Да, дети, от такого вопля наверняка проснулись бы. — Дальше так. Веду их в гостиную. Электричество не включать, только свечи — будто бы для красоты, а на самом деле чтоб не пялились на нашу нешикарную обстановку. Показываю им золото, и сразу веду в сад. Зажечь там факела, на стол русскую закуску. Водки побольше. Рябиновую обязательно, япошки любят. Мандрыка, ты отвечаешь. — Слушаюсь, Григорьмихалыч. — Гунько и Корзун, скинете мундиры, наденете красные шелковые рубахи, будто вы официанты. Мы для япошек на одно лицо, они не поймут, что вы перед тем в карауле стояли. Остальные — встать перед кустами. Взмахну — пойте. Сначала «Славное море священный Байкал». Кулебякин, ты гармонь из ломбарда забрал? — Так точно, Григорьмихалыч. — Кацура, ты сядешь на торце, между мной и ими. Да приоденься. У тебя есть крахмальные воротнички, галстук, визитка? — Визитки нету. — Ну, надень всё самое лучшее. Марш домой и чтоб к одиннадцати был как штык. А вы, хлопцы, запевайте, послушаю. Уходил Маса под рев казачьего хора, певшего про омулевую бочку. Спрашивал себя с тоской: зачем мне весь этот балаган? А вечером вернулся принаряженный, бодрый, довольный. Остаток дня он провел с Мари. И она объяснила — зачем. — Сегодня на вилле не спят, значит, следующей ночью будут дрыхнуть мертвым сном. Еще и перепьются. Знаю я, как ведут себя мужчины в отсутствие хозяйки, — сказала опасная, но прекрасная женщина. — Ты нарисуешь мне схему двора и дома. Я придумаю, как ловчее взять золото. Мы заберем два ящика. Этого нам хватит. Знаешь, как мы будем жить? Снимай рубашку и ложись. Я тебе покажу. И показала. Маса блаженствовал под ее волшебными пальцами, таял от нежного голоса, напевавшего блюз, и мечтал о счастье, которое наступит послезавтра и никогда не кончится. Ради такого можно было немножко и пострадать. Ровно в полночь к воротам виллы Момидзихара подъехал тот самый «роллс-ройс», с моста Нихонбаси. Представителей концерна «Дайниппон Сэкию» звали Мурата-сан и Касата-сан. Первый был пожилой, круглолицый, второй помоложе, с навсегда приклеенной вежливой улыбкой. Семёнов сразу, обращаясь к Масе, стал называть их «Мордатый» и «Касатик». — Который из двоих главный, — спросил он, ведя гостей в дом, — наверное, Мордатый? — Нет, — ответил Маса, посмотрев на визитки. — Молодой. У него такая же фамилия, как у председателя правления. Наверное, наследник Атаман сразу приобнял Касату за плечо, предупредил о высокой ступенечке. Впрочем, времени на пустые учтивости хозяин не тратил. Приступил к деловой беседе еще на улице. — Вы решили вопрос о моем гонораре в случае, если я устрою сделку? — Мы посовещались, — ответил Мурата. — И готовы предложить вам полтора процента. Семёнов поморщился. — Мне не нужны комиссионные. Потом будет морока каждый год их получать. Платите аккордно, авансом. И дело не в деньгах, а в уважении. Как вы знаете, я богат. Если я увижу, что вы относитесь ко мне недостаточно серьезно, я предложу свои услуги концерну «Ниссэки». Посол Копп мой близкий друг, вы сами это видели. Его я тоже должен буду отблагодарить — из гонорара, который получу от вас. Советскому дипломату из рук японцев деньги получать нельзя. Масе что? Он исправно переводил. — Кстати, хотите взглянуть на царское золото? — спросил атаман. — Раз уж мы все равно проходим через гостиную. Гости, конечно, захотели. Заветные ящики Семёнов продемонстрировал им точно так же, как в свое время Масе. Открыл первый попавшийся, вынул наугад слиток с клеймами, дал подержать. У Масы чуть приподнялась бровь и обратно опустилась не сразу. А Касатик с Мордатым переглянулись, и молодой, растянув улыбку еще шире, осведомился: — Будет ли аванс в двадцать тысяч иен достаточно серьезным проявлением уважения? — Я рассчитываю на пятьдесят. А впрочем, поговорим про это, ночь впереди длинная. Пожалуйте в сад, на настоящий русский банкет. Течение настоящего русского банкета было обыкновенное, русское. Речи, тосты, водка, икра и заверения в сердечной дружбе — вперемежку с цифровым лаун-теннисом: хорошо, двадцать пять — хорошо, сорок пять; хорошо — тридцать; хорошо — сорок; нет — тридцать максимум; нет — сорок минимум. И тут застопорилось. Всё