К этому моменту леди Сильверстоун уже не могла сдерживать рыдания. Оливер молча сжал ее руку, не в силах подобрать слова утешения. — В течение последующих месяцев я пыталась скрыть беременность, — едва слышно продолжила дама, — но невозможно столько времени обманывать мужа, особенно если он вдруг объявляется в твоей спальне спустя полгода после последнего визита. В конце концов, Фредерик заметил то, что я пыталась скрыть. Вы даже представить себе не можете, что за этим последовало… Предпочитаю сохранить эти воспоминания для себя, они слишком постыдны. Скажу лишь, что когда родился мой сын, мне не позволили даже взглянуть на него. Младенца отобрали, как только повитуха очистила его от крови и завернула в одеяльце. А я в слезах смотрела как моего малыша уносит на руках кучер. Мой муж приказал убрать ребенка с глаз долой, бросить его посреди дороги, отдать в приют — без разницы, главное, больше никогда его не видеть. Того человека, кучера, — леди Сильверстоун подняла взор на Оливера, — звали Джеймс Сандерс. Я так никогда и не смогла поговорить с ним о том, куда он дел ребенка. После родов я так ослабела, что почти месяц не вставала с постели, а встав, наконец, узнала, что мой муж определил кучера на работу в дом его знакомых и, разумеется, не сказал каких. Свою комнату я покинула лишь для участия в фарсе с похоронами в часовне Сильверстоунов, с помощью которых Фредерик хотел пресечь любые возможные сплетни насчет моей беременности. — Вы говорите, фамилия кучера была Сандерс, — пробормотал Оливер. Несмотря на то, что он сидел, мир, казалось, закружился вокруг него. — Когда я подрос достаточно для того, чтобы заинтересоваться своим прошлым, я обратился к мистеру и миссис Джонсон, владельцам Ридингского приюта, в котором я вырос. Они рассказали, что не знают кем был оставивший меня джентльмен. Лишь когда миссис Джонсон спросила есть ли у меня фамилия, тот грустно посмотрел, вздохнул и ответил, что Сандерс. И исчез… Как будто рассказа леди Сильверстоун было недостаточно, Оливер вдруг вспомнил, что Эйлиш сказала ему, когда только-только сообщила о своих способностях считывать воспоминания людей прикасаясь к ним руками. Когда она впервые коснулась пальцев Оливера, то увидела картинки из его прошлого, среди которых была и его плачущая из-за разлуки с новорожденным мать. В тот момент Оливер был слишком ослеплен любовными томлениями, чтобы задуматься над той информацией, так как, по сути, она не давала ничего нового — юноша и так знал, что он незаконнорожденный, нежеланный ребенок, сорняк. Но ему даже в голову не приходило, что два года спустя он сможет сложить вместе кусочки мозаики его прошлого. Все более ошарашенный с каждой минутой, он поднял голову и посмотрел на леди Сильверстоун. Комок в горле мешал говорить, впрочем, не было необходимости в словах. Женщина тихо добавила: — Мой малыш родился 12 января 1880 года, в половину второго пополудни. Не знаю, сообщают ли в приютах подобную информацию, но… Оливер сглотнул. Он едва слышно прошептал: — Джонсоны сказали, что день рождения у меня 12 января. Именно в этот день меня привез незнакомец в карете. Леди Сильверстоун прикрыла рот руками, по ее лицу текли слезы. Оливер молча смотрел на нее, пытаясь осознать услышанное. Наконец женщина не выдержала и бросилась ему на шею и крепко прижала к себе, словно пытаясь заполнить им пустоту внутри себя, образовавшуюся в день разлуки с единственным сыном. Глава 26 Мисс Стирлинг запаздывала. Лайнел изо всех сил старался не смотреть каждую секунду на висящие над стойкой регистрации большие часы, чтобы не выдать своего нетерпения. Он слишком явно ощущал как переполняющие его эмоции начинают скручивать в узел все нутро, а дать возможность потенциальной добыче заметить его волнение было не самой лучшей стратегией. Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, Лайнел снова повернулся в сторону бального зала опершись спиной на арку дверного проема. Оттуда он мог наблюдать за множеством танцующих под сверкающими хрустальными люстрами пар и за гостями, сидящими на установленных вдоль стен стульях. В глубине салона он заметил леди Лилиан, ныне — Лилиан Арчер, окруженную полудюжиной почтенных дам, которые без конца пожимали девушке руки и трепали ладошками за щеки. Новоиспеченная жена улыбалась всем вокруг, но Лайнел заметил, что она в смятении и, казалось, что лежащая у нее на плече рука Арчера весит целую тонну. — Теперь уже слишком поздно ее спасать, не так ли? — вдруг услышал Лайнел. Он так резко обернулся, что почувствовал резкую боль в шее. По лестнице только что спустилась мисс Стирлинг, вслед за ней струился шлейф платья из серебристого шелка, расшитого листьями из черного бархата. Единственным цветным пятном были алые губы, улыбавшиеся при виде его замешательства. — Выглядишь встревоженным, Леннокс. Тоже нервничаешь перед брачной ночью? — Я… — только и смог произнести Лайнел. Все, что он планировал ей сказать, вылетело из головы, словно никогда и не существовало. — Знаю, что покажусь тебе сейчас полным идиотом, но… у меня просто нет слов. Никогда не видел тебя столь прекрасной как нынешним вечером. — Знаю, знаю, что не видел, но, похоже, я не единственная, кто потрудился над своим внешним видом. Поверить не могу, что ты, наконец, побрился! — Я планирую снова сорвать с тебя поцелуй прежде, чем пробьет двенадцать, а тебе, насколько я слышал, не нравится прикосновение щетины. — Как предусмотрительно с твоей стороны, — усмехнулась мисс Стирлинг. — Но, с другой стороны, как самонадеянно! По правде говоря, мне совершенно не хочется весь вечер провести с джентльменом. — Ну ничего себе! Если б я знал, то пришел бы в одной рубашке. — Я имею в виду, — продолжила девушка, — что всю жизнь я окружена джентльменами, слушаю изысканные речи, наблюдаю превосходные манеры… Если бы я хотела и дальше продолжать в том же духе, то просто вошла одна в салон и, я тебя уверяю, у моих ног мгновенно окажется с полдюжины восхищенных поклонников. — В этом я ни капли не сомневаюсь, — улыбнулся Лайнел, подставляя ей руку. — Именно поэтому я не допущу, чтобы ты входила одна. Никто не посмеет оспаривать мое право потанцевать с тобой. Мисс Стирлинг так обреченно взглянула на него, что Лайнел усмехнулся сквозь зубы. Рука об руку вошли они в просторное помещение, где дюжины пар кружились в танце. Взоры большинства мужчин устремились к мисс Стирлинг и Лайнел почувствовал ни с чем несравнимое удовольствие от осознания того, что эта восхитительная женщина принадлежит ему, пусть даже только на эту ночь. Пытаясь заглушить внутренний голос, вопрошающий, что же будет потом, Лайнел нашел свободное местечко у выходящего в сад окна, где они могли бы танцевать, не привлекая излишнего внимания окружающих. Девушка явно нервничала, хоть и пыталась это скрыть; на лице застыло выражение недоверия. — Да ладно тебе, ты выглядишь так, словно собираешься взойти на эшафот, — высказался Лайнел. — Если продолжишь в этом духе, для нас обоих хорошего будет мало. — Ты же знаешь, что все это не особо меня вдохновляет, — ответила она. — Не вдохновляет, потому что до сих пор ты не встретила мужчину, который знает, как подстроиться под твой ритм. Думай об этом танце так, словно он первый в твоей жизни. Разговаривая, они понемногу начали двигаться у окна. Лайнел был очень удивлен, что несмотря на протесты, девушка прекрасно танцевала. Он все еще не понимал, почему женщина, привыкшая к светским мероприятиям европейской аристократии, с такой неприязнью относилась к танцам, но решил, что это просто одна из тысяч вещей, которых он никогда о ней не узнает. Спустя несколько минут мисс Стирлинг все же улыбнулась, хоть и сквозь зубы, Лайнел сразу ответил тем же. — Я же говорил, что это не так страшно. Я уверен, что когда ты впервые взяла в руки Кармиллу, то точно так же была комком нервов. А годы спустя тебе не хватило лишь пары миллиметров, чтобы не убить меня, хоть и стреляла ты со вставшей на дыбы лошади! — Моим первым оружием была не Кармилла, — поправила его девушка. — Тогда я чуть было не снесла голову Жено, мажордому Драгомарски. Думаю, он до сих пор мне этого не простил. — Еще одна пара принялась кружиться у окна и Лайнел прижал девушку поближе, чтобы освободить им место. — Леннокс, а ты и вправду умеешь танцевать! Где ты этому научился? — Меня обучила прекрасная неаполитанка с почти такими же темными глазами и