— Не припоминаю. В этом сумасшедшем доме столько посторонних шумов, что мог его не заметить. У меня, слава богу, есть способность отрешаться от окружения и сосредоточиваться на работе. — И это все, что вы можете сказать по существу дела? — Абсолютно все. — Есть еще один вопрос, который я должен с вами обсудить, мистер Иделман. Он имеет прямое отношение к мисс Дэнвил, и полагаю, что по нему вы сможете сообщить нам гораздо больше. — Совершенно не понимаю, что вы имеете в виду, инспектор, но я в вашем полном распоряжении. — Это связано с затеей, которую ее участники называют «сюжетом». — С «сюжетом»?! Боже милостивый! — Иделман поджал губы, потом улыбнулся и пробормотал: — «Но боги правы, нас за прегрешенья казня плодами нашего греха»[13]. — Что вы сказали? Я не совсем разобрал, что вы сказали, — вклинился Джеллаби, занеся карандаш над блокнотом. Иделман серьезно повторил сказанное и добавил: — К вашему сведению, это цитата. Простите, что озадачил вас, но эта реплика Гамлета очень подходит к характеристике настоящего момента. — К вашему сведению, это не «Гамлет», а «Король Лир», — поправил его Джеллаби, резко захлопнув блокнот. — Но если вы считаете эту цитату уместной, то объясните почему. Иделман откинул голову назад и расхохотался. — Touche[14]! — воскликнул он. — В конце концов, вы правы: неприлично с моей стороны не рассказать вам все, что я знаю. Но я по-прежнему не понимаю, какое отношение эта в общем-то детская забава может иметь к несчастной мисс Дэнвил. — Может статься, никакого, — сказал Моллет. — Но существуют кое-какие совпадения между «сюжетом» и фактами, связанными со смертью мисс Дэнвил, и они весьма существенны, чтобы от них отмахнуться. Впервые умное лицо Иделмана стало серьезным и задумчивым. — Совпадения? — повторил он. — Дайте-ка подумать. Если я правильно понял суть дела из опубликованных показаний, данных на предварительном следствии, мисс Дэнвил была убита тем, что в этом учреждении называют шилами. — Он вопросительно взглянул на Моллета, тот кивнул. — Этого я и боялся. Действительно, несчастливое для меня совпадение, поскольку использовать шило в качестве орудия убийства — целиком и полностью моя идея. Вуд, как и большинство писателей, начисто лишен наблюдательности. Он выдвигал массу самых фантастических предложений относительно смертельного инструмента, пока я не указал, что самый подходящий постоянно находится у него под носом. Если я невольно оказался тем, кто внедрил эту мысль в голову настоящего убийцы, то могу лишь сказать — мне искренне жаль. Это единственное совпадение, которое я вижу в данный момент. — Я могу привести и другое, более существенное, — сказал Моллет. — По моей информации, на поздних стадиях разработки «сюжета» проводилось нечто вроде репетиций, и эти репетиции проходили в месте или в непосредственной близости от места, где преступление впоследствии было действительно совершено. Далее. Эти репетиции воображаемого преступления проходили в то самое время дня, когда случилось настоящее преступление, и включали в себя слежку за передвижениями сотрудников учреждения, в том числе и мисс Дэнвил. В сущности, если не считать того, что настоящее преступление произошло в другом конце коридора и оказалось направленным на другое лицо, во всем остальном оно точно соответствует разработанному в «сюжете» плану. Что вы можете сказать на этот счет? — Две вещи, — без колебаний ответил Иделман. — Первое. Насколько мне известно, репетиции, о которых вы говорите, были именно репетициями и ничем более. У меня и мысли не было, что эта игра может воплотиться в жизнь. Да и в поведении других участников я никогда не замечал ничего, что указывало бы на наличие злостных намерений. Второе мое соображение состоит в следующем. Все эти совпадения являются естественными. В конце концов, мы с максимальной долей реализма продумывали возможность совершения преступления. Для