это Маса переводил механически. Его переполняли сложные, преимущественно радостные чувства. Слиток, который атаман дал подержать японцам, был тот же самый, что несколькими днями ранее побывал в рукаху Масы! Ящик другой, а слиток тот же! Номер 32777! Это означает... Это означает, что остальные желтые бруски бутафорские! Какой-нибудь чугун, покрытый золотой краской! Нет у Семёнова четырех ящиков золота. То ли всё потратил, то ли никогда и не было. Вот почему в доме такая скудость и вместо выплаты жалованья одни обещания. Переходить к большевикам Семёнов и не думает! Он хочет всего лишь выцыганить у них денег, хоть две тысячи долларов. Но главный куш планирует сорвать с японцев, соблазнив их своей липовой дружбой с советским послом. Вот же пройдоха! Ликование, охватившее Масу в результате дедукции, объяснялось просто. Раз белого золота не существует, то не придется его и красть. Благородному ронину незачем становиться благородным вором. Какое счастье! — Эх, ладно — тридцать! Только из симпатии к таким славным людям! Понравился ты мне, Касатик! — Семёнов хлопнул наследника по неширокому плечу. От удара улыбка японца немного перекосилась, но не отклеилась. — Так ему и переведи, на «ты». И еще, что мы сейчас побратаемся по нашему казачьему обычаю. Погоди. — Охваченный вдохновением атаман воздел руку к небу, где как раз в этот миг из-за туч вынырнула луна. — Само небесное светило озарило наш уговор. Красиво переведи. Пусть знают, что Григорию Семёнову и поэзия не чужда. Эй, ребята, запевай! Но небесное светило озарило не только уговор. Масе, сидевшему у торца стола, была видна задняя часть дома. Из окна на землю спрыгнула узкая черная фигура. Немного помешкала, снимая с подоконника что-то тяжелое. Бесшумно побежала через двор — туда, где у стены росла ольха. Маса чуть не выронил рюмку. Что она делает? Почему? Зачем? Ведь говорила, что завтра! Поняла, что удобнее провернуть операцию сегодня, когда все собрались в саду, под освещенными факелами, и не смотрят по сторонам. Решила управиться в одиночку. Заранее решила — потому и попросила нарисовать схему. Какое лисье коварство! И какая смелость! Только идиотка не знает, что в ящиках не золото. Все эти сбивчивые мысли пронеслись в одно мгновение. Потом их вытеснила новая, от которой Маса покачнулся. Означать это могло только одно. Больше он ее никогда не увидит. Воровка получила то, что хотела, — узнала, где хранится добыча, и подельник ей стал не нужен. Использовала и бросила. Потому что не любит. Сейчас вскарабкается по дереву на стену и навсегда, навсегда исчезнет. О, бедное, глупое сердце! Зачем ты впустило в себя подлую кицунэ? Гармонь надрывно, совсем немелодично взревела и вдруг умолкла. — Глядите! Кто это там? — завопил гармонист Кулебякин, показывая пальцем. Все обернулись. — Стой! Стой! Держи его! Сорвались с места, гурьбой. Побежал и Маса, быстрее всех. Он тоже кричал, по-японски: — Дура! Брось ящик! Но черная тень только пригнулась и понеслась быстрей. Вот она оказалась возле дерева. Полезла. Ящик был за спиной, в мешке на лямках, но все равно стеснял движения. Казак, бежавший почти вровень с Масой, вскинул руку. В ней был «маузер». Удар ребром ладони по запястью. Пистолет упал на землю. — Кацура, ты чего?! Она уже наверху. Спрыгнула! Маса мчался огромными скачками. Сзади орали: — Они заодно! Вали его, гада! Сейчас откроют огонь. Перешел на зигзаги, чтоб было трудней попасть. Выстрел, другой, третий. Визг пуль над ухом. Лезть на дерево было некогда. Разбег, прыжок — и Маса вцепился руками в кромку стены, подбросил тело кверху, перелетел на ту сторону. Нет, шестьдесят пять лет это еще не старость. Плюхнулся в жижу заливного поля. Побежал. Ноги вязли, как в муторном сне, брызги летели в стороны. Впереди, тяжело дыша, шлепала Мари. Он быстро ее догнал. — Там не золото! Обернулась. В лунном свете белое лицо с огромными черными глазами было невыразимо прекрасным. — Как не золото? А что? — Чугунные болванки. Ты какой ящик ваяла? Первый справа? — Да... — Хоть в этом тебе повезло. Но открывать ящик и разбираться, где там золотой слиток, сейчас было некогда. Маса схватил ее за руку, поволок дальше.