— И не говори. Себя не помню. Вроде пошумели? — Что вы! Жмотов немного… муху у вас пришиб, — хмыкнул Квасницкий, — и весь скандал. — Вот, вот. Я что-то припоминаю, — Минин поднялся, похлопывая себя по карманам галифе в надежде на завалявшуюся папироску, отодвинулся подальше от двери и вовремя, так как она с шумом распахнулась, и в приёмную вылетел взлохмаченный Баклей, лицо которого больше напоминало раскалённый утюг с пылающими вместо глаз угольками. — Заседаете? — с разгону рявкнул он на обоих вытянувшихся перед ним. — Капитан Минин, ты-то что тут штаны дырявишь? — Я… — не успел рта открыть тот. — Давай за мной! А вы, лейтенант Квасницкий?.. — уже из коридора донёсся его бас, но услышать пожелания заместителя начальника управления лейтенанту не довелось, так как дверь прикрылась, и за ней исчезли и говоривший, и оперуполномоченный. — Тебе заниматься нечем, Степаныч? — не оборачиваясь, уже принялся за капитана Баклей. — Нам же ехать. Ты готов? — Но полковник Ахапкин приказал ждать. — Полдня высиживаем. Не понимаю ничего. Там труп пропадает, а мы чего-то дожидаемся. — Но… — Когда они теперь прикатят, эти проверяющие? Об этом кто-нибудь задумывался? Мы обернулись бы сами за день ещё вчера и схоронили бы спокойно. А теперь где мне лёд добыть? Я ответственность с себя снимаю. — Ну а формалином нельзя? — Протухнет. К тому же уничтожим возможность дальнейших химических исследований. Тогда уж точно — не сносить нам головы. — А льдобазы? Рыбзаводы наши на что? Там этого льда завались круглый год. — Точно! — даже остановился Баклей, и лицо его прояснилось. — Ты где раньше был? Сбегай, дозвонись, выдай им команду, чтоб лёд везли в резалку. Только срочно у меня! Надежды, конечно, мало, всё ж осень на дворе, но, может, откопают они ледок. И Баклей скрылся за дверьми своего кабинета. — Вот так всегда, — досадуя, Минин рукой махнул. — Как же, начальство! Самому звонить — две минуты, так нет, тащись теперь вниз, обрывай телефоны. И он поплёлся на первый этаж в дежурку. На квартиру повесившегося они добрались спустя несколько часов. Баклей долго и нудно собирал с собой ещё кучу оперативников и криминалистов чуть ли ни со всей лаборатории, а в самом конце вспомнил и про собаку. — Кобеля-то зачем? — совсем загрустил Минин и в сердцах выматерился. — Будильник в хате не проспишь! Я же вчерась там сам двери опечатывал. Ваша команда? — Всё с прибаутками? — вскинулся Баклей. — Не можешь ты, Степаныч, без этого. А про кавалькаду зря. Раз требуется полная им картина, раз веры нет, я устрою парад. Слышал, они даже медика своего везут? — Откуда нам знать? — пыхтел Минин у двери, отдирая сургучные наклейки. — У начальства на всё своё мнение. Пускайте собаку. И он отворил дверь, пропуская всех. За овчаркой и Баклеем ввалилась почти вся оперативная группа, оттеснив кинолога, молоденького зазевавшегося мальчишку. Минин взглянул в его потное растерянное лицо и, успокаивая, попридержал рукой: — Не дрейфь. Баклей справится. Впервой на такое? — Выезжал два раза, — затараторил тот, — на кражи. Но чтоб на убийство!.. — А здесь и того нет. Труп-то в морге давно, да и тут никого не было, — Минин оглядел комнату, задержал взгляд в углу на орущей перепуганной птице. — Попугай вроде жив. Давай-ка лучше закурим, Николай. И они закурили тут же, лишь переступив порог. VI Собака, побродив по углам и облаяв попугая, поджала хвост и спряталась за Минина, поближе к кинологу. — Ну что же? Работать, работать! — покричал, попугал её подполковник, но та лишь ближе сунулась к оперуполномоченному, в самые его сапоги. — Во, зверюга! — брякнул Минин. — Чему их учат? — А вам особой команды? — рявкнул Баклей и протянул к капитану руку за папироской. — Не могут без кнута! — Я у Николая стрельнул, — подтолкнул локтем Минин совсем заробевшего кинолога, но тот пришёл в себя и мигом распахнул перед