– Почему ты ничего не сказал? Лену накрывало от жалости и раскаяния, и она совершенно не могла смотреть на разбитое лицо Димки, защищавшего ее после всех своих неприятностей и после той несправедливости, что Лена по отношению к нему проявила. Навесила ярлык, даже не подумав задать такой важный и такой правильный вопрос: за что? А ведь, может, уже тогда получила бы ответ. И не пришлось бы сейчас мучиться угрызениями совести из-за недавнего своего отвратительнейшего поведения. Впрочем, даже они не перекрывали ощущения безоблачного освобождения в понимании, что Димка не предавал. Лена и не думала, что для нее это так важно. Была уверена, что давно выкинула Корнилова из своего сердца и никогда больше даже не взглянет в его сторону. Но оказалось, что в юности она влюбилась в совершенно потрясающего парня. И с тех пор не встретила никого лучше. – Как ты себе это представляешь? Привет, Лен, помнишь, я двенадцать лет назад на тебя поспорил? – устало и немного иронично поинтересовался Дима. Он сидел на потрескавшемся диване, закинув ногу на ногу, а Лена ходила по кабинету, не в силах успокоиться и взять себя в руки. Если бы он просто ответил на ее вопрос, все объяснил, наверное, стало бы гораздо проще. Но это же Димка. С ним невозможно говорить серьезно. – Ты бы запустила мне в голову собственным ноутбуком, а потом еще и чайником добавила. Именно это она и имела в виду. – Можно же было сказать, что не хотел! – отчаянно выдохнула Лена. – Что не собирался заставлять меня танцевать этот проклятый стриптиз! Что это Жнечков все подстроил… – А ты бы поверила? – наконец серьезно поднял глаза Дима, и она отвела взгляд. Он усмехнулся. – То-то и оно. Еще бы и нытиком окрестила. Как будто это имело какое-то значение! – Я считала тебя Иудой и двенадцать лет ненавидела, – с горечью призналась Лена и в очередной раз глянула на Димку исподлобья. – Думаешь, это лучше? Он пожал плечом и отвернулся. Они странно общались, как будто через стену. Или это прошедшие годы стояли между ними? И никто не знал, как сквозь них говорить? – На самом деле, было за что, Лен, – напомнил Дима, хотя, казалось бы, он должен был воспользоваться Жнечковским великодушием и обелить себя в Лениных глазах окончательно. Но тогда он не было бы Димкой Корниловым. – Я на тебя поспорил. И пообещал Жнецу стриптиз. То, что после меня переторкнуло, никак не снимает с меня изначальной вины. Так что ты так сильно-то не переживай: во всей этой заварухе ты единственная, кому не в чем себя упрекнуть. Наверное, он был прав, и Лене надлежало согласиться с ним, чтобы избавить и себя, и его от этой трудной и, вероятно, запоздалой исповеди, но Лена зацепилась совсем за другое. Половинка Димкиной фразы словно бы пустила по стене трещину, и Лена не удержалась от соблазна. Подошла, словно завороженно, и опустилась рядом с Димой на диван. Повернулась вполоборота. – Почему? Он заметно напрягся и настороженно уточнил: – Что «почему»? Лена наконец сумела выдержать его взгляд. Щеки загорелись. – Почему переторкнуло? – спросила она. Дима снова усмехнулся и качнул головой. Потом неожиданно взял Ленину руку и поднес ее к губам. – Потому что ты оказалась потрясающей девчонкой, Черемуха, – так легко ответил он, что и Лена вздохнула светло и немного растроганно. Тепло от его поцелуя поднялось к самому сердцу, растапливая остатки былого льда и неожиданно напомнив их первый поцелуй. Они задержались тогда в школе, репетируя вальс, и Димка, несмотря на то, что на улице было совсем светло, заявил, что пойдет провожать Лену до дома. А она почему-то не послала его, посягнувшего на ее самостоятельность, а только передернула плечами, предоставляя ему право поступать по-своему. – Только я через пруд пойду, – предупреждает Лена, потому что напрямик до ее дома десять минут хода, а через пруд – все полчаса, но Димка лишь улыбается и говорит то, что она совсем не ожидает: – Отлично! Лену так и подмывает спросить, что такого отличного он нашел в прогулке вместе с ней, но она, вопреки обычной прямолинейности, не решается задать этот вопрос. Ее еще никогда не провожал парень, даже тот же Перепелкин, которому она из жалости помогает иногда в учебе, не считает нужным облачить свою благодарность хоть в сколько-нибудь материальные вещи. Димка почему-то решил, что должен позаботиться