– Да не будьте же таким чёртовым трусом, Мурад, – улыбнулся Эмерсон. – Вы считаете, что такая леди, как миссис Эмерсон, нападёт на мужчину в его собственном доме? Кажется, именно здесь находится нужная комната. Надеюсь, у вас есть ключ. Мне бы очень не хотелось выбивать дверь. Бросив на Эмерсона взгляд, которым можно было удостоить дикого пса, Мурад предпринял последнюю попытку сохранить достоинство: – Вы нарушаете закон, Эмерсон-эффенди. Вы бросаете вызов Звёздно-полосатому знамени[108]. Я вызову полицию. Эмерсон расхохотался так, что ему пришлось прислониться к стене. Бормоча под нос проклятия, Али Мурад отпер дверь. Окна комнаты были закрыты тяжёлыми деревянными ставнями; исходя из количества пыли, которая окутывала их, я пришла к выводу, что они долго не открывались. Но здесь и не имелось никакой необходимости в свете. Сюда никогда не приводили потенциальных клиентов; наоборот, им приносили товары из этой особой кладовой. Мебель представляла несколько столов и полок, загромождённых мелкими предметами. Понятия Али Мурада о чистоте и систематичности оставляли желать лучшего. Артефакты не располагались в каком-либо определённом порядке: ушебти валялись рядом с каменными и глиняными сосудами вперемешку с остраками[109]. Пол не подметали один Бог знает, как долго; мусор, покрывавший его, вероятно, сам по себе окупал раскопки. По мере того, как Эмерсон медленно двигался по комнате, один объект за другим появлялся в пятнышке света от свечи, а затем снова исчезал в тени. Эмерсон остановился перед каменной плитой квадратной формы, за исключением закруглённой вершины. Это была стела из какой-то гробницы, вероятно, Девятнадцатой династии, если судить по качеству скульптурной сцены, изображённой в верхней части. Иероглифические надписи покрывали остальную поверхность. Я услышал скрежет. Он исходил от Эмерсона (вернее, от его зубов), но обход продолжался без комментариев. Поведение мужа изрядно нервировало Али Мурада. Он знал, как и я: когда Эмерсон контролировал свой характер в такой необычной степени, это свидетельствовало, что он что-то замышлял. Предметы в комнате были подлинными, и каждый из них исходил из нелегального источника – украден рабочими во время официальных раскопок или из места, которому полагалось иметь защиту. Таким инспекторам, как Говард Картер, приходилось совершать невозможное: они не могли охранять каждую гробницу и каждый храм в Египте, и до тех пор, пока коллекционеры были готовы платить высокие цены за резные блоки и настенные росписи, памятники будут разрушаться. Нашим глазам предстали ужасающие примеры этого вандализма – беспорядочно прислонённые к задней стене или небрежно брошенные на пол фрагменты картин и барельефов, вырубленных из стен гробниц. Я узнала один фрагмент, изображавший безмятежный профиль и элегантно причёсанную голову знатного дворянина – всего пять лет назад в одной из могил Гурнеха я видела эту картину, тогда ещё целую. Я стояла довольно близко к Али Мураду, поэтому чувствовала постепенное нарастание напряжения, когда Эмерсон стал рассматривать осколки, по очереди поднося свечу к каждому из них. В какой-то момент торговец издал едва слышный вздох облегчения, а затем перевёл дыхание, когда Эмерсон повернулся к одному из предметов. Это оказалась роспись, а не рельеф. Цвета были яркими и чистыми, кроме тех мест, где пыль размыла их. Прежде чем я смогла разобрать детали, Эмерсон обернулся, высоко подняв свечу. Независимо от его намерений, этот жест усилил тени и подчеркнул резкие черты лица, с самого начала отнюдь не любезного. Он выглядел похожим на демона. – Где ты это нашёл? Голос Али Мурада сломался, как голос Рамзеса. – Эффенди… – Я получу ответ тем или иным способом, – промолвил Эмерсон. Лицо Али Мурада, точно так же искажённое тенью, превратилось в маску неприкрытого ужаса. Я подозревала, что Эмерсон был не единственным, кого он боялся. Оказавшись между молотом и наковальней, как гласит старинное изречение, он ухватился за слабую нить надежды: – Всем известно, что Отец Проклятий не возьмёт в руки курбаш[110]. – Конечно, нет, – согласился Эмерсон. – Кнут – это оружие