Минин к собаке нагнулся, пощекотал её за ухом. — Искать надо усерднее, а не трепаться, — Баклей опять руками замахал. Собака тявкнула в такт взмаху руки подполковника, но, не угождая ему, а на попугая, который заметно требовал внимания; пообвыкнув, он орал уже не обморочно и безнадёжно, а вполне разумно и заискивающе. — Жрать просит Провокатор, — направился к клетке Минин. — Кто, кто? — удивился Баклей, и оперуполномоченный терпеливо начал рассказывать ему историю брошенной птицы, заодно зачерпнув кружкой воды из кастрюли на плите. Как и предсказывал Минин, проваландались они безрезультатно до самого вечера. Покойник не только не любил что-нибудь писать при жизни, у него и книжек не нашлось, правда, балалайка на стене висела над кроватью в спальне, но и она без струн. В углах захламляли комнаты разобранные части от разной технической аппаратуры, преимущественно автомобильного назначения, а из-под кровати общими усилиями был извлечён на белый свет разобранный трофейный мотоцикл без колёс и бензобака, по поводу которого Минин с тоской заметил: — Он всё кумекал собрать и в свои края, под Харьков, укатить. Под отпуск всё рассчитывал. Баклей только руки развёл. — На барахолке этот драндулет года два назад ему загнал какой-то цыган, — бубнил своё Минин и на клетку кивнул. — И этого… пернатого в Харьков хотел свезти… выпустить. Там тепло, а здесь боялся, кошки сожрут. VII Едва он притронулся, дверь отворилась сама собой без каких-либо намёков на запоры и условности. «Хорошая примета, — подумал Квасницкий и замер, прислушиваясь. — Прохора днём застать большая удача. Давай, госпожа, сопутствуй и далее». И он шагнул за порог. Пустая светлая комната с распахнутой форточкой в распростёртом во всю стену великолепном окне являли откровенные признаки широкой натуры и бескорыстного гостеприимства отсутствующих хозяев. Однако от туалетного уголка, который лейтенант сразу не приметил, до него донеслось то, что принято называть не просто ключом, а завидным фонтаном жизни. Голая могучая спина Жмотова, пылая жаром, заслоняла почти всё зеркало и умывальник, а из-за неё вместе с бурным фырканьем и плеском воды в коридор прорывалось пение, напоминающее то ли залихватскую частушку, то ли хулиганский марш. Квасницкий навострил уши и различил: — Плюнь в глаза тому, кто обличает Нас с тобою в пьянстве и разврате — Тот или дурак, или не знает, Что такое женщина в кровати. Будет ещё небо голубое, Будут ещё в парке карусели. Это ничего, что мы с тобою До сих пор жениться не успели… Последние слова повторялись с заметной чувствительностью, а потом усердно заводилось всё с начала, как на испорченной пластинке, и Квасницкий, удовлетворённо шмыгнув носом, окончательно успокоился. Ярый поклонник босяцких песен и блатного фольклора, его приятель Прохор Жмотов успел опохмелиться и пребывал в добром здравии, прекрасном расположении духа, а главное — по всей вероятности, почти трезв. Поэтому, совсем объявляясь, он лихо гаркнул приветствие и хлопнул певца по бодрому заду, затянутому легкомысленной, явно интимного происхождения простынкой. Квасницкий слышал, что с некоторых пор приятель сменил занимаемый угол в старом разваливающемся особняке и с помощью вездесущего Баклея перебрался на новое место жительства. Хитро щурясь, замнач не сдержался намекнуть, сообщая новость, что губа у Прохора не дура, попал тот под опеку какой-то влиятельной вдовушки. Но в вихре своих забот о предстоящей свадьбе Квасницкий пропустил мимо ушей эту пикантную деталь. Сейчас, сопоставляя и принюхиваясь к щекочущим ноздри определённо женским духам, сохранившим запах в комнате, несмотря на открытую форточку, лейтенант буквально впился глазами в обстановку квартиры и тут же приметил маленькую дверцу за книжным шкафом в одной из стенок. Дверца чьей-то беспечной рукой была едва-едва прикрыта, и этого хватило, чтобы Квасницкий, сделав стойку заправского спаниеля, покосившись на спину товарища, тихо засеменил к ней. — Кто тама? — внятно донеслось от Жмотова и тут же добавилось. — Ты, Верунь? Чего вернулась-то? И певец снова запел: — Пусть теперь женатый веселится, Он своей свободою заплатит. Мы ещё успеем пожениться, Девушек на нашу долю хватит… — Вот те раз! — взвизгнул Квасницкий и аж в ладошки прихлопнул. — Никак хозяйку ждал? Жмотов прекратил тарабарщину, развернулся во всей красе и смерил гостя мутным взглядом: — Это кто же к нам пожаловал? Ты, Игорёк? — А вы Веру Павловну ждали-с? — Отнюдь. Ты у меня гость желанный. — Чую, чую. — А то. Молодцом, что забежал. Угощу. У меня всегда заначка для верного дружка. — Кто эта красавица, чей след так ощущает мой нос? — не унимался Квасницкий, жутко разочарованный неудачей заглянуть в тайную дверь. — Улавливаю неземные ароматы. — Одно у тебя на уме, — криво усмехаясь, отмахнулся Жмотов. — Ну что? Будешь? — Чуть-чуть. Я же от Ахапкина. А тебе не хватит? — Сегодня в ночь выходить, — набросив на плечи диковинный халат, не новый, но со вкусом, Жмотов глянул на себя в зеркало, чем ещё более поразил дружка. — Степаныч звонил. Предупредил. Новое дело начинаем. На контриков. — Так ты всё знаешь? — А то. Правда, не пойму, почему мы не с тобой в паре? Пробовал Минина пытать, молчит. — А он и не скажет ничего. — Почему? — Не знает. — А ты знаешь? — Знаю. Поэтому и здесь, — уселся к столу Квасницкий, ему не терпелось. — Наливай. — Вот это по-нашему, — обрадовался Жмотов и руки потёр. — Действительно, сегодня праздник? Снег выпал? — Верунчик осчастливит нас? — вместо ответа рыскнул по столу глазами Квасницкий. — Закусочки подаст? Я голодный! — Что ты, — погрозил пальцем Жмотов. — Она дама строгих правил. Вот познакомлю — тогда. А чтоб фривольности… ни-ни. — Порядочная, значит? — А то… — Жмотов достал графинчик с рюмочками. — Она у меня княжеского происхождения. А мы честь бережём! — Да ты что! — Грузинка. Сам Нестор Семёнович рекомендовал. — Ба-а-а, вот и дожили! — юродствуя, выскочил из-за стола, присел в поклоне Квасницкий. — Обскакал ты меня, мил дружок. Жмотов, не замечая, вполне торжественно поднял рюмку и благосклонно продолжил: — Слышал небось про грузинских царей, что в Успенском захоронены? У Квасницкого вытянулось лицо, он не знал, плакать ему или смеяться: — Так, так, так… — Её предки сопровождали одного, — опрокинул рюмку Жмотов и глубокомысленно призадумался. — Так с ним и их… закопали. — Во как! — всё же расхохотался Квасницкий. — Значит, есть расчёт? — Это чего?