Вновь заходя в двери кампуса Флемингсберг, Ванья пыталась отделаться от ощущения, что они понапрасну теряют время. Они перестали интересоваться Аль-Файедом, поскольку его исключили свидетели и поскольку у них все время имелись более интересные версии. Теперь они опять на нуле и идут на попятную. Берутся за то, что раньше считали менее существенным. Например, за Мухаммеда Аль-Файеда, преподавателя медицинских технологий. Полицейская работа, которую надо делать. На этот раз она пошла по лестнице и слышала, как отстающий от нее на несколько шагов Себастиан начинает задыхаться. Она не могла не признать, что своим участием в расследованиях последних лет пользу он приносил, но окажись они в ситуации, когда понадобится за кем-то гнаться, толку от него явно не будет. Она быстро обдумала, не отпустить ли какой-нибудь язвительный комментарий по поводу его физической формы, но решила не нарушать молчания, которое они хранили с тех пор, как вышли из Управления полиции. Они свернули налево и еще раз налево и позвонили в звонок на стеклянной двери, ведущей на кафедру медицинских технологий. Из ближайшей двери вышла женщина. Ванья предъявила удостоверение и объяснила, что она хочет, после чего женщина повела их прямо по коридору, остановилась возле одной из деревянных дверей и постучала. Когда она открыла дверь, от компьютера обернулся бородатый мужчина лет сорока пяти, с арабской внешностью. – С тобой хочет поговорить полиция, – сказала она и пригласила Ванью и Себастиана заходить, не дав Мухаммеду шанса сказать, удобно ему принимать посетителей или нет. – Извините, что помешали, – проговорила Ванья, протягивая Аль-Файеду руку. – Ванья Литнер, Госкомиссия по расследованию убийств. Нам нужно задать вам несколько вопросов. – Конечно. О чем? – поинтересовался Мухаммед и повернулся к Себастиану, который отодвинул стул от маленького стола для встреч и сел, не делая попыток поздороваться или представиться. Ванья достала из кармана блокнотик. – Что вы делали вчера между восьмью и десятью вечера? Лучше разделаться с этим поскорее. Сразу задавать вопросы по делу, без всяких окольных путей. – Я был дома. – Один? – Да. – Вы живете один? – Я разведен. Дети живут у меня каждую вторую неделю. – А на этой неделе нет? – Нет, сейчас, в начале летних каникул, они несколько недель проводят у матери. Почему вас это интересует? – Мухаммед перевел вопросительный взгляд с Ваньи на Себастиана, который по-прежнему не произнес ни слова, а просто сидел, откинувшись на спинку и скрестив руки на груди. – Вы могли бы сказать, где находились в эти даты и в это время? – продолжила Ванья, достала из блокнота лист бумаги, развернула его и дала Мухаммеду. Тот взял лист и посмотрел на него с непонимающим выражением на лице. – Мне нужно посмотреть в ежедневнике, – сказал он и взглянул на Ванью, словно прося разрешения повернуться к компьютеру. Она коротко кивнула, и Мухаммед, несколько раз быстро кликнув мышкой, открыл ежедневник. Потом принялся водить взглядом от бумаги к экрану и обратно. – В первую дату я просто был здесь… Во вторую я был в Линчёпинге и посещал там занятия. Оке туда тоже ездил. Мне звонил полицейский и спрашивал об этом. Ванья тихо выругалась про себя. Они проверяли алиби Оке Скуга, и поездка в Линчёпинг действительно была, но задание обзванивать всех ее участников Торкель поручил кому-то за пределами группы. Им следовало бы знать о присутствии имени Аль-Файеда в этом списке. – В третью дату я был в Барселоне. Читал там лекцию в университете. Катя, которая вас сюда проводила, покупала авиабилеты и бронировала гостиницу. – Хорошо, спасибо. – Я могу это доказать, – сказал Мухаммед, опять поворачиваясь к компьютеру. Себастиан среагировал на рвение, которое он проявил, стремясь снять с себя подозрения. С другой стороны, оно совершенно понятно. Он мог иметь у себя на родине куда менее приятные встречи с полицией, или, возможно, думает, что его происхождение автоматически повлечет за собой то, что ему не поверят. – Вот, смотрите, – продолжил он, поворачивая экран так, чтобы Ванье было видно. Сайт какого-то университета Барселоны на испанском языке. Испанский текст вокруг квадрата в центре, где был виден Мухаммед, стоящий за кафедрой, с проекцией на белом экране на заднем плане. Белый треугольник в центре изображения показывал, что это кадр из видео. Под ним значилось: «Muhammed El-Fayed on Transferring data from the Inner Body»[18]. Лекция состоялась в тот же день, когда сестры Юханссон встретились с преступником. У Ваньи зазвонил телефон, она коротко извинилась и ответила на звонок, выходя из комнаты. Мухаммед остался сидеть в офисном кресле и несколько блуждающим взглядом посмотрел на Себастиана, который сидел молча и неподвижно. Мухаммед бросил взгляд в коридор, где, прижав телефон к уху, ходила Ванья. – У вас училась Оливия Йонсон, – произнес Себастиан. Мухаммед вздрогнул от неожиданного звука. – Да, вы