— Один этот труп все рекорды ваши бьёт! — насупилась начальник отдела. — Здесь счёт другой. Не забывайтесь, неделя заканчивается, а у вас ничего!.. Это называется раскрыть преступление по горячим следам?.. — Аглая Родионовна, побойтесь Бога! — взмолился Золотнитский. — Александр Павлович? Ну, право… — Прекратим дебаты, — поморщился Аргазцев. — Иван Владимирович, так что же? Выходит, нам и заключения ещё не дали медики? — Сказали на словах, — вздрогнул криминалист. — Версии строить можно. — Интересно? — Убийца — точно изощрённый тип, — Кузякин начал нервно ломать пальцы до хруста. — Расчленив тело, пытался сжечь его по частям. Подгорелости обнаружены на конечностях, а одну руку почти совсем спалил. И волосы на голове огнём почти уничтожены. — Страдала грешница, — закачала головой Терноскутова. — Огни и воды прошла, — медленно проговорил Аргазцев. — А на медных трубах пострадала, — продолжил Золотнитский и тяжко вздохнул. — Что? — оживился Кузякин. — Впрочем, это может быть причиной. Позавидовал кто?.. Женщины, у них не сразу поймёшь… — Оперативникам и карты в руки. Проверили частные дома с печным отоплением? — дёрнула за рукав прокурора района Терноскутова. — Ведётся работа, Аглая Родионовна. Я же говорю, — закивал головой тот. — Они мне каждое утро докладывают результаты. Мы этот участок у берега весь на квадраты разбили и прочёсываем. — Это хорошо, что по плану работаете, — согласился Аргазцев. — Впредь докладывайте лично мне. Ежедневно. — Я понял. — Но прежде, вот, Александру Григорьевичу, — Аргазцев кивнул на Жогина. — Он парадом командовать будет. Кстати, из ваших мест. Трусовский. X Что-то невразумительное шевельнулось в тёмном углу. Это невразумительное заурчало, закопошилось и попыталось выбраться из кучи тряпья. Нескоро преуспев в своих усилиях, оно чихнуло, появившись на тусклый свет, и оказалось безобразным живым существом с огромной лохматой головой, непропорционально крошечным тельцем с кривыми ножками и длиннющими волосатыми руками. Как есть человек-паук, и глаза сверкали, словно подстерегали мух. Мух вокруг как раз было предостаточно, казалось, секунда-другая — и он начнёт их судорожно хватать и запихивать в губастый слюнявый рот. Однако лилипут-уродец чихнул второй раз, выругался невнятно и, почёсывая небритую щёку взрослого мужика, уставился на единственное зарешечённое окошко в убогом своём жилище-норе. Его явно что-то беспокоило. Он сел на пол, раздумывая и прислушиваясь к едва различимым звукам, периодически повторяющимся и доносившимся снаружи. Скорее всего, его звали. Он напрягся, навострив, как собака, длинные уши — действительно, это были сигналы, пробудившие его. Уродец вскочил на тонкие ножки, поковырялся в носу, чихнул в третий раз, окончательно просыпаясь, и по скрипучей настенной лестнице подобрался к потолку, там он пошарил лапой и отворил наверх дверцу. Свет ворвался в его нору, а с ним и всхлипывания, стоны и сдавленные возгласы. Его звали! Он нырнул вверх на волю в дыру, его подстегнул злой мужской окрик: — Где ты, Фриц! Уймёшь ты её или нет? Имя или кличка принадлежала этому существу, потому как лилипут, выскочив в дверцу, засеменил, заковылял по комнате, в которой очутился, и застыл перед едва приоткрытой обитой дерматином дверью, осторожно просунул внутрь голову, не осмеливаясь войти. Стоны усилились. Лилипут протиснулся в дверь. Того, кто его звал, уже не было. На широкой богатой кровати в кружевных простынях металась голая красавица. — Зверёныш, — поманила она лилипута, — принеси вина. — Может, чая, Нинель? — Вина, паразит! Мне тебе повторять? — Снова на весь день… — Молчи, урод! Исполняй, что велено! Коротышка исчез, но скоро появился с подносом в руках, на котором красовались чашка с холодным чаем, бутылка вина с бокалом и фрукты. Женщина в прозрачных накидках, не стесняясь, уже гарцевала на стульчике перед большим трюмо. — Где Григорий? — уколола она взглядом лилипута, приняв с подноса бокал и залпом его опрокинув. Служка засуетился, поставил поднос на стол, схватился за бутылку наливать ей вина. — Где барон? — Откуда мне знать, — не рассчитав, пролил вино на пол тот. — Я только голос его и слышал. Вы тут любезничали. — Дерзить мне будешь! — Но, Нинель… — взмолился лилипут. — Молчи, гадёныш! — разрыдалась она. — Вы все меня ненавидите! — Нинель… — И не смей меня так называть! Я уже предупреждала! — женщина наотмашь метнула пустой бокал в служку. Бокал угодил ему в зубы, упал на пол, разлетелся на мелкие осколки. Женщина, выхватив бутылку из рук лилипута, запрокинула над головой, сделала несколько жадных глотков и упала в кровать, завизжала, закаталась по простыням, как раненая львица. Копна золотых волос с её головы металась вслед за ней, не укрывая наготы. — Он меня бросил! — кричала она. — Из-за той гадюки! Гришенька мой! Никому я не нужна! Далее следовали причитания вперемежку с проклятьями и угрозами. Лилипут, видимо, привыкший к подобным сценам, отёр окровавленное лицо, убрал осколки с пола, осторожно вышел за дверь и присел на корточки тут же в ожидании, как побитая, но верная собака у ног хозяина. Ждать ему не пришлось. — Зверёныш! — позвала она. — Ещё вина! — Нинель… — лилипут нерешительно приблизился, дотронулся до края кровати. — Не пей больше. Тебе вредно. — Где мой Гриша? — пьяным голосом сквозь рыдания спросила женщина. — Я его не застал. — Сроду ты не успеваешь. Найди! Скажи, я зову… Умру без него. — Не станет он меня слушать. — К чертовке той убёг. — Что ты! — Приманила она его! — Подумай, что говоришь. — Куда ж ещё? — Ты забыла? — Чего? — Её ж нет. — Нет? Как нет? Что ты брешешь! Лилипут пустыми глазами оглядел хозяйку: — Вы же сами… Её… неделя как нет. XI — Зря мы припёрлись. — Это почему же? — Не станет он нас слушать. Мы его не дождёмся. А явится — соврёт. — Это Гришка-то? — А кто же ещё. Два человека, лузгая семечки, сидели на табуретах у порога в просторной пустой гостиной добротного деревянного дома. На полу и стенах между большими окнами красовались дорогие ковры, посредине на столе горел ярким блеском надраенный медный самовар; больше ничего и никого в гостиной не наблюдалось. Изредка из дверей, разбегающихся в многочисленные комнатушки, высовывались разномастные лукавые мордашки цыганят, щерились, таращились на незваных гостей и прятались, лишь те их примечали.