Милосердие? Разве это чертово «прости» накладывает какие-то обязательства? Получается, что так. Но вот вопрос – на кого? Не на того, кто просит прощения – он ведь уже склонился, выразил сожаления, чего вы от него еще хотите? Нет. Тот, кому сказали «прости», теперь, выходит, обязан? Обязан проявить милосердие? Почему милосердие, если тот, кто просит прощения, искренен? Если он действительно жалеет, ну или раскаивается, ну или как это еще назвать? Если «прости» идет из сердца, оно не для того, перед кем ты на коленях стоишь, оно для тебя самого, разве нет? Тебе стыдно – за себя, за свои слова и действия! – и кричишь! Небесам, мирозданию – неважно, слышат ли тебя. Ты просто не можешь этот крик внутри удержать, тебе необходимо его выплеснуть. Очиститься. И при чем тут милосердие? Как будто «прости» требует от «раскаявшегося» неведомо каких усилий. Которые как бы сами по себе уже наказание. Ну да. Он ведь снимает камень со своей души? Ага, точно. И вручает его тому, кого обидел: на, держи, сделай с этим что-нибудь. Теперь это твоя забота. А ведь так и есть. По крайней мере у нее с Германом так оно и было. Правда, он говорил «извини». Извини. Сними с меня вину, возьми ее себе. Хотя на коленях стоял – вроде как раскаивался? Взрывной характер, что тут поделаешь? Разве можно не простить? Чтобы, получив свою индульгенцию, зверь опять бросился? Ну да. Индульгенция – разрешение. Взрывной характер, внутри как будто зверь просыпается, что я могу поделать! Прости! Я же люблю тебя! Я не удержался, и теперь у меня на сердце камень? Да есть ли у тебя оно, сердце-то? Ай, неважно. Важно – передать камень обиженному, пусть теперь это его проблема будет. Зверь, наверное, тоже любит своих жертв. Как иначе, на кого он бросаться-то станет? Нет. Нет, Герман, не приходи. Пожалуйста. Я… не могу. Мне нечем защититься от твоего зверя. Лилии – да, лилии – это правильно. Я умерла, ты принес цветы. И все. Потому что если я еще раз окажусь рядом с тобой – сердце зайдется загнанным зайчонком. Зайдется, завизжит пронзительно и безумно – и остановится. Не приходи. Пожалуйста. – Почему? – прохрипела Олеся. – Почему он… такой? – Ну хоть не спрашиваешь, чем ты его спровоцировала, и на том спасибо. А то я уж испугалась, что опять он весь невиноватый. Такой… Да кто ж знает почему. Никакие «почему» не оправдывают скотства. Да и какая разница! Всякие там детские травмы у многих случаются, однако монстрами становятся единицы. Олеся сжалась, свернулась в комочек – вдруг испугалась, что «монстр» появится сейчас на пороге, и она… что она может сделать? – Не скули, хватит, – все так же холодно одернула ее Карина. – Ты решила, что жизнь твоя кончена, а тут такой удобный жупел, лежишь и боишься дернуться. Он-то подонок, но дело ведь не в нем. Ты могла, к примеру, под машину попасть. Или просто в гололед расшибиться. С тем же результатом. Думаешь, мало перспективных юных спортсменов или там балерин ноги ломает? Ходить можно, танцевать уже нет. И что, вешаться? – Надо было? – К счастью, этот этап мы благополучно пролежали. Значит, что? Живая и более-менее здоровая. Ну, с профессиональной точки зрения – да, не фонтан, но не калека. Не в инвалидном кресле. И даже зубы целы. Знаешь, сколько сейчас стоит новые зубы сделать? Однако есть-пить тебе нужно. И даже если мы наизнанку вывернемся, компенсацию мы с Германа не стрясем, кто мы против его адвокатов? Олеся замычала, замотала головой. Но Карина поняла: – Вот именно. Адвокаты адвокатами, но ты ж не сможешь, как это называется, поддерживать иск. Что возвращает