Я кивнул. Но Анна продолжила подливать масла в огонь. — Что до Нат… Он наверняка попытается использовать Иззи, чтобы снова вклиниться в ее жизнь. После этого комментария было невозможно оставаться спокойным. Да, я молчал, но по моему лицу было понятно, что мне хочется кого-нибудь придушить. — Наталия умная. Ее так просто не проведешь. Анна решила добить меня окончательно: — Да... но сейчас она так уязвима. К счастью, Дерек наконец-то переоделся. Желая поскорее убраться отсюда, я резко встал. — И года не прошло. Мы опоздаем. Корт свободен только на час. Дерек взглянул на часы. — У нас полно времени. Идиот. Проигнорировав его, я наклонился и чмокнул Анну в щеку. — Приятно было увидеться, Анна. Она скривилась, как бы говоря мне: «Ну-ну», и поднялась. Дерек щелкнул пальцами. — Забыл ракетку, сейчас вернусь. Мой почти уже бывший друг снова ушел, оставив нас с Анной наедине. После безмолвного обмена взглядами, она взяла меня за руку и сжала ее. — Наталия влюблена в тебя, — мягко проговорила она, — но Гаррет очень обаятельный... Я закрыл глаза. — Готов? — позвал меня, вернувшись в коридор, Дерек. — Да. — Я встретился с Анной взглядом. — Хорошего вечера. ГЛАВА 36 Хантер Я не мог заснуть. Нервозность и тревога не утихали. За семь лет со дня смерти Джейса я ни разу не усомнился в своем решении не сдавать анализы. Я помнил, что знание и ожидание сотворило с моим братом. А если я хоть на секунду смягчался, хоть на миг забывал о том, как он мучился, то садился на кровать и открывал тумбочку, чтобы оживить все до единого болезненные напоминания. Достав из ящика письмо, которое всегда было со мной, я включил лампу. Я не перечитывал его уже очень давно. Хантер! Сегодня утром я смог положить в рот овсянку только с третьей попытки. Рука так сильно дрожала, что когда я подносил ложку ко рту, в ней уже ничего не оставалось. В третий раз мне все-таки удалось что-то удержать в ней — но потом я чуть не подавился до смерти, потому что мое горло уже не способно глотать. Мне жаль. Мне так жаль. Кроме достоинства у меня ничего больше нет. И мне нужно забрать его с собой, а не оставлять здесь, где я буду мочиться под себя и есть с ложечки как младенец. Это причинит тебе боль, но я знаю: ты поймешь, почему я должен поступить именно так. Моя последняя молитва на этой Земле — о тебе и о том, чтобы тебя пощадили. Если же этого не случится, то я не смогу дать тебе какой-то совет. Только рассказать, что бы предпочел изменить. Я бы хотел, чтобы Эмили никогда не узнала о моем диагнозе. В ее выкидыше виноват я, ведь именно из-за меня она так долго переживала. А после я оттолкнул ее, сказав, что никогда по-настоящему ее не любил. Но это не так. Просто я не мог провести ее через те годы, которые мне оставались. Иногда любимого человека ради его же блага следует отпустить. Младший брат, живи полной жизнью. Не трать ее, изводя себя мыслями о диагнозе, как сделал я. Время летит вне зависимости от того, получаешь ты радость от жизни или же нет. Выбор за тобой. Прости меня и живи дальше. С любовью, Джейс. Я перечитал письмо шесть долбанных раз. Обычно я фокусировался на его боли: мне требовалось снова и снова находить оправдание тому, что он сделал, снова и снова убеждать себя, что он выбрал правильный выход. Однако сегодня мой взгляд зацепился за другие строчки. Младший брат, живи полной жизнью. Не трать ее, изводя себя мыслями о диагнозе, как сделал я. Время летит вне зависимости от того, получаешь ты радость от жизни или же нет. Выбор за тобой. Я всегда интерпретировал фразу «не изводи себя мыслями о диагнозе» как подтверждение своего решения не проверяться. Какой смысл знать, если я не смогу ничего изменить? Зачем жить в ожидании смертного приговора? Вот только... Я впервые в жизни задумался, а живу ли вообще. Конечно, у меня были отношения — сексуальные отношения, — работа, которую я любил, и несколько близких друзей. Этого мне всегда было достаточно. Но жил ли я полной жизнью или просто существовал в ожидании первого гребаного симптома? Я не хотел узнавать правду, чтобы проживать каждый день как последний, а не под диктовку болезни. И все-таки, если б я мог выбирать, как провести свой последний день на земле, то мне хотелось бы провести его с Наталией. Так получалось ли у меня жить так, как я наметил себе? Я снова перечитал последние строки. Младший брат, живи полной жизнью. Не трать ее, изводя себя мыслями о диагнозе, как сделал я. Время летит вне зависимости от того, получаешь ты радость от жизни или же нет. Выбор за тобой. Я приравнивал «не изводи себя мыслями о диагнозе» к «не выясняй». Я думал, что все эти годы именно незнание мешало мне осесть и пустить корни, но сейчас неожиданно понял, что корни уже давно пущены, и крепкая виноградная лоза обвила мое сердце. Это не неопределенность со здоровьем заставляла меня неприкаянным болтаться по ветру. А то, что я еще не встретил ту самую женщину, с которой был бы готов пережить бурю. Той самой была Наталия. Я любил Саммер. Она была моей первой любовью. Но не той самой женщиной. Возможно, мы были слишком молоды. Возможно, я всегда думал о ней, как о первой любви, потому что в душе понимал, что она не последняя. Наталия… она моя единственная. Я влюбился в нее задолго до того, как захотел принять, что это любовь. Что изменится, если я сдам анализ и получу положительный результат? Вернусь ли я к бессмысленному сексу без чувств и эмоций? В чем отличие от того, чтобы продолжать жить в неведении? Не трать свою жизнь, изводя себя мыслями о диагнозе. Ей даже не обязательно знать, если я сдам анализ, и он окажется положительным. Но вдруг он окажется отрицательным? Выбор за тобой. Разве риск потерять ее не перевешивал риск узнать правду? Был почти час ночи, но когда я наконец отрастил яйца и ответил на это вопрос, то ощутил потребность с кем-то поговорить. Я дотянулся до телефона, пролистал список контактов и, найдя нужный, нажал на вызов. После четвертого гудка сонный голос ответил: — Хантер? Все хорошо? Я всеми легкими выдохнул. — Да, дядя Джо. Все нормально. Прости, что звоню так поздно, но мне нужно сдать кровь. Можно завтра с утра прийти к тебе в офис? — Ты заболел? — Нет. — Я помолчал. — Но теперь мне нужно знать.