Так какую же правду скрывает настойчивое желание Мориса поехать вместе с ней во Францию? «Придется запоминать каждый урок, каждый жест и каждое слово», — внезапно подумала она, глядя, как мутные воды реки уносятся вдаль, к бурному потоку, где Темза встречается с морем. И все же Мейси надеялась, что именно сейчас, когда ей так нужна помощь наставника, они с Морисом не окажутся по разные стороны баррикад, а будут работать вместе. Часть вторая Франция Сентябрь 1930 года Глава 15 Еще не было семи утра, когда Мейси покинула Лондон, взяв с собой коричневый кожаный саквояж с одеждой, книгами и бумагами, для пущей надежности перетянутый ремнями, и черный портфель. В дорогу она надела серо-голубой твидовый жакет с блузкой из светло-серого шелка, серые шерстяные брюки и черные туфли. Завершала наряд темно-серая шляпка с полями чуть шире обычного и черной лентой с темно-голубым пером, которое удерживал ограненный камень глубокого синего цвета. Накануне Мейси забрала часы из починки, и теперь они блестели, как обычно, на левом лацкане жакета. Одежда была ношеной, впрочем, недавно Мейси сама заново отделала шляпку. Зато новехонький саквояж, подарок Эндрю Дина, доставили всего за день до поездки, а еще через пару часов принесли большую коробку шоколадных конфет, к которой прилагалось короткое послание: «С любовью». При виде второго подарка Мейси лишь покачала головой: в последнее время Эндрю с присущей ему порывистостью частенько посылал ей конфеты. Мейси не любила шоколад, но у нее не хватало духу сказать об этом Эндрю, и потому она, как обычно, отправила коробку с запиской «Угощайтесь!» на кухню. Перекинув через руку плащ и крепко сжимая саквояж, Мейси села в поезд. Прошлым вечером она позвонила отцу, искренне жалея, что не может поехать к нему и окунуться в знакомое очарование сельского коттеджа, который стал родным домом для коренного лондонца. — Кто это? Слова, которыми отец отвечал на звонок, неизменно вызывали у Мейси улыбку. — Пап, это я, или ты еще кого-то ждешь? Отец рассмеялся. — Все эта нелепая штуковина, никак к ней не привыкну. — По крайней мере я всегда могу тебя найти, если понадобится. — Мейси замолчала, чувствуя отцовскую тревогу, хотя он ничего не говорил. — В общем, я завтра уезжаю, вот и решила позвонить. Увидимся на обратном пути. Когда мы вернемся в Англию, я сразу из Дувра поеду в Челстоун. — Милая, с тобой все будет в порядке? — Ну конечно, папа, ты же меня знаешь. У меня всегда все в порядке. Отец ответил не сразу: — Вот именно, Мейси, я тебя хорошо знаю. Ты беспокоишься из-за этой заграничной поездки. — Я же сказала, все будет хорошо. — Ладно, мне известно, что сказала бы твоя мать. Мейси вздрогнула, вновь испытав непреодолимое желание оглянуться. — Повтори, милая, не расслышал. — Я спрашиваю, и что бы она сказала? Фрэнки Доббс помедлил с ответом, и Мейси поняла, что после долгих лет он по-прежнему тоскует по жене. — Думаю, мама посоветовала бы тебе съездить во Францию. Сказала бы, что ты должна сразиться со своим драконом. Сделай свою работу и убей дракона. А потом возвращайся домой. Пока поезд отъезжал от вокзала Чаринг-Кросс, Мейси размышляла над словами отца и пришла к выводу, что он прав. Отец, которого она никогда не считала философом, прав. Она должна выполнить свою работу, сразить дракона и вернуться домой. * * * Поезд, пыхтя и выпуская клубы дыма, ехал через Кент. Мейси сидела у окна и с удовольствием смотрела, как над полями стелется утренний туман. Ей всегда нравилось это время года в Кенте, когда осень вступала в свои права, а сочная зелень и бледная желтизна листвы начинала менять цвет, обещая вскоре буйство багряных, коричневых и золотистых красок. Пришла пора собирать хмель, и в поезде было полно лондонцев, спешивших в Пэддок-Вуд, Гоудхерст, Чаринг, Ялдинг, Крэнбрук, Хокхерст и все остальные городки и деревушки графства, где хмелевые лозы гнулись под тяжестью урожая. Конечно, много сборщиков уже уехало на телегах и грузовиках, под завязку забитых ящиками, но другие предпочитали сесть на поезд до Торнбриджа и добираться до пункта назначения местными железнодорожными линиями. На багажных полках громоздились кастрюли и сковородки, узлы с постелью, потертые чемоданы, коробки, керосиновые лампы, и Мейси молча улыбалась, слушая знакомую