нас к первому вопросу: долго собираешься у бабушки на шее сидеть? Не стыдно? – Но… – На стройку я тебя не посылаю, из тебя даже маляр не выйдет. Ну и рука, опять же, не совсем чтоб в порядке. Значит, ищем вакансии, так сказать, офисного характера, – Карина принялась сноровисто открывать какие-то непонятные страницы на экране смартфона. – Секретаршей? – опасливо спросила Олеся, с ужасом представляя себе некую приемную с тяжелыми дверями и пестрыми рядами толстых папок на стеллаже. – Не, там надо улыбаться и… не годится, в общем. В условные менеджеры? С твоей любовью к цифрам? Тоже не наше. В продавцы-консультанты? Ты от первого же покупателя под стеллаж спрячешься. Или как минимум что-нибудь перепутаешь. Мозги у тебя не под торговлю заточены. Это не плохо и не хорошо, это данность. Можно, к примеру, в архив какой-нибудь… Но вот, глянь, вакансия в детской библиотеке. Платят, конечно, не так чтоб щедро, но тебе бы начать. Зато и придираться меньше станут, твоего почти высшего образования, да еще почти по профилю – тут культура и там культура, – думаю, достаточно будет. Хоть это и странно, но решающим аргументом для Олеси стало то, что выходным днем в библиотеке был вторник. Глава 19 Вторник – ничуть не лучше пресловутого понедельника, подумал Александр, открывая глаза. Вроде и не пил вчера, а голова… – Александр! – Голос Великого Сыщика Белова в трубке звучал раздражающе бодро. – Нашел я вашу Таисию Николаевну. Тут совпаденьице любопытное… Алло, вы меня слушаете? – Да, Андрон, слушаю, – говорить сыщику, что поиски уже не имеют смысла, он не стал. – Что за совпаденьице? – Она проживает в той самой квартире, с которой мы наши изыскания начинали. – Вот как? – Да нет, это действительно совпадение. Квартиру она получила в порядке очереди, ничего особенного. Один выехал, другие въехали. Только она сейчас не Ивашова, а Смолина, по мужу. Покойному. Имелась еще дочь, выписана в девяносто восьмом. Если захотите, можно уточнить, почему, ну там умерла или уехала куда-то, – он немного помолчал, но интересоваться причиной исчезновения из домовых книг Тосиной дочери Саше сейчас совсем не хотелось, и, не дождавшись его реплики, Белов продолжил: – Сейчас, конечно, наша Таисия Николаевна давно на пенсии, живет с внучкой. Вам адрес… ох, простите, адрес у вас как раз имеется. – А, ну да… – рассеянно согласился Александр. – Вам, наверное, деньги нужно завезти? – Да можете онлайн мне перебросить, номер карты я вам сейчас скину. – Да, спасибо. Бессмысленно, думал Александр, производя необходимые манипуляции. Или наоборот? Смысл в том, что дорогу нужно пройти до конца. Деда уже нет, но Тося должна знать, что он ее искал! И как же обидно, что Александр тогда, услыхав, что никакого Колокольцева по этому адресу нет, не проявил настойчивости! Смирился. Девица, отшившая его по телефону, видимо, упомянутая внучка. И если бы он прорвался через ее заслон, поговорил с ее бабушкой – они с дедом успели бы увидеться и поговорить. А он… смирился. Теперь разве только привет с того света передать. И все же это необходимо. Позвонил отцу, услыхал, что с похоронами тот сам все решит, помогать не нужно, почувствовал себя окончательно неприкаянным и окончательно утвердился – надо ехать к этой Смолиной, которая Тося (а может, и Тася, он ни в чем уже не был уверен) Иванова, а на самом деле Ивашова. Долго стоял перед зеркалом, дважды переменил рубашку, все казалось, что все не то и не так, даже к Анне Анатольевне на юбилей не столь тщательно собирался. И джемпер чуть не сунул назад на полку, потому что его