о девчонке, с которой они вместе отбывают повинность. И это… непонятно трогает. – Давно танцами занимаешься? – едва они выходят с территории школы, спрашивает Димка. Лена передергивает плечами: ей эта тема не слишком приятна, но идти совсем молча кажется глупым, а возможностью самой завести разговор она не воспользовалась. – С пяти лет, – коротко сообщает она и зачем-то добавляет: – Сейчас уже год как бросила. Тут же ругает себя за ненужные подробности, потому что Димка логично задает следующий вопрос: – Почему бросила? У тебя отлично получается. Лена кидает на него быстрый взгляд, не веря, что слышит похвалу. Во время репетиций Корнилов только что не плевался от несуразности поз и движений в вальсе, и Лена никак не думала, что он заметит ее мастерство. Впрочем, может, он всего лишь ввернул дежурный комплимент, как любой другой девчонке. От этой мысли неожиданно портится настроение, и Лена в ответ бурчит: – Меня бросили, и я бросила! Темный Димкин взгляд из любопытствующего тут же становится озабоченным, и от этого в груди у Лены что-то замирает. – Тебя кто-то обидел, Лен? – очень серьезно спрашивает он и сжимает кулаки, а Лена не может отвести от них глаз, вспоминая, что Корнилов, кажется, увлекается боксом, и пряча от него вмиг загоревшиеся щеки. Леной он еще ни разу ее не называл. – Партнер, – смущенно бормочет она, но следом все же берет себя в руки. – То есть не прям обидел, а просто с другой партнершей решил танцевать. А я одна осталась: парни же редко на бальные танцы ходят. Ну и… – Кретин, – пожимает плечами Корнилов – и с такой уверенностью, что Лена поднимает на него глаза, забыв про раскрасневшуюся физиономию. – Хочешь, я с ним поговорю, объясню популярно, что хорошие мальчики так не поступают? Он же хороший мальчик? А вот теперь в его голосе вдруг проскакивает сарказм, и Лена, мигом взъерошившись, сверкает глазами. – Вот еще! – возмущается она. – Только одалживаться у тебя не хватало! К тому же слово, да будет тебе известно, бьет куда сильнее кулаков! Наставительный тон появляется см собой, словно защита от неожиданно открывшегося с новой стороны Корнилова. Лена понятия не имеет, почему он вдруг предложил расплатиться за ее обиду, и не может придумать ни одной достойной причины, и это убыстряет дыхание, словно в предчувствии чего-то необычного. Димка усмехается. – И что же ты этому перебежчику сказала? – интересуется он. – Поделись, а я оценю силу удара. Черт его знает, почему Лена вдруг решается открыть правду. Даже родителям об этом не говорила: впрочем, они были вообще не в курсе всей этой истории. Их Лена в один прекрасный момент просто поставила в известность, что танцы мешают ей учиться, а потому она их бросает. А Димке выкладывает: – Поблагодарила! Сказала, что давно хотела уйти, да его жалела, боялась, что с его уровнем подготовки ни одна партнерша с ним в пару не встанет. Но раз уж нашлась сердобольная… Корнилов на этом месте заливается таким задорным и искренним смехом, что не только не дает ей закончить, но и завлекает в это свое веселье, и Лена, насмеявшись вместе с ним так, что щекам стало больно, чувствует, как затупляется эта иголка в сердце, а после и вовсе исчезает под лукавым Димкиным взглядом, от которого щекочет в груди и от которого не хочется больше отворачиваться. Они не замечают, как в этом смехе доходят до пруда и оказываются на причале. У Лены в сумке хлеб для уток, но она не успевает ни достать его, ни даже подумать о нем, потому что на какой-то оборвавшейся ноте Димка вдруг касается ладонью ее щеки, а потом накрывает губами ее губы. Лена застывает от неожиданности. Она никогда еще не целовалась и крайне не одобряла подростковых лизаний у всех на виду, испытывая от такой картины лишь чувство брезгливости. Сейчас о брезгливости не возникает даже мысли. Губы у Димки теплые, мягкие, очень ласковые – такие ласковые, что Лене ни за что не хочется от них отказываться. Она осторожно переступает ногами, чтобы стать чуть ближе, и гонит прочь предостерегающие мысли о том, что Димка Корнилов никак не может целоваться с ней просто так, что он наверняка преследует тем самым какую-то цель, что она должна немедленно оттолкнуть его, дать пощечину и предложить подавиться и своей тайной, и своим вальсом, но после их общего недавнего смеха он больше не