— Барон мне обязан по гроб жизни, — поправляя ладненький костюмчик, Лёвик Попугаев сплюнул шелуху в ладошку, зажал в кулаке. — Я не раз его хлопцев выручал. И добавил, помолчав со значением: — С лошадьми попадались милиции. — Всё равно соврёт, — не сдавался товарищ Лёвика, степенный, уверенный в себе крепыш в кожаной тужурке с плечами волжского грузчика. — У них, цыган, не то, что у нас, — могила. Что случись, слова не вытянуть. — Знамо. — Вот и знамо. Как-то в таборе убийство было. Жених невесту на глазах у всех порешил. Это у них зараз, если баба непослушная. И что б ты думал? — Ну? — Лягавые наутро понаехали, а табор сгинул, как и не было. Они без суда вершат свои дела. — Им суд не нужен. Известно. — У них свой суд. А до чужих дел у них интереса никакого. Баба ж не цыганкой была?.. Или неизвестно до сих пор? — Калач, — Лёвик закурил, пустил струю дыма в лицо приятелю, — дошлый ты мужик, слышал я, но чтобы до такой степени… — А что? — Когда такое было, чтобы цыгане покойников жгли, резали на части да топили? — Ну… всяко… Времена-то меняются. — Дура! У них законы свои. Навек установлены. — Известно, но… — Ничего тебе не известно. И потом… Я тебе что же, не авторитет? — Нет, но… — Мы зачем пришли? — Не сердись, Лёвик, — совсем смутившись, завозился на табурете крепыш и табурет под ним жалобно заскрипел. — Сколько уже сидим здесь? А где твой Гришка? — Тебя в дом пустили? — Ну пустили… — Вот и не дёргайся. Ты думаешь, мы одни здесь? За нами глаз да глаз. — Пацаньё, что ли? — Они самые, — Лёвик нахмурился. — Не гляди, что мальцы. Они шустрей нас с тобой и каждое наше слово куда надо уже доложили. — Ну?.. — Язык-то прикуси… Попугаев не успел договорить, одна из дверей гостиной широко распахнулась, и ввалился красивый бородатый цыган ростом под потолок, размахнул ручищи и направился прямиком к ним. Они горячо обнялись и расцеловались с Лёвиком. — Кореш мой, — представил Попугаев приятеля. — Яков Мохов. — Как же! Слышал, — хлопнул Мохова по плечу лапищей цыган. — Доброму человеку всегда рад. — Слышал? — тут же засомневался тот. — Откуда, не секрет? — А какой секрет? — барон расхохотался, обнажив ряд золотых зубов. — Радио у нас не хуже Левитана. Забыл, братишка, куда пришёл? — Он шутит, Григорий Михайлович, — Лёвик залебезил перед бароном, заулыбался. — Заскучали мы тут без тебя, вот и… — Как?! Вас и рюмочкой не угостили? — обернулся вокруг себя барон и хлопнул в ладони. — А ну-ка! Геть! — Нет! Нет! — запротестовал Попугаев, но без особого азарта. — Нам недосуг. У нас дело к тебе, Григорий Михайлович. Но уже откуда-то, словно тараканы из щелей, повыскакивали весёлые людишки, засуетились, закружились вокруг, комната наполнилась гомоном и говором, стол — яствами. — У нас гостей дорогих от сердца потчуют! — кричал громче всех барон и уже наливал водку в стаканы, подносил каждому, обнимая и смеясь. — А давайте, други, за здоровье да за встречу! Он вручил каждому по гранёному стакану. Гости переглянулись, крякнули, разом запрокинув, выпили, вокруг них пели, приплясывали черноглазые красотки. — А что Григорий Мих… — закричал тоже было и Лёвик, но не закончил. — По-нашему! — одобрил барон и чмокнул его прямо в губы, пощекотав бородой, протянул снова до краёв наполненный стакан. — А ну-ка, братцы, ещё! За дом мой, что не побрезговали посетить! За всё в этом доме! Гуляй, романэ! Гости хватили разом и по второму. — Славно! — налил барон по третьему. — А вот теперь я скажу! — решительно