил его, так как знал Минск очень хорошо и был способен провести танк на другой конец города хоть с закрытыми глазами. Майор, подумав, дал согласие. Вполне дерзко, может и получится. Тогда они полевыми дорогами направились на брошенный склад сержанта Малько, загрузились снарядами и патронами, дозаправив машину, после чего, подойдя к окраине и подготовившись, на полной скорости ворвались в город. К тому моменту танки генерала Гудериана уже ушли километров на девяносто от города и остановить «бешеный танк», как прозвали его немцы, было попусту нечем. Слишком внезапно он появился на очередной улице, ведя пушечно-пулемётный огонь. Майор выпускал снаряд за снарядом по технике противника, уничтожая грузовики и штабные машины. Пулемёты работали не переставая. Малько давил часть техники, что попадалась по пути. Как ни странно, нанеся большие потери немцам, танк смог прорваться к противоположной окраине города, пройдя его насквозь, оставляя за собой множество дымов горящей техники. Однако на окраине Минска их уже ждали, они наткнулись на спешно готовившуюся к бою зенитную батарею. Первый снаряд рванул не долетая, и Дмитрий свернул в сторону, стараясь увести танк из-под огня. У него этого не получилось, машина содрогнулась от страшного удара, и в боевом отделении появился дым. Майор Васечкин скомандовал покинуть машину. Дмитрий, по голове которого чиркнул осколок, был на грани бессознательного состояния, но выполнил приказ командира, он также видел, как машину, мелькая в дыму, покинули два курсанта, один был тут же сражён из пулемёта, и сам майор. Раненым тот, отстреливаясь из пистолета, приказал уходить огородами. Танк горел, дым укрывал Дмитрия, и, уйдя через огороды, тот спрятался в ботве, закопавшись в ней. Это его и спасло. Тут грохнул взрыв, и Дмитрий понял, что танк взорвался. На второй день он встретил укрывающихся в городе окруженцев и с ними вышел к своим. Воевал тот хорошо и закончил войну старшим лейтенантом, заместителем командира танковой роты. Причём именно его полк брал Минск в сорок четвёртом, и тот плакал, когда обнаружил свой танк Т-28 стоящим на том месте, где их подбили, ржавый от огня, с лежавшей рядом башней после детонации остатков боекомплекта. После войны он искал информацию по остальным из экипажа, в газеты писал, и откликнулся тот самый Николай Педан. После того боя он был взят в плен, и освобождён из него только в сорок пятом году. Потом уже выяснили, что майор Васечкин и один из курсантов погибли у танка, их похоронили минчане, а судьба третьего курсанта стала известна чуть позже. Плен, побег, партизанский отряд, и гибель во время одной из операций. Вот такая история, братцы. И это единственный случай, когда эта машина показала себя хорошо. С необученным экипажем, часть из которого впервые сидела в танке, но так повоевать не каждому повезло. Заполучив такой «двадцать восьмой», я хотел превзойти подвиг этих ребят, а теперь уж что говорить. Если повезёт, найдём ещё одну такую машину. – Да, хватили лиха ребята, – вздохнув, сказал Лосев. – А те танки, что сейчас на складе стоят? Угнать можно? – А чёрт его знает. Немцы, конечно, эпизодически их использовали, в основном в охранных дивизиях, а так, думаю, на переплавку отправили. Металл им был нужен. Около железных дорог всё вычистили. – Ничего, ещё найдём что интересное. – Я тоже на это надеюсь. Ладно, похоже, тут совсем редко ездят, дорога ведёт на аэродром и к двум деревням, что находятся неподалеку от него. Если на аэродроме и есть охрана, что занимается сортировкой трофеев – того, что уцелело, то немного. Меня «Чайки» интересуют, есть ли там такой тип самолётов. Их пилоты исхаяли, насколько я знаю, эти истребители-бипланы не могут соревновать с «мессерами», горят как спички, но если использовать их как штурмовики, да ещё в тылу противника, это будет такой Армагеддон, что немцы взвоют. Мне бы хотя бы четыре машины с запасом ракет, бомб и топлива, это тот минимум, что нужен. Поэтому я и завернул сюда, хотел разведку провести. – А что такое Армагеддон? – поинтересовался любопытный Бабочкин. – Конец света. – Тогда мы уже несколько раз некоторым немцам его устраивали. Вспомнить тот штаб, фронтовой аэродром или артиллеристов, два дивизиона уничтожили. Да и вообще, правильно вы говорите, взвоют. Пока покидать место поломки мотоцикла мы не спешили, при нём мы вроде как при деле, а понесём вещи, причём всё взять вряд ли получится, уже станем привлекать внимание. Это как шапка-невидимка, с мотоциклом мы сливаемся с остальными ордами вермахта, без него – пешие туристы, загруженные с головой. Да ещё Лосев, у которого не было своей трофейной формы, вечно у него отговорки, так и не подобрали. Если только как пленного поведём, типа добровольного помощника. Только для этого нужно сначала с него всё снять, и нагрузить больше всех, вроде как дармовая сила. Делать было нечего, покидать место поломки нам действительно не было смысла, так что, пользуясь свободным временем, я стал записывать Бабочкину тексты некоторых песен и даже пару раз пытался напеть, чтобы тот уловил ритм. Снова обещал больше так не делать. Лосев отдыхал, устроившись