такой возможности требовалась изоляция в критический момент мисс Дэнвил, которой мы предназначили роль убийцы. Любой, кто планировал убийство самой мисс Дэнвил, естественно, думал в этом же направлении. — Это интересное соображение… — начал было Моллет, но Иделман не дал себя перебить. — Кроме того, — продолжил он, — не обязательно даже предполагать, что два человека думали одинаково. Мы не делали секрета из своей затеи. А поскольку Вуд постоянно все записывал и повсюду оставлял свои записи, любой работающий в его департаменте мог на них наткнуться. Я сам как-то обнаружил такой листок в одной из его папок. Но я, кажется, вас перебил. Простите, вы хотели что-то сказать. — Ваше последнее замечание лишь подтвердило то, что я хотел сказать, и это свидетельство тому, что вы человек незаурядного ума. Иделман слегка поклонился, выражая вежливое согласие. — А поскольку это так, — продолжил инспектор, — было бы честнее, если бы и вы со мной обращались как с человеком разумным. — Надеюсь, я так и поступаю, инспектор. — Я не поверю в то, что вы поступаете именно так, до тех пор пока вы мне не объясните, какую роль вы играли в затее, которая на первый взгляд представляется абсолютно дурацкой тратой времени. Признаться, ваше поведение кажется совершенно иррациональным. Я еще могу понять такую женщину, как миссис Хопкинсон, которая готова делать что угодно ради, как она выражается, розыгрыша, хотя даже ей эта игра, похоже, наскучила задолго до ее окончания. У мистера Вуда как у писателя мог быть свой профессиональный интерес. Но что, скажите на милость, находили вы в этой глупой игре? Если не считать наблюдений над весьма жестоким экспериментом, жертвой которого была мисс Дэнвил, какой интерес мог быть у вас? Минуту-другую Иделман молчал. Казалось, он размышляет, и улыбка, озарявшая его лицо, позволяла предположить, что его размышления забавны. — Да, видимо, мне следует объясниться начистоту, — пробормотал он наконец, потом решительно сказал: — Известно ли вам, что, когда вы попросили меня встретиться с вами, я понятия не имел, что речь пойдет о мисс Дэнвил? — Не имели? — Не имел. Я думал, вы разгадали, зачем меня занесло в этот фокус-покус с «сюжетом». Последние слова он произнес с явным удовольствием. — Все началось, для меня во всяком случае, когда я увидел дело Бленкинсопа, — продолжал он. — И пока мы не ушли от этого предмета, инспектор, позвольте мне со всем уважением поздравить вас с той мастерской работой, которая в нем отражена. Ваш второй доклад кажется мне особенно блестящим. — Значит, это вы похитили мой доклад? — Да, боюсь, я и был тем самым «тайным врагом». Надеюсь, я не слишком расстроил ваши планы. До меня дошли слухи, что управляющий весьма озабочен этим делом. В прошлом я никогда не замечал, чтобы отсрочка на день или чуть больше в передаче документа из одного департамента в другой вызывала какую-либо тревогу или вообще была кем-то замечена. — Следует ли из этого, что вы, мистер Иделман, использовали репетиции «сюжета» в качестве прикрытия для похищения доклада? — Не совсем так. Правильнее было бы сказать, что я извлек для себя пользу из знаний, приобретенных во время репетиций, чтобы добраться до официального документа, который мне срочно понадобился. Но это было лишь побочным частным интересом. Истинной целью моего тайного шныряния по коридорам и валяния дурака, которое вы столь язвительно описали, являлось наблюдение за Вудом. — Я не совсем понимаю. Иделман посмотрел на него удивленно и даже несколько обиженно. — Неужели, инспектор, — сказал он, — вы до сих пор не догадались, что канал утечки информации, который вас так беспокоил, не кто иной, как наш друг-романист Вуд? Впрочем, я забываю, что имел преимущество перед вами в этом расследовании: я дольше проработал здесь, и мне посчастливилось стать конфидентом Вуда в работе над «сюжетом». — Если вам это стало известно, — возмутился