волосами как у тебя. — Я так и знала, что за этим стоит какая-то женщина, — вздохнула мисс Стирлинг. — Полагаю, ты по максимуму воспользовался ее уроками, как и тем, что за ними последовало… — Надеюсь, что это так, хоть она не раз предавалась отчаянию от моего упрямства. Ты себе представить не можешь, чего ей стоило научить меня писать, — ответил Лайнел, улыбаясь удивлению мисс Стирлинг. — Я говорю о своей тете Изабелле, которая заботилась обо мне и моем отце после смерти моей мамы. Она обожала танцевать и всегда жаловалась на своего мужа, который делал это просто ужасно. Так что она еще с малолетства начала учить меня танцам, чтобы я мог сопровождать ее на праздники и вечеринки. Каждый вечер, помыв посуду, мы сбрасывали обувь и принимались кружить по кухне. Я до сих пор помню запах мыла от ее рук и то, как она смеялась каждый раз, когда я случайно наступал ей на ногу. — Надо же, — изумилась девушка. — Я никогда не думала, что такой мужчина как ты может быть так привязан к семье. — Был привязан, — согласился Лайнел, — но, к сожалению, мои дядя с тетей умерли, когда я был еще ребенком, а вскоре и мой отец последовал за ними. И знаешь, не проходит и дня, чтобы я перед сном не вспоминал о них троих, но предпочитаю не говорить об этом, чтобы не бросить тень на мою всем известную умопомрачительную мужественность. Почему бы и тебе не рассказать про свою семью? — Мою…? — начала было мисс Стирлинг и Лайнел поспешил поддержать вдруг запнувшуюся девушку. — У меня тоже… тоже нет семьи. — Как это? — удивился Лайнел. — Твоя мать тоже умерла, когда ты была маленькой? — Я никогда ее не знала. Мне рассказали, что сразу после родов у нее остановилось сердце. Я даже не знаю где ее похоронили и как ее звали. Девушка произнесла последние слова так, словно она уже слишком устала ощущать грусть. Она уставилась на выглядывающие из-под платья кончики туфель, не переставая двигаться в такт музыке, пока Лайнел не заставил ее поднять голову. — Кто ты, Стирлинг? — шепотом спросил он. — Какова твоя история? — У меня нет истории, — поспешно ответила девушка. — Ты уже все обо мне знаешь. Я — правая рука князя Драгомираски, я сопровождаю его в поездках, помогаю в делах и служу ему верой и правдой. Мне больше нечего рассказать. — Всегда есть что рассказать. Твоя история — это не Драгомираски. Я спрашиваю не о том, кто такая Маргарет Элизабет Стирлинг. Я спрашиваю кто такая женщина, которую я сейчас обнимаю. Женщина из плоти и крови, прячущаяся за кружевами, чтобы ее видели и не видели одновременно. Кем ты была до того, как начала на них работать? — Я была никем, — повторила девушка. — Я родилась в тот момент, когда отец князя Константина решил стать моим защитником. Каждый шаг в моей жизни связан с ними. Всем, что у меня есть, я обязана им. Но я не хочу говорить об этом. Мне очень тяжело вспоминать прошлое. — Как пожелаешь, — покорно ответил Лайнел. — Но, если это тебя утешит, скажу, что ты — непревзойденная актриса. Смею предположить, никто не знает, что скрывается под этой маской совершенства. — Я бы сказала, почти ничего, — тихо произнесла женщина. — Ты — исключение. Оркестр закончил играть вальс и гости зааплодировали, но никто из двоих этого не заметил. Лайнел был обескуражен тем, каким голосом говорила мисс Стирлинг, но ограничился лишь парой фраз: — Что ж, я тоже не самый лучший детектив. Если бы не этот разговор, мне бы и в голову не пришло, что в твоем прошлом было… — Нет, — перебила она его. — Я не о прошлом, я о себе самой. — Они завершили танец и снова остановились у окна. — Думаю, ты единственный, кто всегда видел меня такой, какая я есть на самом деле. Рука Лайнела все еще лежала на ее талии. Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза, затем Лайнел протянул руку, провел пальцами по шелковистым локонам мисс Стирлинг, обрамлявшим ее лицо, и привлек девушку к себе, ощущая обворожительный сандаловый аромат ее кожи. Медленно наклонил он голову, пока слегка не коснулся носом ее носа. Лайнел чувствовал, как ее ресницы щекочут его щеки, как участилось ее дыхание. Он прошептал: — Знаю, что однажды мы об этом пожалеем. Возможно, это будет самая большая ошибка в нашей жизни, которая разрушит все на своем пути, включая нас самих… Они находились на расстоянии поцелуя друг от друга. Так близко, что Лайнел словно погрузился в аромат ее парфюма. Так далеко, словно принадлежали разным вселенным. Находясь в сильнейшем волнении от обуревавших его чувств, Лайнел был не в силах продолжать говорить. Он наклонился, чтобы коснуться ее губ, как вдруг бальный салон сотряс страшный грохот, за ним последовали истошные крики, которые заставили пару отпрянуть друг от друга и повернуться в сторону происходящего. Панорамное оконное стекло было разбито вдребезги, а перепачканный илом человек сжимал руками горло одного из прогуливавшихся по саду гостей. За их спиной еще один темный силуэт, бросив на траву бездыханное тело одетой в зеленое платье девушки, проник вслед за приятелем через разбитое окно в зал. Музыканты, начавшие было играть следующее произведение, оборвали музыку и закричали от ужаса, пытаясь убежать подальше от окон. — Они вернулись! — вскрикнула мисс Стирлинг. Она вцепилась Лайнелу в руку, которую тот выставил вперед, пытаясь оградить девушку. — Те, которые напали на нас… Они вернулись за нами! — Альфред! — закричала какая-то женщина, прикрывая рот рукой. — Боже мой, Альфред! Джентльмен, которого схватил один из покрытых илом мужчин, ничком упал на пол. Его смокинг был перепачкан, глаза открыты, но… дыхание уже остановилось. Кто-то криком позвал врача, кто-то заявил, что надо известить полицию, а несколько молодых людей бросились бежать через разбитые окна в попытке догнать нападавших, которые быстро отступили и бесшумными тенями затерялись во тьме ночи. — Я знала этого человека, — вдруг вскрикнула мисс Стирлинг. Лайнел еле разобрал ее слова из-за раздававшихся вокруг истерических воплей толпы. — Это граф Бервикский, аристократ, с которым мы часто пересекались на аукционах! — Боюсь, что на данный момент, его титул беспокоит нас меньше всего, — ответил Лайнел. К удивлению девушки, он схватил ее за руку и отвел подальше от окна, где гости пытались разбить его окончательно, чтобы выйти наружу. — Идем, ты должна сейчас же вернуться к остальным в комнату Оливера. — О чем ты говоришь? — воскликнула она, широко распахнув глаза, видя, что Лайнел возвращается к окну. — Ты с ума сошел? Собираешься их догонять? — Это единственный способ остановить все это. Именно мы их сюда привели. Из-за нас только что погибли люди, и если мы ничего не предпримем… — Я не допущу, чтобы ты ушел без меня, — заявила мисс Стирлинг. — Прекрати болтать глупости и послушайся меня. Беги наверх, скажи Куиллсам, чтобы они заперли дверь на ключ и даже не думай оттуда выходить! — Я не собираюсь сидеть сложа руки, когда ты подвергаешься опасности! — и прежде, чем Лайнел успел возразить, мисс Стирлинг вытащила из складок платья Кармиллу. — Если пойдем вместе, у нас будет больше возможностей с ними справиться. Ты вооружен? В качестве ответа Лайнел тоже вытащил из-за пазухи пистолет. Девушка кивнула, пнула ногой остатки оконного стекла и выбралась наружу вместе с немногочисленными гостями, осмелившимися выйти. Лунный свет едва освещал сады, тем не менее, можно было различить два быстро удалявшихся в темноту силуэта. Лайнел внезапно остановился и схватил мисс Стирлинг за запястье: — Болото! Они возвращаются не к Миссисипи. Они бегут к болоту. — Что ж, тогда посмотрим, кто бежит быстрее, — ответила девушка. К изумлению Лайнела, она подхватила свободной рукой подол платья, превратившегося в лохмотья после прохода через разбитое окно, и оторвала внешний слой шелка, чтобы он не мешал. — Как видишь, это уже второе платье, которое пришло в негодность по их вине, так что, надеюсь, все это не зря! Она бросилась бежать с пистолетом в руке по садовой дорожке, Лайнел не мешкая последовал за ней. Добежав до пруда, они увидели там Оливера, сидящего на скамье вместе с леди Сильверстоун. Сандерс им что-то крикнул, но они даже не остановились, чтобы ему ответить. Лайнел выругался, поняв, что эти существа, будучи уже сорок лет мертвыми, по ловкости не уступали живым 20-летним. Очень быстро оставили они позади последние розовые клумбы и углубились в заросли кипарисов, отмечавшие границу между территорией отеля и болотами.