накрыл свой стакан ладонью Лёвик и распахнул пиджачок на груди, даже ворот рубахи рванул. — Только, Гриша, ты себе налей. — Будь по-твоему, — согласился хозяин. — За тебя, Гриша! За дружбу нашу крепкую! — загорланил Лёвик, чуть приплясывая в такт гомонящейся вокруг задорной публике. — Спасибо, друг! Они обнялись, расцеловались. — Поехали! Через час или три-четыре (кто их считал, такие тёплые мгновения!) они прощались здесь же у порога, едва держась на ногах. — Ну так я надеюсь, Гриня? — целовал Лёвик бородатого красавца. — Сведения мне про эту бабу позарез нужны! — Всё разузнаю, дорогой. — Помни, чтоб ни одна душа, — подносил палец к губам Лёвик и для верности подмигивал левым глазом. — Между нами… — Могила!.. XII Наконец-то установилось бабье лето! Ночью ещё слегка поморосил дождичек, но с рассветом уже затеплило, зазвенело всё, замелькали птицы, защебетали. Одно удовольствие!.. И вот в такое прекрасное свежее утро он битый час торчал на углу облупленного здания. Как последняя бездомная собака!.. Жогина всего коробило от злости и на себя, и на спящего сторожа, и теперь уже на весь белый свет. Вот ведь всё как может перевернуться из-за какой-то, казалось бы, мелочи! Как ни стучался, ни уговаривал он сторожа морга, тот не только дверей ему не открыл, но и скоро под его уговоры и сетования совсем ушёл к себе наверх досыпать; конечно, никак с похмелья. Совсем расстроившись, Жогин ругал и себя, и всех, кого ни попадя. А если подумать, что принесло его сюда в такую рань? По правде говоря, возле «резалки» он оказался впервые, режима её работы не знал, а, главное, ночь почти не спал, допоздна зачитавшись материалами уголовного дела, переданного ему Кузякиным. Ворочался потом с боку на бок, совсем замучив жену тяжёлыми вздохами так, что через час-другой сбежала она к сынишке в другую комнату. В обрывках сна мерещились ему куски расчленённого туловища, чёрная голова с обожжёнными женскими волосами таращилась бездонными глазницами, рак красный, точь-в-точь с рекламы над пивнушкой, ковырялся над ней под водой, подымая грязную муть со дна… Видно, глубоко он проникся поручением Аргазцева, прочувствовал, что называется, до нутра ответственность!.. Вот и припёрся в «резалку» ни свет ни заря. Жогин присел на скамеечку возле низкого забора, достал пачку «Беломорканала», закурил. Как он не подумал, что здесь учреждение казённое, а не круглосуточный райотдел милиции? Сторожу плевать на всех, пока рабочий день не начался… Да и что толку, если он его и пустил бы, в морге нет никого… Не заладился день с утра. Это плохо. В приметы фронтовик Жогин не верил никогда, но тревога нет-нет да и закрадывалась, щемила душу; догадывался — сначала пойдёт сикось-накось, так потом всё время в кювет тащить и будет. А ведь так и пошло у него в этот день!.. Когда он поднялся на второй этаж и уселся у двери приёмной дожидаться заведующего, секретарша, молоденькая, симпатичная татарочка, улыбнувшись, шепнула ему доверительно: — Не будет сегодня Владимира Константиновича. — Как? — слегка вздрогнул он, будто предчувствовал. — Уехал по районам. С проверками. Теперь только к понедельнику вернётся. — А начальник отделения? — с лёгким холодком в душе спросил он, ещё на что-то надеясь. — С ним. Он Александра Ивановича всегда с собой берёт. За компанию. — Мне бы?.. — начал он осипшим голосом. — Может, и без них обойдусь?.. — Вы за актом вскрытия? — опередила она его. — Да, — кивнул он. — Расчленённый труп. — Так бы и сказали.