– По моему мнению, – сказала я, когда мы стояли перед серией рельефов, изображавших рождение королевы, – Хатшепсут должна быть принята движением суфражисток[101] в качестве своего святого покровителя или символа. Хладнокровно и эффективно, без гражданской войны, она вытеснила своего племянника Тутмоса III и провозгласила себя мужчиной и фараоном! Она была первой... – Извини, мама... – прочистил горло Рамзес. Я повысила голос: – … и величайшей среди тех выдающихся королев Восемнадцатой династии, которые произошли непосредственно от самой Тетишери. В то время, как соглашаются все авторитетные учёные, право на власть передавалось по женской линии от матери к дочери. Король не мог законно претендовать на трон, если не был женат на наследной принцессе. – Отсюда и распространённость брака между братом и сестрой в королевской семье, – заключила Нефрет. – Вполне логично, если подумать. – Хм-м, – критически отозвался Рамзес. Нефрет рассмеялась. – Ах, Рамзес, я и понятия не имела, что ты такой романтик. Любви нет места в королевских браках, мой мальчик, даже в твоих цивилизованных европейских обществах. Я не знаю, что возмутило Рамзеса больше всего: смех, покровительственное обращение «мой мальчик» или ужасное обвинение в романтизме. Его лицо потемнело. – Проклятье, я не… – Достаточно, – резко перебила я. – Нефрет права; и согласно египетской религиозной догме, принцесса имела особую святость, потому что отец её был не царём, а самим богом Амоном, как показывают рельефы, перед которыми мы стоим. Здесь вы видите, как мать Хатшепсут… э-э… приветствует Амона, который пришёл к ней... Эмерсон проворчал, зажав трубку в зубах: – Амон имеет поразительное сходство с мужем королевы, Тутмосом II, тебе не кажется? – Без сомнения, бог воплотил себя в царе, – согласилась я. – Ему было бы чертовски трудно выполнить работу без тела, – бросил Эмерсон. Я решила, что мы углубились в обсуждение этой темы сильнее, чем следовало бы. Нефрет старалась не смеяться, а Гертруда выглядела потрясённой. – Вот здесь, – сказала я, слегка подталкивая остальных, – мы видим доставку гигантских обелисков для храма королевы в Карнаке. Их сотворил Сенмут[102], один из самых талантливых чиновников Хатшепсут, который был Слугой Амона[103]... – И её любовником, – добавила Нефрет. – Всемогущий Боже! – воскликнула я. – Кто тебе это сказал? – Рамзес, – последовал скромный ответ. – Я не знаю, с какой стати он так решил. – И торопливо добавила, прежде чем Рамзес объяснил, с какой стати: – Королева никогда бы не взяла в любовники низкорождённого человека[104]. Её достоинство и гордость воспротивились бы этому, а знать королевства посчитала бы себя оскорблённой. – Те же возражения высказывались в отношении слухов о Её Королевском Величестве Виктории и некоем груме[105], – согласился Эмерсон. Когда на Эмерсона находит подобное настроение, невозможно заставить его умолкнуть. Отказавшись от карьеры великой королевы Хатшепсут, я повернулась к Говарду. – Кажется, вы руководили копированием этих картин? У вас имеются какие-нибудь последние наброски, чтобы показать нам? К счастью, так и случилось. Отдав наброскам дань восхищения, мы позволили Говарду вернуться к работе. Я ожидала, что Эмерсон отведёт нас обратно в Дра-Абу-эль-Нага, но, очевидно, в тот день он отказался от намерений серьёзно поработать; мы пошли в другом направлении, чтобы посетить Рамессеум и храм Мединет-Абу[106]. Туристов было немного, так как большинство из них предпочитали «трудиться» на Западном берегу утром, но вполне достаточно, чтобы раздражать Эмерсона, и оба места кишели оборванными детьми, требовавшими бакшиша, самозваными «гидами» и продавцами сомнительных древностей. Излишне упоминать, что никто из них даже не приблизился к нам. Мисс Мармадьюк демонстрировала явное удовольствие. Она держалась рядом с Эмерсоном, за что я не могла её винить: он был не только источником сведений, но его присутствие позволяло ей не беспокоиться о попрошайках. Мне пришлось следить за Рамзесом, который продолжал слоняться там и сям, поскольку мисс Мармадьюк оказалась неспособна справиться с этим. К тому времени, когда мы вернулись, солнце уже садилось на западе, и я решила, что