Они опросили третьего человека, сообщившего об обеде Петковича, но сколько-нибудь отчетливого описания компаньона не получили. Данный человек встретил Мирре, выходя, когда тот возвращался в ресторан после посещения туалета. С кем Мирре вместе сидел или где, он не видел. Они выступили с просьбой прислать им фотографии Петковича во время обеда, сделанные втихаря или открыто, но пока безрезультатно. В Хельсингборге прорыва тоже не наблюдалось. Коллеги Патриции Андрэн из парикмахерского салона знали только, что она во второй половине дня собиралась на интервью, но сказать, куда или в котором точно часу, не могли. Им дали наводку на ресторан, где звонившей помнилось, что она видела Патрицию в день ее исчезновения, но когда Ванья туда поехала, оказалось, что никто из персонала не смог припомнить, чтобы Патриция Андрэн там была, хотя большинство узнавало ее по фотографии, которую показывала Ванья. Стефан Андерссон по-прежнему не имел алиби на день исчезновения Патриции, зато у него было прекрасное алиби на время убийства Петковича – он сидел в следственном изоляторе. Они немного пообсуждали, не может ли речь идти о больше чем одном преступнике, но ничто в методе на это не указывало. Напротив. – Нам известно, что он после убийств отчитался о результатах экзаменов с их собственных телефонов, в их собственных аккаунтах, – завершил довольно удручающий обзор Торкель и снова потер глаза. Может, в комнате плохая вентиляция? Или слишком хорошая? В глазах чувствовалась сухость. – Можно ли отследить телефоны? – поинтересовался Себастиан. – По словам Билли, они отключены, но если он снова воспользуется ими… – Не воспользуется, – твердо заявил Себастиан. – Это было бы глупо, а уж кем наш преступник точно не является, так это дураком. – Ладно, тогда кем же он является? – спросил Торкель, выдвинул стул и перед тем, как сесть, потянулся за одной из стоявших на столе бутылок минеральной воды. – Ты говорил, что составил психологический портрет. – Эскиз, он еще далеко не полный. Торкель сказал, что это не играет роли, и чтобы он все равно рассказывал. – Как я уже говорил, это мужчина, за сорок, который давно не одобрял или не понимал происходящего в мире, но действовать начал только сейчас. – Почему сейчас? – поинтересовалась Урсула. Себастиан развел руками, показывая, что ее догадка будет ничуть не хуже его. – Развод, лишился работы, упустил повышение по службе, могло произойти что-то, из-за чего у него поехала крыша. Или у него просто переполнилась чаша терпения. Ему надоело внимание к Петковичу и Андрэн, которого они, по его мнению, вовсе не заслуживали. – Дела у них в последнее время шли хорошо, – вставила Урсула. – Работа блогерами, турне, ведение программ, новые предложения с телевидения, внимание прессы… – Наш преступник почти наверняка имеет какое-то отношение к высшему образованию, – продолжил Себастиан. – Отстаивает старое представление о знаниях. На вид спокойный, всеми ценимый, знающий коллега. Скорее всего, не так уж много раз менял работу, и его считают отрицательно настроенным к переменам. В дверь постучали. Себастиан умолк, и в комнату заглянула Эва Флурэн. – Извините, что помешала, но к вам посетитель, – обращаясь к Торкелю, сказала она. – Это может подождать. – Это важно, иначе я не стала бы вам мешать, – уверенно заявила Эва. – Он говорит, что объявился убийца. – Кто говорит? – Некий Аксель Вебер. Торкель вышел на ресепшн и огляделся. Кое-какой народ, но никого знакомого по пресс-конференции, кроме Вебера, который сунул мобильный телефон в карман, встал с одного из стульев перед окошком для выдачи паспортов перед тем, как увидел махавшего ему рукой Торкеля. – Заходи, – позвал Торкель, придерживая отделявшую ресепшн от остальной части здания дверь. – С тобой связывался Катон? – спросил он, как только она закрылась за ними. – Не со мной. Вебер сунул руку под пиджак и вытащил из внутреннего кармана лист бумаги в пластиковом файле. Протянул его Торкелю, который быстро принялся его изучать. Копия