подполковником весь портсигар. — Что со льдом? — хмурясь ещё, но уже миролюбиво затянулся папироской Баклей. — Везде одно и то же. Эх, работнички, мать вашу!.. — Думаю, уже завезли, — щёлкнул каблуками сапог Минин, заодно шуганув и собаку. — Давай, бобик, давай! — Черчиллем её! — подал голос кинолог. — Чего? — рявкнул Баклей. — Черчиллем её кличут! — вытянулся в струнку парнишка, заалев тюльпаном. — Породистая сука, медалистка. — Что за бред? — поморщился подполковник. — И здесь всё шиворот-навыворот. Сука с кличкой премьера! Это как? Не сдержался, хмыкнул и Минин, поглядывая на замначальника управления; хороший мужик Баклей Нестор Семёнович, героическая, можно сказать, личность, вроде как Котовский Григорий Иванович из кинофильма, Пархоменко или Кочубей, попал в органы ещё в конце Гражданской войны с партийной службы, а в оперативной работе, в сыске, как тогда, так и сейчас ни черта не смыслит. — Чего искать велено? — спросил Минин и собаку погладил, та, будто домашняя, так к нему и липла. — То же, что и вчера, — с полуслова понял оперуполномоченного Баклей, смяв папироску, не докурив, он не выносил новомодный «Прибой». — Нет ничего другого? Чёрт-те что выпускают! Уж лучше махорку. — Да вы мне и до магазина добежать не дали, — пожаловался Минин. — Полчаса насчёт льда дозванивался, полчаса ответственного искали, полчаса объяснял что почём. — Разболтались после войны! — прорвало и Баклея. — Быстро хорошее забывается. Куда катимся? — Вчерась вроде я всё сам на умершем сыскал, — осторожно напомнил о своём Минин и полез за пазуху, вытащил сложенный несколько раз лист, аккуратно развернул, пригладил. — Если что-нибудь подобное, то зря тут копать. Михеич не любитель был до писем. — Это что у тебя? — выхватил у него бумагу Баклей, но и вглядываться не стал. — Вчерашняя записка? Это ж нам как мёртвому припарка! — Ну… припарка не припарка, — затянул Минин, мрачнея, — а последняя воля умершего, последние, так сказать, слова. Больше всё равно ничего нет. — Это, может быть, тебе послание! — Баклей даже руками запорошил, весь взвился. — С того света! — Почему с того? — буркнул Минин. — Жив был, когда писал. — Ну читай десятый раз, если забыл. Я наизусть вызубрил: «Всем прощевайте, горя не знайте, птицу Степанычу отдайте. Мыл чтоб клетку, не то вернусь, с небес спущусь и сам всем распоряжусь…» Весельчак у тебя дружок был! Стихоплёт сортирный. — Ну уж, — смутился Минин, бумагой завладел и за пазухой осторожно схоронил. — Но ещё чего другого от него ждать зря и лазать здесь гурьбой этой лишнее, в чужом добре шнырять. Михеич ничего два раза не делал. — И ты, я вижу, для себя всё решил? Выводы сделал? — задёргался Баклей. — Чего ж возню раздувать? С вами же вчерась ещё утром обговорили. Или в другую сторону вас разрулили? Записку Михеич оставил. У него её нашли. Чего ещё? — Чего мелешь? В какую ещё другую сторону? Капитан Минин! Приказано, вот и исполняйте! — Есть, — отвернулся в угол к попугаю тот. — И чего ты записку эту с собой таскаешь? — совсем раскричался Баклей. — Почему начальнику управления не сдал? Это ж вещдок? — Им и приказано, — поморщился Минин. — Поручено почерковеду показать. Чтоб всё, как положено. — Не верит твоему дружку Ахапкин? — Почему не верит? С чего вы взяли? — Испортят записку, — будто пары спустил, утих подполковник. — Они ж, эксперты, начнут чертить, мараковать. Им только дай волю. — Попрошу, чтоб не очень. — Ты уж лучше здесь поусердствуй, — Баклей обвёл взглядом комнатёнку. — У него две таких? Минин лишь кивнул. — Жил в двухкомнатной, горя не знал. — Хозяева раньше померли, — не разделял настроения подполковника Минин. — Есть где развернуться, — продолжал тот, не особенно заботясь. — Что же, так он сразу в петлю и полез ни с того ни с сего? Оставил бы после себя какие-нибудь серьёзные записи. А то сочинил стишки!.. Баба-то была у него?