Моллет, — то почему вы не сообщили о том, что происходит? — Не счел своим долгом. Своим первейшим долгом я считаю долг перед моей фирмой, в которую мечтаю вернуться сразу же, как только закончится эта проклятая война. Не поймите меня неверно. Я не злоупотребил служебным положением, чтобы помочь своей фирме в ущерб государству. Настолько мне совести хватает. К тому же я не мог не понимать, что в дальнейшем это имело бы для меня плачевные последствия. Но я не видел причины, почему бы отчасти не использовать рабочее время для того, чтобы приглядеть за деятельностью наших конкурентов, самым опасным из которых является Вуд. Как я уже сказал, именно дело Бленкинсопа впервые открыло мне глаза на то, что происходит, и я решил держать руку на пульсе. Меня мало заботили моральный облик Вуда и его преступления, потому что был уверен: долго ему это не может сходить с рук. Но я увидел возможность поглубже заглянуть в его фирму и изучить методы ее работы, вот почему и сблизился с ним. — Значит, именно это стояло за видимостью «сюжета»? — «Сюжет» был исключительно подходящей для моих целей затеей. Поначалу это была игра, призванная скоротать зимние вечера. Я был сыт по горло тем бриджем, которым развлекаются в «Фернли». Что касается мисс Кларк и миссис Хопкинсон, то для них «сюжет» так и остался игрой, однако Вуд очень скоро увидел в нем отличное прикрытие для своей гнусной деятельности. Одновременно с этим он действительно заинтересовался «сюжетом» как основой для будущего романа. Видите ли, в нем живут два человека: бесчестный мелкий бизнесмен и второсортный, однако серьезно относящийся к своему сочинительству литератор. Весьма занятный объект для психологического изучения. Пожалуй, не менее занятный, чем мисс Дэнвил. Наблюдение за ее невротическими реакциями на происходящее представляло для меня дополнительный интерес. Я был очень разочарован, когда эксперимент оборвался столь внезапным образом. Но Вуд всегда оставался моим главным объектом. Было очень забавно наблюдать, как он меня обманывает, и водить его за нос. — С вашей точки зрения, Вуд один участвовал в этом деле? — спросил Моллет. — Нет. Вы совершенно справедливо отметили в своем докладе, что у него должен быть помощник. Его сообщницей являлось существо с фарфоровым личиком из машинописного бюро, которое большую часть свободного времени проводит в разных барах с юнцом Рикаби. Вуд платил ей — весьма скудно, должен заметить — за то, чтобы она делала лишние копии тех бумаг, которые могли представлять для него интерес. Но она играла ничтожную роль. — Последний вопрос, мистер Иделман. Когда вы без спросу изъяли мой доклад, я надеюсь, вы не показывали его Вуду или кому-то другому… — Боже сохрани! Конечно, нет. Конфиденциальность вашего доклада сохранена в такой же неприкосновенности, как если бы он был доставлен Петтигрю непосредственно. Можете в этом не сомневаться. — Рад слышать. Так вот, когда вы похищали его, вы, очевидно, находились очень близко к двери буфетной? — Разумеется, — с готовностью согласился Иделман. — Чтобы не оставалось неясностей: я подгадал свой приход к тому времени, когда курьер только-только оставил бумаги на полке в коридоре. Я даже слышал его шаги на лестнице, которая ведет в курьерскую. Это означало, что он только что поставил чайник на газовую плиту. Не знаю, сколько времени кипятится чайник, — у Вуда, естественно, есть точные записи на этот счет, — но, потратив минуты полторы на поиск нужной папки, я имел еще минимум пять минут, чтобы ретироваться прежде, чем он засвистит. За эти полторы минуты я не видел в коридоре никого. — Благодарю вас, — сказал Моллет. Иделман встал и направился к выходу, но у самой двери обернулся: — Между прочим, он из тех людей, которых ничего не стоит расколоть при допросе. Полагаю, вы все еще занимаетесь делом о черном рынке? Если я правильно разгадал его психологический тип, он