письма. – Шеф получил это несколько недель назад. Совсем о нем забыл, знаешь, какой-то тип из серии «раньше было лучше». Но тут мы начали писать о Свене Катоне… – Катон Старший. – Да, пожалуй, похоже, не так ли? – Нам понадобится оригинал, – констатировал Торкель. – Сорри, это все, что я могу тебе дать… Торкель оторвал взгляд от бумаги. – Ты собираешься об этом писать? Вопрос. Ничего больше. Торкель знал, что пытаться ему запрещать бессмысленно. – Ты хочешь, чтобы я об этом написал? – Лучше бы нет. – Тогда дай мне что-нибудь другое. Эксклюзивное. Торкель стал быстро размышлять. Он, естественно, не обязан что-либо давать Веберу, но в то же время, тот помог им. Не только сейчас, но и в прошлом расследовании. Тогда он выдал им предварительную информацию о сведениях, которые собиралась опубликовать его газета, и они получили время, чтобы переместить свидетельницу. Возможно, это даже спасло ей жизнь. – Орудием убийства, вероятно, был пневматический пистолет, – произнес Торкель, обдумав, какие сведения нанесут наименьший ущерб расследованию, если станут достоянием общественности, и что, наиболее вероятно, в ближайшем будущем все равно пронюхает кто-нибудь из журналистов. – О’кей, сведения поступили от тебя? – Нет. Незачем распространять то, что руководитель Госкомиссии дает эксклюзивные сведения отдельному журналисту. Кроме того, Вебер мог получить их в других местах. Возможным орудием убийства пневматический пистолет назван в отчете о вскрытии из судебно-медицинской лаборатории Лунда. К отчету имел доступ Петер Берглунд, а тот наверняка не представлял себе, где отчет находится или у кого. – Можешь написать, что получили их от источника в полиции Хельсингборга. – Ты уверен? – Да, и если ты случайно где-нибудь упомянешь имя Петер Берглунд, тоже ничего страшного не будет. – Кто такой Петер Берглунд? – Полицейский из Хельсингборга. Вебер посмотрел на Торкеля удивленным, но вместе с тем слегка веселым взглядом. – Что он сделал, чтобы навлечь на себя гнев Госкомиссии по расследованию убийств? – Видимо, как раз выдал сведения об орудии убийства, – сказал Торкель, улыбнулся, помахал на прощание пластиковой папочкой и пошел обратно к Урсуле и Себастиану. – Определенно с высшим образованием, – заявил Себастиан, указывая на полученную от Торкеля распечатку. – «По роду своей работы я встречаю довольно много молодежи». Думаю, он работает в каком-нибудь учебном заведении. – Он может быть инструктором в автошколе, или руководителем скаутов, или кем угодно, они тоже встречаются с молодежью, – возразила Урсула. – Нет. – Себастиан покачал головой и стал читать дальше. – «Овладевают знаниями, критически осмысляют и получают образование, чтобы в дальнейшем получить увлекательную и ответственную работу». Он в учебном заведении. Скорее всего, в университете или институте. – Почему он называет себя Катоном Старшим? – поинтересовался Торкель. – Почему не Свеном Катоном? Урсула подтянула к себе стоящий открытым на столе ноутбук Торкеля, а Себастиан посмотрел на Торкеля с наигранным удивлением. – Ты не знаешь, кем был Катон Старший? – Нет. – Вот именно. Это как раз указывает на знания. На общее образование. – А ты знаешь, кем он был? – Представь себе, да. Он заявил: «Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». – Почему он так сказал? Чем ему не нравился Карфаген? – Не знаю. – Катон Старший, родился в двести тридцать четвертом году до нашей эры, – найдя страницу в «Гугле», начала читать с экрана Урсула. – Был сенатором в Риме и заканчивал все выступления, независимо от темы, пожеланием, чтобы Карфаген был разрушен. Он считал, что этот североафриканский город угрожает владычеству Рима в районе Средиземного моря. – Если заняться толкованием, можно предположить, что наш Катон считает, будто современная зацикленность на поверхностных звездах угрожает старому обществу, ставившему во главу угла знания, – подытожил Себастиан. За столом воцарилась тишина. – Что-нибудь еще? Что-нибудь прежде, чем мы на сегодня закончим?