покупала Кира. Но джемпер был хорош, и Александр решил, что Кира ни при чем. И вообще, что такого особенного в этом визите? Однако в цветочный павильон он все же зашел, купил странный, но очень красивый букет: неправдоподобно крупные лиловые ирисы и мелкие белые розы. Сочетание неожиданное, но результат выглядел потрясающе. В соседнем продуктовом (не в том круглосуточном, где работала продавщица Наталья с профессиональной памятью, а в другом, побольше, из тех сетей, на которые Кира презрительно фыркала) долго рассматривал витрину с тортами, а потом вдруг увидел сбоку что-то знакомое. Торт, длинный, коричневый, в старомодных масляных розочках и завитушках, назывался, как и во времена его детства, «Сказкой». И дед его покупал. Он сейчас словно шел с Александром рядом, словно подсказывал, что выбрать. Звонить, договариваясь о визите, не стал. Не хватало еще опять нарваться на ту же сердитую внучку – как объяснить причину своего пришествия? Тем более сейчас, когда дедушки уже нет. Захлопнуть перед ним дверь будет гораздо сложнее, чем бросить трубку. Хотя, увидев в распахнувшемся проеме давешнюю незнакомку, Александр на мгновение опешил. И дверь она захлопнуть успела бы. Но, видно, тоже растерялась. – Вы? – Он мельком подумал, что на таксистов никто никогда толком не смотрит, а эта вот запомнила. – Как вы меня нашли? В каждую квартиру заходили? У Карины спрашивали? – Здравствуйте, – Саша улыбнулся. – Не угадали. Хотя я, безусловно, рад такому совпадению, но я к Таисии Николаевне. Она ведь здесь живет? – Что за чушь? Это моя бабушка. Кто вы и зачем пришли? – Как я и говорил, я таксист, но это к делу не относится. Понимаете, ваша бабушка и мой дедушка когда-то… – Боря? Ваш дедушка – Боря? – Рядом с растерянной Олесей появилась пожилая, даже, пожалуй, старая женщина с неожиданно яркими живыми глазами. – Да. – Боже, я знала! – Голос у нее был звучный, без малейшей старческой надтреснутости. – Но… где же он сам? Александр замялся. Сообщать вот так, с ходу, о смерти деда? Погасить внезапно вспыхнувший свет надежды в этих не по возрасту ясных глазах? – Проходите, Саша, – после недолгого раздумья Олеся посторонилась, впуская гостя. Александр протянул Таисии Николаевне букет и улыбнулся Олесе: – Вам в следующий раз. Сегодня героиня дня – ваша бабушка. Но – вот, возьмите, – вручил он ей коробку с тортом. – Сейчас кофе сварю, – кивнула она. – Боже мой, «Сказка»! – воскликнула Таисия Николаевна. – Совсем как когда-то! Это… от него? Маленькая прихожая из-за суеты стала словно бы еще меньше. – Не говорите бабушке, что мы знакомы, – прошипела, протискиваясь в сторону кухни, Олеся. Улыбнувшись, Александр кивнул и прошел следом, решив: хватит с него чаепитий на парадной скатерти! И так разговор предстоит нелегкий. Но Таисия Николаевна, опустившись на кухонный диванчик и нежно разглядывая кремовые завитушки под прозрачной крышкой, вдруг вздохнула с печальной улыбкой: – Боря… умер? Да? Вы поэтому пришли? – Нет. Не поэтому. Я просто не успел. Вас было трудно найти. Я просто не успел. – Когда это случилось? – Вчера. Дедушка болел, его даже расспросить нельзя было, врачи… ну вы понимаете. Когда еще пускали, он… Он всю жизнь вас помнил, просил – найди ее. И все повторял: Тося… – Тася, – тихо поправила Таисия Николаевна. – Таисия – это Тася. Расскажите, как случилось, что он… что мы… – Ему тогда их комсорг угрожал, – коротко объяснил Саша. – Пришлось срочно уехать, он на Братской ГЭС работал, потом в Мирном. Он хотел у вас прощения просить… – Да за что же? – За то, что вот так… исчез.