слабого. Сильному человеку это не требуется, и он не прибегает к пустым угрозам. Ты скажешь мне то, что я хочу знать, потому что я – Отец Проклятий, и мои угрозы не расточаются впустую. Кто это был? Мохаммед Абд эр Расул? Абд эль Хамед? А, я так и думал. Вот видишь, Мурад, как легко получить ответ? Он снял пальто и осторожно обернул его вокруг расписного фрагмента, прежде чем взять в руки. Лицо Али Мурада масляно блестело от пота, но при виде этого вопиющего разбоя он набрался достаточно смелости, чтобы возразить: – Ты не можешь этого сделать. Я буду жаловаться... – В полицию? Хоть сейчас. В нарушение всех моих принципов я оставляю тебя с остальными украденными товарами. И даже не скажу этим американским туристам, что известняковая голова – это подделка. Я думаю, она вышла из лавки Абд эль Хамеда, и сработана недурно. Возьми свечу и проводи нас вниз. Абдулла, оставшийся на страже у двери, посторонился, чтобы позволить нам пройти. – Всё хорошо? – спросил он таким тоном, будто и не ожидал ничего иного. – Да, конечно, – ответил Эмерсон тем же тоном. Повернувшись к Али Мураду, стоявшему с зажжённой свечой, словно факельщик, он пожелал ему приятного хорошего вечера. Ответа от торговца древностями не последовало. Казалось, он даже не замечал, что горячий воск капает ему на руку. Как только мы вышли из магазина, Эмерсон вручил Абдулле фрагмент картины. Он подошёл близко ко мне, но не предложил мне руку, и его глаза продолжали двигаться, исследуя каждого прохожего и вглядываясь в каждый тёмный дверной проем. Я совершенно не верила, что Али Мурад нападёт на нас, чтобы забрать свою собственность – если можно назвать её принадлежащей ему. Он казался до предела запуганным, чуть ли не окаменевшим. Однако я подумала, что разумнее не отвлекать Эмерсона разговорами, и поэтому подождала, пока мы не дошли до лодки и не отчалили, прежде чем открыла рот: – Ты не посмотрел, нет ли там каких-либо других артефактов из могилы. – Это заняло бы слишком много времени. Сама видела, какой беспорядок там творился. Я хотел управиться, пока тип не набрался смелости, чтобы позвать на помощь. Вполне достаточно. Это доказало мои подозрения. – Чудесно, дорогой. Но откуда ты знаешь, что этот фрагмент взят из гробницы, которую мы разыскиваем? – Я знаком, – скромно ответил Эмерсон, – с каждой гробницей в Египте и их декоративными рельефами. Этот фрагмент мне неизвестен. Заявление было достаточно догматичным, чтобы граничить с высокомерием. Зная Эмерсона, следовало понимать, что он изрёк убеждение, однако не обязательно содержавшее доказательство его заключения. – Но могила Тетишери? – не унималась я. – У меня сложилось впечатление, что в могилах королев этого периода не были настенных росписей. – Могил этого периода не обнаружено, – резко возразил Эмерсон. – Мы не знаем, расписывали ли их, а если да, то как. Если ты на данный момент примешь моё заключение, я объясню свои рассуждения, когда у нас появится возможность более внимательно изучить фрагмент. – Конечно, дорогой. Я и не думала ставить под сомнение твой опыт. Эмерсон хмыкнул. – Мы на правильном пути, Пибоди, я не сомневаюсь в этом. Следующий шаг – убедить Абд эль Хамеда сообщить мне, кто из местных мародёров принёс ему этот фрагмент. – И тогда мы убедим мародёра привести нас к могиле. О, Эмерсон! – Это может быть не так-то просто, Пибоди. – Конечно, – согласилась я. – Ибо возле нашей гробницы крутится как минимум две группы преступников. Одна хочет помочь нам, другая… – Амелия… – Маленькая лодка осторожно пристала к берегу, но Эмерсон не поднялся. Обернувшись, он взял меня за руки и наклонился ко мне. У меня создалось отчётливое впечатление, что это – не романтический жест (ещё до того, как Эмерсон обратился ко мне). – Я знаю, что ты думаешь, Пибоди. Не говори этого. Даже не думай. – Я и не собиралась говорить ничего подобного, Эмерсон. Я знаю, как одно упоминание имени этого человека сводит тебя с ума... – Какое имя? – Вопль Эмерсона пронёсся эхом сквозь тихую ночь. – Мы даже не знаем его имени, только набор псевдонимов, и некоторые из них придуманы тобой. Гений Преступлений, тоже