кажется чужим и опасным. От его пальцев, пробравшихся под волосы, приятно и немного горячо. От его дыхания, такого близкого и чистого, в груди светло и радостно. От его поцелуев, которые он и не думает прекращать, кружится голова, а руки сами тянутся к Димкиным плечам, чтобы обнять и стать еще чуточку ближе. И плевать, что кто-то может их видеть и точно так же возмущаться, как совсем недавно возмущалась сама Лена: никого вокруг не существует, только Димка, и Лена, вопреки всем своим принципам, не хочет выныривать и начинать анализировать. Знает, что это все разрушит, и оттягивает, сколько может, в коем-то веке позволив себе просто чувствовать и верить… Из этой неги выдергивает чувствительный удар по лодыжке – такой, что Лена даже ойкает и, отпрянув от Димки, смотрит вниз. Там столпилась пара десятков уток, явно ожидающих угощения, а один из селезней сердито прикладывается клювом теперь к Димкиной ноге. Тот ошарашенно отпихивает противника и непонимающе смотрит на Лену. – Ну… обычно я сюда прихожу, чтобы их покормить, – объясняет она причину столь массового нашествия, почему-то боясь, что Димка высмеет это ее увлечение. Но он только делает шаг вперед, не обращая на птиц больше никакого внимания. – Ты разве не в курсе, что на закате положено целоваться, а не кормить уток? – насмешливо интересуется он, и Лена только сейчас замечает желто-розовую дорожку на спокойной глади пруда. Действительно, закат. И ей совсем не до уток. – В курсе, – чуть сдавленно говорит она, не желая казаться недотрогой, а Димка снова касается ее щеки. – Вот и отлично, – говорит он и притягивает ее к себе… – Подлизываешься, Корнилов, – улыбнулась Лена, стараясь хоть немного приглушить охватывающее душу волнение и овладеть собой. Ей сейчас как никогда нужна была трезвая голова. А собственная рука в Димкиных ладонях опьяняла совершенно неприлично. Он усмехнулся. – Как всегда. Если помнишь, у меня это отлично получается. Лена помнила. Она вообще помнила о Димке очень много. Но оказалось, что этого недостаточно, чтобы его узнать. – Злишься на меня? – неожиданно даже для самой себя спросила Лена, и Дима удивленно на нее посмотрел. С самого начала их разговора он находился в какой-то прострации, с трудом соображая и с еще большим трудом заставляя себя верить в то, что происходит. Полчаса назад он насочинял бог весть что, но любое его предположение все равно казалось более правдоподобным, чем реальность. Чтобы Жнец вдруг решился рассказать Лене правду – и чтобы она ее приняла – на такое у Димы не хватило никакой фантазии. И теперь ему предстояло понять, что со всем этим делать. – Я думала, что ты предал меня, а получается, что я предала тебя, поверив чужой лжи и усомнившись в твоей честности, – пояснила Лена и вздохнула столь огорченно, что Дима непроизвольно сжал ее пальцы. Глупая идеалистка Черемуха! Как же они в этом были похожи с Кирюхой! – Лен, забей, – посоветовал он, – уж обвинять в чем-то тебя у меня даже мысли не было. Жалко только, что мы так и не станцевали тогда этот чертов вальс: все-таки тебе почти удалось меня ему научить. Она хмыкнула и погладила большим пальцем по тыльной стороне его ладони. У Димы сильно стукнуло в груди. – Если я признаюсь, что нарочно тогда затягивала обучение, чтобы был повод снова остаться с тобой наедине? – улыбнулась она и смело подняла на Диму глаза. Он повел плечами и с трудом удержал себя от того, чтобы дотронуться до ее щеки. Как давно это было, а Дима отлично помнил бархатистость ее нежно-розовой кожи и пары лет жизни не пожалел бы, чтобы снова ее ощутить. Понимала ли Ленка, какую по-прежнему имела над ним власть? – Я знаю, – немного глуховато ответил он и глубоко вздохнул, разгоняя наваждение. Не хватало еще снова испортить с Черемухой отношения из-за собственного помешательства. Он же и не знал, на самом деле, ничего о ее жизни. Может, у нее парень есть или вовсе муж, а тут он со своими покрывшимися паутиной ласками. Вспылит и пошлет его к чертовой бабушки. А он еще с прежнего адреса не вернулся и так и не выполнил данное сыну обещание. Когда бы ты стал таким осторожным, Корнилов? – Ты была такая важная и смешная, что так и тянуло тебе подыграть… – Важная и смешная? – шутливо возмутилась Лена, разряжая обстановку. – Ах ты, поганец! А говорил, что я потрясающая девчонка!