веселую болтовню. Обсуждали в основном виды на урожай на том или ином поле, так как все эти полчища лондонцев из года в год бывали на одних и тех же фермах и знали тамошнюю землю едва ли не лучше, чем сами селяне. Говорили о хижинах, построенных для сборщиков, о встречах с друзьями и знакомыми, о песнях, которые будут петь вечерами после работы. Мейси почти жалела, что едет во Францию, а не с ними. Подъезжая к Эшфорду, поезд замедлил ход, и Мейси высунулась из окна, высматривая Мориса на платформе. Рядом с ним стоял шофер Комптонов с двумя чемоданами. — Морис! — Вон она, сэр! — воскликнул Джордж, кивая на Мейси. Мейси ждала, что Морис сядет в поезд, и удивилась, увидев, что к ним подошел носильщик, который после короткого разговора поднялся в вагон. Морис с Джорджем остались на перроне. — Сюда, мисс. Носильщик взял багаж Мейси и жестом велел следовать за ним. — Куда мы идем? — Мне сказали, что вы во втором классе, вот я и провожаю вас в первый, как велено. Билеты у джентльмена. Мейси покачала головой и пошла за ним в вагон первого класса, где уже устроился Морис. Новый саквояж Мейси пристроили на багажную полку. Морис сунул носильщику монету и помахал из окна Джорджу. Тот коснулся пальцами козырька фуражки, повернулся и ушел. — Довольно расточительно, — заметила Мейси. Она села на свое место, пристроила рядом портфель и машинально положила на него руку, но, заметив пристальный взгляд Мориса, торопливо ее отдернула. Бланш улыбнулся. — Наверное. Впрочем, в мои годы испытываешь пристрастие к комфорту. Я подумал, что здесь можно спокойно поговорить, восстановить, так сказать, старые отношения. Давненько мы с вами не виделись. — С начала лета. — Да уж, с Эндрю вы встречаетесь чаще. Мейси покраснела. Эндрю Дин тоже пользовался покровительством Мориса Бланша, хотя и не в той мере, что она. — Да, иногда мы проводим время вместе. С ним приятно общаться. — Гм, дело не только в этом! — Морис бросил взгляд в окно. — Кстати, я бы сказал, что вы подходите друг другу. — Повторяю, он — приятный человек. Мне нравится его компания. — Разрешите пожилому джентльмену высказать свое мнение? Мейси кивнула, хотя ей очень хотелось ответить «нет»: — Конечно. — Только одно замечание, а потом поговорим об истинной цели вашего путешествия и о вашем новом деле. — Продолжайте. — Знаете, что касается Эндрю, полагаю, это тот самый случай, когда можно и волков накормить, и овец не трогать. — Я не понимаю, о чем… Морис поднял руку. — Довольно, Мейси. Итак, дело летчика. Мейси помедлила, затем достала из портфеля карту и, сев рядом с Морисом, разложила ее на коленях. Морис водрузил на нос очки и посмотрел на точку, которую показывала Мейси. — Вот здесь упал самолет Рейфа Лоутона. Неподалеку от Реймса, у деревушки Сент-Мари, в то время оккупированной немцами. Германские власти сообщили о сбитом самолете соответствующим организациям, и после войны останки пилота — ну, какие там останки, насколько я знаю, нашли лишь металлические опознавательные жетоны, да и те оплавленные, — перезахоронили на кладбище в Ошон-Вильер. Морис снял очки и нахмурился. — Мейси, как вам известно, человеческое тело очень трудно сжечь полностью. В Эдинбурге вы наверняка изучали воздействие огня на плоть и кости. — Не спорю. Тем не менее самолет «Де Хэвилленд DH-4» не зря прозвали «пылающим гробом». По недомыслию его топливный бак расположили так, что любое повреждение в бою приводило к ужасным последствиям. Этот самолет с большой дальностью полета был оснащен мощным двенадцатицилиндровым двигателем, который позволял находиться в воздухе более шести часов, но требовал значительного запаса горючего. Теперь… — Вы стали экспертом в авиации. Мейси покачала головой. — Не совсем. Мне очень помог Джеймс Комптон. Кроме того, я видела летный журнал Рейфа и его дневник. — Она взглянула на Мориса, ожидая его реакции, но тот лишь кивнул, вновь надел очки и наклонился над картой. Мейси продолжила: — Так вот, этот самолет использовался для бомбардировок вражеской территории и обычно летал с наблюдателем, ко всему прочему, отличался маневренностью и мог быстро и точно поменять направление полета. Что интересно, в тот день Рейф вылетел один и без бомб на борту. По идее полет должен был пройти гладко, маневренности самолета ничего не мешало.