не убийца. Но безусловно, судить вам. Всего доброго! — И что вы об этом думаете? — спросил Джеллаби. Моллет довольно потер руки. — Если он говорил правду о «сюжете», а я склонен думать, что так и есть, то, похоже, одна часть моего расследования завершится очень скоро. А это означает, что я сохраню лицо в Ярде и осчастливлю управляющего. — Но мы ни на дюйм не приблизились к аресту убийцы мисс Дэнвил, — мрачно напомнил Джеллаби. — Всего лишь выяснили, что есть еще один подозреваемый, не имеющий алиби. — Да, — признал Моллет. — Мы все еще не обнаружили недостающее звено, а если обнаружили, то не распознали его, что в принципе одно и то же. — Он взглянул на часы. — Как раз наступает момент, когда должен был бы засвистеть чайник, — заметил он. — Интересно, сумею ли я растрогать мисс Ансворт настолько, чтобы она организовала нам по чашке чаю? Спустя десять минут он вернулся с победным видом, неся поднос с чаем. — Признаюсь, я решил, что не вынесу новой встречи с мисс Ансворт, — сказал он, — и попытал счастья в курьерской. Оказалось, что у Пибоди брат служит в полиции, так что чай я раздобыл без труда. Я попросил его также пригласить к нам Вуда. Если психологический портрет, нарисованный Иделманом, верен, этого будет достаточно, чтобы он струсил. Лицо у Вуда было бледным, но его выражение — решительным. Не обращая внимания на приветствия инспектора, он разразился речью, едва переступив порог. — Вы, конечно, захотите узнать, где я был в пятницу, — начал он. — Думаю, будет правильно сразу же поставить вас в известность — у меня безупречное алиби на весь день. Джеллаби издал звук, похожий на вздох облегчения. — Полагаю, вам известно, что я работаю в службе обеспечения исполнения договоров, — продолжал между тем Вуд. — Наши с мистером Филипсом столы стоят впритык друг к другу в дальнем конце общей комнаты, рядом со входом в кабинет мистера Иделмана. У меня имеется схема, она вам может пригодиться. Между тремя и пятью пятнадцатью в пятницу я неотлучно находился на своем рабочем месте, чему есть множество свидетелей. В отличие от мистера Филипса и мистера Иделмана. Мистер Филипс отлучался между тремя пятьюдесятью и четырьмя десятью. Мистер Иделман покинул свой кабинет незадолго до четверти четвертого и возвратился приблизительно в двадцать минут пятого. Но множество других сотрудников, работающих в нашем помещении, могут засвидетельствовать мое присутствие в течение всего упомянутого времени. Можете поинтересоваться у мистера Клейтона, мистера Уолтона, мистера Паркера… — Этого вполне достаточно, мистер Вуд, — проворковал Моллет. — Есть еще один вопрос, по которому я тоже хотел бы сделать заявление, — продолжал Вуд. — Я сознаю, что поставил себя в положение, которое может быть неверно истолковано, поскольку являюсь ответственным за разработку сюжета художественного произведения, действие которого происходит в данном учреждении, и готов сделать абсолютно откровенное признание. — Он вытащил из кармана неряшливую пачку бумажек. — Вот документальные материалы — все без исключения. Я ничего не скрываю. Пожалуйста, ознакомьтесь с ними. Знаю, они могут быть использованы как свидетельство против меня, но если прочитать их непредвзято, станет ясно: преступление, о котором в них идет речь, носит характер чистого вымысла! На последних словах голос его возвысился почти до крика. Моллет пальцем пошевелил кучу бумажек, выложенных перед ним на столе. — Но, мистер Вуд, — любезно сказал он, — если у вас есть засвидетельствованное многими коллегами алиби, мне ведь нет необходимости все это изучать? Такое чтение потребует немало времени. Видимо, устав от собственного красноречия, Вуд сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем пробормотать: — Разумеется, если вы готовы поверить мне на слово… — Вам, мистеру Клейтону, мистеру Уолтону и мистеру Паркеру, — напомнил ему Моллет. — Как же тут не поверить?