– Люська, я чувствую, это по мою душу, – быстро и горячо зашептала Галка мне на ухо. – Не верь тому, что будут про меня говорить! Я не сделала ничего плохого! Ты веришь мне?! – Успокойся, я тебе верю, – отозвалась я, разглядывая посетителей. – А кто это такие? Мужчины подошли к окошку регистратуры, один из них, самый низкорослый, показал медсестре какой-то документ, и та вскинула руку в сторону Афониной: – Вот она! Галка задрожала крупной дрожью, как пойманный в капкан мышонок. Мужчины подошли к нам. Медсестра вышла из своей каморки и с любопытством глазела на происходящее. Рядом с ней маячил дедок-охранник. Коротышка раскрыл красное удостоверение, поднёс его к лицу Галки и официальным тоном произнёс: – Следователь по особо важным делам капитан юстиции Липский Родион Вячеславович. Гражданка Афонина Галина Архиповна, вы обвиняетесь в убийстве своего мужа Валерия Афонина. Вы арестованы. У меня отвисла челюсть. Галка резко побледнела и стала одним цветом с медицинским халатом. – Это не я, – прошептала она трясущимися губами, – я не убивала. – Переоденьтесь и следуйте с нами, – продолжал Липский. Неожиданно подруга изо всех сил вцепилась мне в руку и закричала: – Люська, я не убивала его! Слышишь, не убивала! Помоги мне, Люська! – Не усугубляйте, гражданка Афонина, не усугубляйте, – приговаривал капитан Липский, пока двое других оперативников отдирали Галку от меня. – На вас и так особо тяжкое. Не нужно вам ещё сопротивление органам при задержании. Сердце разрывалось от жалости к подруге, но что я могла сделать? У меня потемнело в глазах. Вдруг стало не хватать воздуха. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Последнее, что я видела перед тем, как потерять сознание, это перекошенное от страха лицо Галины, а в ушах стоял её душераздирающий крик. Очнулась я от резкого запаха нашатырного спирта. Мужчина в белом халате склонился надо мной. – Как вы себя чувствуете? Я огляделась вокруг и поняла, что из холла меня перенесли. Я лежала на кровати в больничной палате. Кроме нас двоих тут никого не было. Я попыталась подняться, но мужчина меня остановил. – Лежите-лежите, вам нужен покой. Что-нибудь болит? У меня дико раскалывалась голова, а конкретно затылок, но я решила не сообщать об этом. Положение у меня было серьёзное: я находилась в психушке, в которую попала не по своей воле. А вдруг меня вообще не выпустят на свободу? И ведь никто из друзей и близких не знает, что я здесь! – Часто в обморок падаете? – допытывался мужчина. Я опасалась, что любой ответ будет использован против меня. Если скажу, что часто, решат, что это симптом какой-то психической болезни. Если скажу, что впервые, сделают вывод, что это начало заболевания. Поэтому я молчала. – Сотрясения мозга раньше были? Ох, были. Но в дурдоме об этом лучше не распространяться. Правду я не скажу! И врать на всякий случай тоже не буду. Разумнее всего придерживаться прежней тактики – молчать. – Меня зовут Полуфакин Антон Романович. Я врач-психиатр, – вкрадчивым голосом сказал мужчина. – А вас как зовут? Зачем ему знать моё имя? Чтобы оформить медкарту и держать меня тут в заточении? Времена советской карательной психиатрии прошли, скажете вы? Как бы не так! – Почему вы молчите? Вы слышите меня? Кивните, если слышите. Кажется, она меня не слышит. С кем это психиатр разговаривает? Кто-то ещё есть в палате? – Я вас слышу, – сказала я. – Очень хорошо. А как вас зовут? Вы помните своё имя? Ну уж нет, имени своего я не скажу. Увяз ноготок, всей птичке пропасть. Доктор Полуфакин сочувственно поцокал языком. – У женщины провалы в памяти, она не помнит своего имени. Это как раз по профилю нашей больницы. Да с кем он разговаривает? Санитары стоят за его спиной, что ли? Готовые надеть на меня смирительную рубашку? Я села на кровати, чтобы лучше разглядеть палату. За спиной у доктора никого не было. – Простите, доктор, а с кем вы разговариваете? Психиатр с жалостью смотрел на меня. – Я разговариваю с вами. А вы кого-то ещё тут видите? Ага, понятно. Он разговаривает со мной обо мне в третьем лице. Похоже, доктор сам с приветом. Не зря же говорят, кто в дурдоме первым надел халат, тот и врач. Так, надо быстрей отсюда сматываться. – Где моя сумка? – спохватилась я. – Черная такая? Кожаная? – Вот она. Сумка лежала на полу около кровати. – А пакет где? С чужими вещами? – Вы носите с собой чужие вещи, – констатировал психиатр таким душевным и понимающим тоном, что не оставалось сомнений: он уже поставил мне какой-то ужасный диагноз. – Вы знаете, чьи они? – Конечно, знаю. Это вещи моей подруги, которая убила своего мужа. – Убила своего мужа, – эхом отозвался Антон Романович. Голос у психиатра был по-прежнему душевный и понимающий, но он чуть нахмурился, и я поняла, что в одну секунду мой диагноз стал ещё страшнее. – Вы обязательно должны пройти обследование у наших специалистов. Обязательно. Я запишу вас на приём. Мне определенно надо помалкивать. И быстрей делать отсюда ноги. Однако я не удержалась от вопроса. – Скажите, доктор, что это за болезнь такая – ОКР? Психиатр принял мой интерес за готовность лечиться, и охотно объяснил. – ОКР – это сокращение от обсессивно-компульсивное расстройство. Особая разновидность тревожного расстройства. Его ещё называют синдромом навязчивых состояний. Больного мучают навязчивые мысли, вызывающие тревогу, и человек пытается избавиться от этой тревоги с помощью повторяющихся действий. Например, пересчитывает ступеньки каждый раз, когда заходит в дом, хотя давно знает их точное количество. Постоянно моет руки, полы, протирает мебель, хотя на ней и так ни пылинки. Человеку важно каждый день подтверждать незыблемость окружающего мира. Надо постоянно убеждать себя, что мир прежний, в нём ничего не меняется, всё стабильно. Я вспомнила, как на кухне Галка всё время наводила чистоту, перетирала полотенцем чашки, смахивала со столешницы невидимые крошки. Я тогда решила, что она нервничает из-за пропажи мужа. Оказывается, это были проявления психического заболевания. – А убить такой человек может? – Как и любой другой, – осторожно ответил доктор Полуфакин. – А почему это вопрос вас волнует? – Так… – загадочно ответила я. – Не держите в себе, – проникновенно сказал собеседник. – Ведь вам хочется что-то сказать, чем-то поделиться. Я прав? Неожиданно я поняла, что он прав, и кивнула. – Так скажите это, – ободрил эскулап. – Осип охрип, а Архип осип. – Что, простите? Я повторила: – Осип охрип, а Архип осип. – К чему это вы? – Не знаю, вдруг захотелось произнести эту скороговорку. Меня просто раздирало. Психиатр пристально уставился на меня, словно гипнотизировал.