для чаепития слишком поздно. Вместо этого мы пораньше уселись за ужин. Гертруда, склонившись над тарелкой, в ответ на мой вежливый вопрос призналась, что очень устала. – И умственно, и физически, миссис Эмерсон. Так много всего приходилось запоминать! Замечательные объяснения профессора по поводу египетской религии дали мне обильную пищу размышлений. С вашего разрешения, я отправлюсь прямо в кровать. – Скоро вы привыкнете к нашим темпам, – утешил её Эмерсон, но уголки его рта изогнулись – мне было достаточно знакомо это выражение. Он намеренно утомил Гертруду? Но с Рамзесом и Нефрет уловка не удалась: глаза сверкали, беседа не умолкала, и когда Эмерсон предложил удалиться на отдых, Рамзес запротестовал: – Сейчас только девять часов, отец. Я хотел бы… Эмерсон отвёл его в сторону. Он думал, что говорит тихо, но даже самый беззвучный шёпот Эмерсона слышен на десять футов вокруг: – У нас с мамой назначена встреча в Луксоре, Рамзес. Нет, ты не можешь сопровождать нас; мне нужно, чтобы ты оставался на страже. Я знаю, что могу положиться на тебя. – Что… – начал Рамзес. – Хотя бы раз, сын мой, не спорь. Я объясню позже. После ухода Рамзеса я поинтересовалась: – Ещё одно загадочное свидание, Эмерсон? Предупреждаю: ты собственноручно вызовешь революцию, если и дальше намерен столь же властно себя вести. Разве я не заслужила твоего доверия? Разве я недостойна правды? И не хочешь ли ты… – Да, да, моя дорогая. Только поторопись, уже поздно. Я едва успела схватить зонтик, когда Эмерсон вытащил меня из комнаты. Нас ждала маленькая лодка, где уже сидели Абдулла и Дауд. Как только мы оказались на борту, Дауд оттолкнулся от берега и занял своё место у румпеля. Лунный свет пролегал серебристым путём по тёмному водному пространству, и огни города, казалось, тысячекратно отражались в звёздном своде неба. Рука Эмерсона обхватила мою талию. Обстановка была всецело пронизана романтикой. А вот я – нет. Эмерсон доверял Абдулле и Дауду, а меня держал в неведении, и, кроме того, они находились всего в нескольких футах от него. Я сидела неподвижно, как статуя, пока рука Эмерсона не сжалась до такой степени, что дыхание с шумом вырвалось из моих лёгких. – Пибоди, пожалуйста, перестань хрюкать и корчиться, – прошипел Эмерсон. – Абдулла подумает, что я… м-м… навязываю тебе своё внимание. Я не хочу, чтобы он подслушивал. Моё общеизвестное чувство юмора победило раздражение, потому что мысль действительно была забавной – Эмерсон навязывает мне своё внимание (а Абдулла в этом случае его не одобрит). Оказать физическое сопротивление было бы недостойно, поэтому я поддалась объятиям мужа. – Куда мы направляемся? – спросила я. – В лавку древностей Али Мурада. – Ты договорился о встрече? – Конечно же, нет. Мы поразим его, как пара молний. – Удачное сравнение, – согласилась я. – Что ты надеешься найти, Эмерсон? – Минутку. – Эмерсон отпустил меня и достал трубку. Он отказался от намерения шептать – в любом случае, ему это не удаётся – и я заметила, что Абдулла склонился в нашу сторону, изо всех сил пытаясь услышать наш разговор. Оказывается, он тоже находился в неведении относительно истинной цели Эмерсона. – Эту гробницу, Пибоди, нашёл один из местных воров, – сказал Эмерсон. – Таково единственно возможное объяснение недавних событий. Кольцо, которое наш полуночный посетитель показал нам, должно быть, изъято из захоронения Тетишери, если только ты не настолько наивна, чтобы поверить, будто оно передавалось из поколения в поколение со второго тысячелетия до нашей эры. Но если в могиле орудуют воры, то они изымут и другие предметы. Которые окажутся на антикварных рынках в Луксоре. – Вот почему в Гурнехе ты пошёл к Абд эль Хамеду! – Именно. Он связан с каждым расхитителем гробниц в деревне. Они приносят ему свою воровскую добычу, а он передаёт украденное торговцам древностями. Я хотел заявиться к нему без предупреждения и осмотреться, но к тому времени, когда мы закончили общаться с мальчиком, элемент неожиданности был утерян. Он остановился, чтобы выругаться. На ветру трудно зажечь трубку. – Теория логична, – признала я. – Но я вижу одну трудность, Эмерсон. Нет – две. Если гробница уже обнаружена, то скоро будет слишком