пришли поэтому? – В голосе возникло беспокойство. – С ней что-нибудь случилось? – Что вы подумали, когда она получила стипендию? – Что я подумал? – Да. – Не знаю… Мухаммед наклонился вперед, взялся рукой за заросший бородой подбородок и, похоже, действительно задумался. «По-прежнему старается угодить», – подумал Себастиан. – Я испытал гордость. Она была действительно достойна этого, о чем я, к сожалению, ей так и не сказал. – Почему? – Когда она узнала, что получила стипендию, я был в двухнедельном отпуске, а когда я вернулся, она уже уехала. Все произошло очень быстро. С ней что-нибудь случилось? – Насколько мы знаем, нет. – Тогда почему вы здесь? Дверь открылась, и в комнату вошла Ванья. Себастиан снова откинулся на спинку. Порядок восстановлен. Вопросы задает Ванья. От него она хочет, чтобы он молча пребывал на заднем плане, поэтому там он и держится. 64 Они опять сидели в Комнате. Энергии основательно поубавилось. Теперь они совершенно точно знали то, о чем раньше только подозревали. Саурунаса убили. Они получили записи с камер на долгосрочной парковке. Те показывали мужчину, который, припарковав автофургон, сразу покинул его и больше не вернулся. Тридцатью минутами позже автофургон взорвался. Сколько Билли ни пытался возиться с кадрами, разглядеть ушедшего человека было невозможно. Камеры находились слишком далеко, и снимки имели слишком плохое разрешение. Но это был не Аль-Файед. Мало того, что визит в Линчёпинг и лекция в Барселоне создавали ему непробиваемое алиби, ответы, которые он дал, показались Ванье абсолютно правдивыми, и ничто в его поведении или истории не напоминало психологию их преступника. Конечно, он мог оказаться невероятно ловким манипулятором и провести их, но Ванья в это не верила. Свидетельства, алиби и личная встреча. Нет, это не Аль-Файед. Они продолжали выявлять людей вокруг Саурунаса, от ближайшего окружения до самого дальнего, и сопоставлять полученные имена со всеми, кто за прошедшие годы учил Оливию Йонсон. Эта работа отнимала много времени и пока ни к чему не привела. Торкель размышлял, не надо ли ему все-таки проглотить горькую пилюлю – подняться к Розмари и потребовать дополнительный персонал. Расширить охват. Допросить всех, имевших отношение к Саурунасу, всех бывших учителей Оливии Йонсон. Рискнуть. Чтобы хоть куда-то продвинуться. В настоящий момент казалось, что при каждом прорыве они делают шаг вперед и два назад. Следы ни к чему не приводили, уходили в песок. Вели к фрустрации. Себастиан встал и принялся расхаживать по Комнате. Остальные молча наблюдали за ним. – Человек, которого мы ищем, еще не закончил убивать, – твердо заявил он, завладев общим вниманием. – Его амбиции только растут. Как в отношении жертв, так и метода действия. Пришла пора действовать вместо того, чтобы реагировать. – Мы проверяем каждый след, – ответил Торкель. – Не сидим сложа руки и не плюем в потолок. – Но мы следуем за ним. Он ведет, – сказал Себастиан. – Нам нужно догнать и перегнать. Завладеть инициативой. – И как ты себе это представляешь? – поинтересовалась Ванья, но, судя по ее тону, она могла с таким же успехом сказать: «Легче сказать, чем сделать». – Мы должны понять его, – продолжил Себастиан, не давая себя сбить. – Кто он? Чего он хочет? Что им движет? Что его больше всего интересует? Никто не ответил. Им уже доводилось присутствовать при маленьких представлениях одного актера – Себастиана Бергмана. Тогда, как и сейчас, было совершенно очевидно, насколько он наслаждается такими мгновениями. – Он стремится учить нас. Образовывать. Заставить нас посмотреть на мир его глазами, поскольку он узрел ложь. Он чуть-чуть лучше всех остальных. Он быстрым шагом подошел к столу и поднял вчерашний номер газеты «Экспрессен». – Посмотрите на интервью, которое взял у него Вебер. Каждый раз, когда тот высказывался немного критически или выражал сомнение, Катон чувствовал необходимость доказывать ему обратное. Обстоятельно. Ставить его на место. Этот человек хочет не просто учить и разоблачать, а делать это неопровержимо. – И чем нам это поможет? – Торкель почувствовал необходимость прервать монолог. – Представьте, если кто-нибудь скажет ему, что он ошибается. Он не лучше и не умнее нас. Он даже не умнее своих жертв. Он привлекает внимание потому, что убивает, но убивать может любой дурак. В комнате опять воцарилось молчание, пока все переваривали услышанное и обдумывали, что это, собственно, означает. – Ты собираешься его атаковать, – тихо заключила Урсула. – «Атаковать» – неправильное слово, – ответил Себастиан, по-прежнему на взводе. – Спровоцировать. Вывести его из равновесия. Взять известность, которую он получил, и направить ее против него. – Он опять умолк. Посмотрел на членов команды. – Догнать и перегнать. Если у кого-то возникли возражения или лучшее предложение, то никто их не высказал, поэтому он обратился к Торкелю: – Разве Вебер не задолжал тебе услугу?