мне! – Сообщники называли его Гением, Эмерсон, ты не можешь этого отрицать. – Я и не отрицаю, – заявил Эмерсон, явно кривя душой. – Чёрт возьми, Пибоди, я знал, что ты подумала о Сети, когда стала цитировать это абсурдное утверждение Риччетти. Помочь нам, вот уж действительно! Никто не собирается помогать нам! Риччетти лгал, а Сети мёртв. Почему вы постоянно превращаешь этого негодяя в романтического героя? Он пришёл тебе на помощь только потому, что хотел овладеть тобой, презренная свинья! Он приложил все усилия, чтобы убить меня! Амелия, ты можешь прекратить эти бредни? Прислушайся ко мне! – Ты кричишь, Эмерсон. И очень больно сжимаешь мне руки. Его хватка ослабла. Подняв мои руки к губам, он поцеловал каждый палец по очереди. – Прости меня, любимая. Я признаю, что иногда чувствовал легкомысленный, мимолётный приступ ревности к этому... – Он бросил взгляд через плечо на Абдуллу. – Чему ты ухмыляешься, Абдулла? – Я не ухмыляюсь, Отец Проклятий. Это свет. – А... И, – продолжил Эмерсон, – я какое-то время задавался вопросом, действительно ли он мёртв. – Мы видели его смерть, Эмерсон. – Я не исключаю, что он выжил исключительно ради того, чтобы досаждать МНЕ, – заявил Эмерсон. – Однако повторное появление Риччетти доказывает, что организация Сети осталась без руководства. Стервятники слетаются. – Просто сверхъестественно, Эмерсон! Точно такая же метафора пришла мне в голову вчера вечером. – Это меня ничуть не удивляет. – Тогда согласись, что Риччетти, возможно, не единственный злодей, который пытается захватить незаконную торговлю древностями. А если мистер Шелмадин был соперником Риччетти, и его жестоко убили, чтобы помешать предать гласности нежелательные сведения? – Проклятье, Пибоди, ты успокоишься когда-нибудь? Я не собираюсь признавать ничего подобного. Я не представляю себе, почему Шелмадин обратился к нам, как и ты, и у меня нет сил выслушивать теории, которые ты, скорее всего, намерена изложить. Последовало короткое молчание. – Тебе хорошо, Пибоди? – обеспокоился Эмерсон. – Ты не перебила меня. – Наша дискуссия зашла в тупик, – сказала я. – У нас недостаточно данных, чтобы прийти к какому-либо выводу, за исключением того, что замешаны две разные группы преступников. Одна хочет помочь нам, другая… – Не будь дурой, Амелия, – прорычал Эмерсон. – Так говорил Риччетти, а я не верю этому... Он не закончил предложение. Тишину ночи разорвал пронзительный высокий крик. Его сменили звуки ожесточённой борьбы, которые я легко узнала, ибо давно привыкла к ним. Не составляло труда определить их источник. Дауд причалил к дахабии так близко, как только смог. Я заметила эту последнюю деталь, когда быстро выпрыгнула из лодки. Грязный берег был довольно скользким; только поддержка моего верного зонтика воспрепятствовала тому, чтобы я зарылась в грязь. Эмерсон не ждал меня; он нёсся вперёд гигантскими скачками. Когда он достиг подножия трапа, тёмная фигура устремилась вниз по ступеням с такой скоростью, что Эмерсон, потеряв равновесие, рухнул на землю. Я колебалась в течение секунды, не в силах решить, преследовать ли беглеца, помочь моему упавшему супругу или выяснить, что произошло на борту. Ещё один пронзительный крик с палубы избавил меня от сомнений. Эмерсон поднялся на ноги; яростно ругаясь и оставляя за собой грязные следы, он взлетел по трапу быстрее меня. У кого-то хватило ума, чтобы принести лампу. Нефрет держала её твёрдой рукой, хотя лицо по белизне не отличалось от ночной рубашки. В сиянии лампы я увидела сцену, похожую на завершение мелодрамы в театре. Кровь заливала палубу, и повсюду лежали недвижные тела. Бастет сидела рядом с одним из тел, насторожив уши и устрашающе сверкая глазами. Тело зашевелилось и село. Из носа Рамзеса опять шла кровь. Галабея, которую он носил вместо ночной рубашки, была наполовину разорвана, обнажая тонкие плечи. В правой руке он держал длинный нож. Я перевела взгляд с сына на лишившуюся чувств Гертруду Мармадьюк, а затем на третье лежавшее тело. Кровь скрывала черты лица, но я узнала рёбра, гноившийся палец ноги и ушибленные голени. – Рамзес! – воскликнула я. – Что ты натворил?