поздно – если уже не слишком поздно – спасти её. Гурнехцы – мастера грабежа. И второе замечание: если мистер Шелмадин был связан с людьми, которые нашли гробницу, почему он предложил открыть нам её местонахождение? Эмерсон прекратил попытки зажечь трубку. Сунув её в карман, он ответил: – Твоя точка зрения чрезмерно пессимистична, Пибоди. В худшем случае мы можем найти саму гробницу, но вряд ли её содержимое успеют полностью изъять. Местные воры-гурнехцы не… не могут работать с эффективностью и открытостью легальной археологической команды; им не только приходиться действовать тайно, но они не осмеливаются наводнять рынок предметами, источник которых в конечном итоге будет поставлен под сомнение. Вспомни братьев Абд эр Расул. Они воровали папирусы и ушебти из тайника с королевской мумией в течение почти десяти лет, прежде чем их поймали, но в гробнице всё равно осталось достаточно древностей. – Да, – выдохнула я, моё воображение воспламенилось. – Но вторая трудность… – Я знал, что ты собираешься снова вернуться к этой теме, – сказал Эмерсон. – Временно прервись, Пибоди; мы приехали. Отказавшись от коляски, мы отправились пешком. На улице было ещё немало людей, потому что приезжие предпочитали отдыхать после полудня и возобновляли прогулки после того, как понизилась температура, а во время Рамадана магазины оставались открытыми до поздней ночи. Дом Али Мурада, который одновременно являлся и его коммерческим предприятием, находился рядом с Карнакским храмом[107]. Один из слуг Мурада стоял у открытой двери, приглашая прохожих войти – хватал их за рукава и тянул в лавку. Когда он узнал Эмерсона, его глаза широко открылись, и он бросился к дверям. – Не нужно объявлять о нашем приходе, – мягко произнёс Эмерсон, перехватывая мужчину и проводя меня в лавку. – Ах, вот вы где, Али Мурад. Вижу, дела идут хорошо? Они действительно шли просто отлично. В маленькой комнате было полдюжины клиентов, и лично Мурад оказывал почтительное внимание самой преуспевающей паре – американцам, как я поняла по особенностям их акцента. Али Мурад, турок с большими вьющимися усами в красной феске на голове и руками, унизанными кольцами, владел собой лучше, чем слуга; лишь мимолётная гримаса выдала его удивление и тревогу. – Эмерсон-эффенди, – мягко произнёс он. – И его леди. Вы оказали честь моему бедному дому. Если вы соблаговолите присесть и выпить кофе со мной... – Я уверен, что Абдулла с радостью примет приглашение, – прервал Эмерсон, взяв меня за руку. – Сюда, Пибоди. Он двинулся с кошачьей быстротой, достигнув дверного проёма в задней части магазина, прежде чем Али Мурад смог его перехватить. Абдулла не отставал от нас. Я уже посещала эту лавку, но никогда не выходила за пределы передней комнаты. Но Эмерсон явно бывал и в других помещениях. Дверной проем вёл в маленький пахучий вестибюль. Прежде чем занавес снова встал на место, убрав бо́льшую часть света, я увидела пол из потрескавшихся плиток и кучу тряпок и бумаг под пролётом узкой лестницы. Не останавливаясь, Эмерсон направился вверх по лестнице, буксируя меня за собой. Абдулла остался в магазине. Я пришла к выводу, что ему дали распоряжение: никто другой не должен следовать за нами. Возмущённые крики из магазина подтвердили это предположение. Поднявшись наверх, Эмерсон немного задержался, чтобы зажечь свечу, которую вынул из кармана. Дом был больше, чем казалось с улицы; верхний этаж заполняли обычные кроличьи лабиринты коридоров и комнат. Эмерсон держал меня за руку, а я крепко вцепилась в зонтик. Люди могут сколько угодно зубоскалить по поводу моих зонтиков (как часто делает Эмерсон), но нет более полезной вещи, а мой сделан по специальному заказу, с тяжёлыми стальными стержнями и более острым навершием, чем обычно. Верхний этаж не был нежилым. Кое-где из-за закрытых дверей доносились тихие неприятные звуки. Кроме того, я слышала быстро приближавшиеся шаги. Либо Али Мурад прошёл мимо Абдуллы, либо последний получил указание только задержать его. Наконец Эмерсон остановился и поднял свечу. Я развернулась, готовясь защитить его, потому что Мурад догнал нас. Но когда он увидел мой зонтик, то застыл и вскрикнул, подняв руки с множеством колец.