на коляске, закинул ноги на пулемёт да изредка поглядывал обе стороны дороги, изучая местность в бинокль. Записав тексты трёх песен, мы начали с первой – «Эх, дороги». Сначала тот заучивал текст, потом пытался наигрывать, а я слушал и подсказывал, где взять выше, а где ниже. После тридцатого повторения одной и той же песни даже Лосеву она осточертела, поэтому, решив, что некоторый опыт имеется, принялись за вторую, но тут нас прервали. – О, а вот и транспорт, – садясь и свешивая ноги, сообщил мой ординарец, глядя куда-то мне за спину, откуда мы приехали. Обернувшись, я поднял бинокль и, присмотревшись, пробормотал: – Деревенские на телеге катят. Хм, почему бы и нет? Значит, так, быстро раздевайся, сапоги, ремни, звёздочку из пилотки вытащи, будешь изображать военнопленного – сядешь вон там, метрах в пяти от нас, с унылым видом, ну а ты остановишь телегу, потом уже я подойду и возьму слово. Всё, занимайтесь делом. Лосев быстро снял всё, что я велел, по-хозяйски убрав в свой сидор, и, отойдя в сторону, сел, положив ладони на колени, и слегка раскачивался взад-вперёд. Да типичный пленный. Осмотрев его придирчивым взглядом, пробурчал: – Ещё бы карманы вывернуть, совсем бы хорошо было? – У меня там махорка и зажигалка трофейная, – не открывая глаз, известил тот. – Ещё нож складной, пистолет, фонарик. Да много что… – Ну ладно, так сиди. Деревенские до нас не спеша добирались, то есть достаточно долго. Поскольку никто в округе так из немцев и не появился, придётся использовать то, что есть. – Хальт! – как я научил, поднял руку Бабочкин, придерживая висевший на груди автомат. Его руки, загоревшие до черноты, были видны до локтей, рукава, как и у меня, подвёрнуты. Красуясь, он направился к телеге. Я же, также спрыгнув с седла мотоцикла, с громким лязгом взвёл затвор, обходя телегу с другой стороны. Мне не понравилось, как слегка шевельнулось сено, как будто под ним кто-то был. Может, и собака, но проверить нужно. Рядом с телегой шёл босой старик с шикарной седой бородой. Он ступил на землю, когда начался подъём, чтобы лошади было легче. Вот мальчишка лет двенадцати, что сидел на телеге, слезать не спешил и так и ехал сидя. Сейчас он бросал на нас быстрые опасливые и слегка настороженные взгляды. Мне показался какой-то диссонанс между ним и стариком, но я никак не мог понять, что царапает мой взгляд, что не так, поэтому решил проанализировать этот момент ещё раз, но чуть позже, а сейчас важна была сама телега. Указав на сено пальцем, я взял наизготовку автомат, Бабочкин, видимо, это шевеление не заметил, но тоже быстро привёл оружие к действию. Он держал на прицеле старика и парнишку, а я откинул сено. Хм, старик вёз раненого лётчика. На меня смотрело дуло ТТ. В слегка дрожавшей, явно ослабленной руке, но оружие боевое и выстрелить могло в любую секунду. – Советую отдать пистолет мне, – протянув руку, сказал я на чистом русском языке. – Кстати, к вашему сведенью, если бы мы были настоящими немцами, старика и парня ждало бы одно. За укрывательство всегда расстрел. Тот слегка растерялся, так что я успел кинуть руку вперёд и перехватить пистолет пальцами, сунув указательный между спусковым крючком и скобой. Теперь он выстрелить не сможет, мой палец мешает. Рисковал, конечно, но что поделать, стоять под прицелом мне понравилось ещё меньше. – Кто вы? – выдохнул раненый младший лейтенант. – Майор Корнев, провожу в этом районе диверсионную деятельность, – спокойно пояснил я и, подняв голову, крикнул ординарцу: – Лосев, хватай медикаменты и сюда! У нас тут раненый. Похоже, серьёзно. – Это я мигом, – подскочив к мотоциклу и открыв багажный отсек, тот подбежал к нам и захлопотал над раненым. Пока он работал, всё же некоторые знания по медицине имел, два года работал помощником сельского фельдшера, я прошёл к хозяину транспортного средства. – Что же вы так неаккуратно-то? А если бы настоящие немцы были? – Да тут их никогда и не бывало, – досадливо поморщившись, ответил тот, с интересом изучая нас. – Ездят редко, да и то те, что на бывшем военном аэродроме стоят, и всё. – Кстати, по подводу аэродрома, нас он и интересует. Особенно исправные самолёты. Есть такие? Задав этот вопрос, я покосился на мальчишку, что активно грел уши, уничтожая шоколадку, которую ему дал Бабочкин, и внезапно понял, что меня так в нём цепляло. Да городской он, а старик явно деревенский житель, вот и диссонанс, что привлёк моё внимание раннее. Правда, заострять на этом внимание не стал, их дело. – Да вроде есть какие-то. Давеча третьего дня приезжали инженеры германские, осмотрели всё и уехали. Вроде ничего интересного для них. Оставили вот охрану, вроде бы куда-то всё вывозить собираются. – Понятно. Тут подошёл Лосев, который доложился по раненому: – Товарищ майор, сбили его, ещё когда тут только немцы появились. Пилот связного самолёта. Ноги прострелены, но им занимался опытный хирург, всё зашито, повязки наложены грамотно, моего вмешательства не требуется. Время тут может только вылечить. Кости не задеты, парню повезло. – Это ты по повязкам узнал? – Почему? Расспросил командира, и всё, да повязки осмотрел. – Понятно.